Страница 78 из 92
Решение киприотов вступить в Евросоюз всегда меня озадачивало. Было ясно, что правила и законы ЕС положат конец существованию секретных счетов и махинаций с офшорными компаниями. Это является одной из причин, по которой Швейцария избегает вступления в ЕС. Несмотря на то что швейцарцы заметно уменьшили масштаб своих специфических операций в последнее время, они все еще не хотят становиться зависимыми от Брюсселя. Что же заставило киприотов войти в ЕС? Скорее всего, это произошло просто потому, что их привлекал блеск европейской перспективы, как это становится ясным из разговоров с ними. При присоединении к ЕС в 2004 году и вхождении в еврозону в 2008-м Кипр очевидным образом надеялся на то, что утрата полного контроля над своей банковской системой будет скомпенсирована экономическими преимуществами членства. Швейцария не осталась бы той Швейцарией, которую мы знаем, если бы она вошла в ЕС. Кипр не мог стать второй Швейцарией ни при каком раскладе после своего вступления в Евросоюз. Но радостное возбуждение от факта своего членства в «клубе избранных» отодвинуло прагматичную логику на второй план.
Распутывание секретных банковских и корпоративных взаимоотношений — сложное дело. Банкиры и юристы знали и любили свое дело, а люди с большими деньгами часто не имели альтернатив в поисках пристанища для своих богатств. К 2008 году на острове продолжал существовать теневой бизнес. Но там также была и развивающаяся, растущая экономика, которая все сильнее влияла на банковскую отрасль. Затем, вместе с другими странами ЕС, Кипр вошел в полосу финансового кризиса, и оказалось, что он не может обслуживать свои суверенные долги. Как всегда, было два выхода: помочь киприотам расплатиться по долгам или заставить их сделать это.
Разумеется, Германия была за второй вариант. Но, в отличие от греческого случая и от ситуации некоторых других стран, в ситуации с Кипром немцы ясно дали понять, что они сделают то, о чем говорят. У правительства не было денег. Евросоюз вынудил кипрское правительство заморозить все банковские счета и перевести все активы, превышавшие 100 000 евро, на специальные индивидуальные счета, фактически наложив на них арест. Чуть менее половины от арестованных активов так потом и не вернули в первоначальном виде, а конвертировали их в акции кипрских банков, которые в свою очередь находились на грани полной несостоятельности.
Как и во всех странах, на Кипре есть своя преступность. В ЕС прекрасно знали, что финансовая система острова представляла собой райскую гавань для нее. Германия дала понять, что ей бы хотелось конфисковать все депозиты русской мафии. По одной из оценок, средства, нажитые незаконным путем, составляли до трети всех арестованных активов. Но оставшиеся две трети были деньгами кипрских компаний и граждан. С одной стороны, 100 000 евро — это большие деньги. С другой, если посмотреть на многолетние пенсионные накопления киприотов или на деньги, вырученные от продажи своей недвижимости и положенные в банк, это не так уж и много. Получается, что на деле ЕС настоял на аресте и фактической конфискации средств в основном обычных граждан, обычных законопослушных кипрских и греческих компаний, а также иностранных компаний, занимавшихся вполне легальным и прозрачным бизнесом. Эти средства пошли на оплату кипрских долгов европейским банкам — держателям суверенных долговых бумаг.
Эти меры привели к полному хаосу. Компании оказались не в состоянии платить зарплаты своим сотрудникам, планы, связанные с пенсионными накоплениями, оказались порушенными, бизнес в спешном порядке выводил из страны те деньги, которые еще можно было спасти, в надежде избежать еще бóльших потерь. Туризм — основной источник дохода для страны — получил серьезный удар, так как гостиницы и рестораны потеряли свой оборотный капитал. Я слышал об одном случае, когда отель безвозвратно потерял 6 миллионов евро. В течение всех недель, когда счета оставались замороженными, людям не выплачивалась зарплата, а потом они стали получать ее только в размере 75 %. В результате европейские банки получили свои деньги, но цена этого состояла в серьезном уроне кипрской экономике и разрушении жизней многих киприотов. На сегодняшний день большинство конфискованных средств так и не возвращено.
Германия настаивала на подобной конфискации в значительной степени для того, чтобы послать всем сигнал о последствиях дефолта, при этом не затронув какую-то большую европейскую страну. Немцам, скорее всего, не удалось бы поступить так же с Грецией, Испанией или Венгрией потому, что эти страны не согласились на такие меры, а Германия не могла себе позволить рисковать существованием зоны свободной торговли внутри ЕС. Кипр подходил для «показательной порки» лучше всего, так как не только находился на окраине ЕС и имел малые размеры, но и был завязан на сложные политические проблемы своего разделения на две части, был объектом серьезных российских интересов, на острове был высок уровень коррупции и низка эффективность всего, связанного с экономикой и политикой. Как и в других странах Южной Европы, в стране была высокая безработица — 15 % во время начала кризиса, выросшая затем до 20 %. Теневая экономика не давала налоговых поступлений, по острову гуляли деньги, добытые незаконным путем. Кипр — это отражение всей Южной Европы в концентрированном и в доведенном до крайности виде. Кипр был слаб и не имел возможности сопротивляться. На кипрском примере ЕС показал всем свою способность принуждать отдельные страны к действиям, которые очевидным образом расходятся с их непосредственными национальными интересами.
Интересно отметить готовность кипрских властей, с которой они пошли навстречу требованиям ЕС и предпочли дефолту путь жесточайшей экономии, который грозил сломать хребет всей экономики. Кипрские лидеры оказались готовыми на все ради сохранения страны в рамках ЕС, даже на всеобщую конфискацию денежных вкладов. Эта готовность к сотрудничеству с Брюсселем любой ценой очень примечательна и с политической, и с социальной точек зрения. Интересы политико-экономических элит европейских государств оказываются превыше всего остального.
Фактом является то, что активы тех, кого можно отнести к элитам, по большей части не аккумулируются на сберегательных счетах, а имеют другие формы. Решение о замораживании и конфискации ударило в основном по среднему классу и по малому бизнесу, чьи активы в основном и носили характер наличных денег на банковских счетах. Объективно стратегическое решение, продавленное Евросоюзом, заставляло не кипрское государство расплачиваться за свои долги, а кипрский средний класс оплачивать суверенный долг. Государство пошло по этому пути, согласившись с «рецептом» ЕС потому, что сохранение страны в Евросоюзе имело преимущества в долгосрочной перспективе. Более того, оно имело и краткосрочный смысл, если базироваться только на данных по ВВП страны без углубленного анализа цифр по отдельным классам и группам населения. Но для среднего класса, интересами которого просто пренебрегли, это было серьезным ударом.
Пример Кипра иллюстрирует динамику развития средиземноморского региона в целом. Германия настояла на том, чтобы должник решил проблему своих суверенных долгов. Для должника это означало одно — передачу активов своих граждан банкам стран Северной Европы. Политическая и экономическая элиты Кипра стремились остаться в Евросоюзе, поэтому они были готовы навязать обществу решение, которое им самим навязывалось извне. Результатом, в частности, было возрастание трений между широкими народными массами и элитой, повсеместное падение доверия людей к Евросоюзу и собственному правительству. Как побочный эффект всего этого, возросло напряжение между греками-киприотами и мусульманами. Кипрские компании, особенно в индустрии сервиса и обслуживания, проводят политику найма только киприотов. Таким образом, большое число иностранцев, которые жили и работали на Кипре (многие из которых являются мусульманами из стран, не входящих в ЕС), оказались перед выбором между скатыванием в нищету, в криминал или отъездом с острова.