Мужчина на всю жизнь

Чувство вины, как плесень, разъедало любую мысль, касавшуюся непосредственно ее самой. Красиво одеваться, тратить на себя деньги — все чаще она находила этому одно-единственное объяснение: ему так хочется видеть свою жену хорошо одетой. Когда они шли куда-нибудь с Куртом, Ингой и Гюнтером, она делалась все более молчаливой, в точности как Инга, которая теперь говорила, только если к ней обращались. И когда он обнимал ее за плечи, она продолжала сидеть, потупив взгляд, со скромной, глуповатой улыбкой на лице.

Когда Рите исполнилось четыре года, они впервые отправились в отпуск. Купили в туристском агентстве "Неккерман" путевку в Малагу — три недели с полным пансионом. Всю первую неделю они, как по обязанности, сновали туда-сюда между пляжем, отелем и баром, наживали солнечные ожоги, залечивали их, становились, как и положено, день ото дня смуглее и точно так же, как супруги из соседнего номера, с чьими детьми подружилась Рита, были убеждены, что отпуск начался изумительно.

Но однажды утром — пора было спускаться к завтраку, и Рита давно убежала к своим новым друзьям — они остались в постели. Нечто вроде попытки встать они все же предприняли: слегка оторвали головы от подушек, с трудом разлепили опухшие веки, опять эта проклятая жарища, и тут со словами "а пошли вы все" Хайнц улегся снова. Когда соседи прокричали из-за стены: "Мы пошли, Рита с нами", — они уже опять заснули.

Проснулись они около одиннадцати. В щель между портьерами светило раскаленное солнце. В комнате, однако, царил зеленоватый сумрак.

— На завтрак мы все равно опоздали, — сказала Марион.

— Ты что, хочешь есть?

— Не-ет, — ответила она.

Смеясь, они повернулись лицом друг к другу. И взглянули друг другу в глаза.

— Приготовить кофе? — сказала она, смутившись.

— Лежи, я сам, — ответил он, достал из-под кровати маленький чемодан и направился в ванную с котелком для воды, кипятильником и чашками.

Они взяли с собой уйму разного снаряжения (ведь, что ни говори, в Испанию едем), будто собрались по крайней мере в Африку, на сафари. Каково же было их удивление, когда прямо из аэропорта автобус марки "мерседес" доставил их к двенадцатиэтажному отелю из стекла и бетона, который внутри выглядел в точности как на рекламных проспектах.

— Да здесь все как по расписанию, — сказала она в первый день слегка разочарованно.

Держа в руках наполненный котелок, кипятильник и две вымытые чашки, он вышел из ванной, и тут она тихо засмеялась. Сидела в постели, зажав под мышками полотенце, и смеялась. Он остановился. В одной руке он держал котелок и кипятильник, в другой — чашки и тут вдруг сообразил, что совершенно раздет. Он глянул вниз.

— Это все от переизбытка жидкости — сказал он решительно.

— От переизбытка чего?

— Это когда утром нужно кое-куда — сказал он и двинулся дальше: поставил котелок на тарелку, стоявшую на комоде, включил в сеть кипятильник и наконец повернулся к ней спиной.

Потом торопливо скрылся в ванной и притворил за собой дверь. Вышел он, однако, без купального халата, все еще голый. И скользнул под простыню.

— Теперь этого нет, — сказал он.

— Переизбытка жидкости, — уточнила она.

Оба едва сдерживали смех, сами не зная почему. Когда вода вскипела, он заварил растворимый кофе, положил на постель пачку Ритиного печенья и подал ей чашку; ей оставалось только повернуться к нему и протянуть руку. Так она и сделала, а взгляд ее между тем скользнул по нему; она оперлась на другую руку, и полотенце тут же съехало у нее с груди.

Они не только были наедине, они вдруг отчетливо осознали свою наготу.

Самым холодным помещением в их доме была спальня. У кого дома печное отопление, тот легко утешается мыслью, что спать в прохладе полезно. Но здесь вся ее коллекция уютных фланелевых пижам так и осталась лежать на дне чемодана. Здесь и простыня была не нужна.

— Принеси мне расческу, — сказала она.

Он вышел, зная, что она провожает его взглядом.

Она причесывалась. Счесывала всю свою химию. Груди ее при этом колыхались вверх и вниз, маленькими встречными толчками. Она расчесала волосы так, что они легли на плечи.

— Поди-ка сюда, — позвала Марион.

Она причесала и его. Перед глазами у нее были его волосы, время от времени она поворачивала его к себе лицом и заглядывала ему в глаза. С длинными волосами у нее был совсем другой вид. Иногда они касались друг друга.

— Пойду побреюсь, — сказал он.

— Ну сколько можно, — крикнула она. — Иди же наконец!

Но потом сама пришла в ванную и слегка отодвинула его бедром в сторону от умывальника.

— Дай мне местечко, я тоже хочу почистить зубы.

Он принял душ. С таким же успехом можно было обтереться полотенцем в ванной, но он прошел в комнату, где она убирала чашки, кипятильник, пачку печенья. И она, приняв душ, тоже могла бы обсушиться в ванной, но точно так же вернулась в комнату, где он как раз закурил первую сигарету и теперь осторожно выглядывал через щель между портьерами наружу, в жарищу, рассматривая двенадцатиэтажный отель напротив. Стоя рядом с ним, она обтерлась полотенцем со всей тщательностью: грудь, руки, бедра.

Они словно заново учились ходить обнаженными под взглядами друг друга. И изобретали для этого всевозможные предлоги вроде уборки комнаты или заправки постели. В открытую балконную дверь врывался сухой горячий ветер. Их пуританские сомнения, можно ли считать красивым обнаженное человеческое тело, улетучились. Когда они наконец спустились вниз, оба были в легком изнеможении, как будто долго любили друг друга.

Соседи с малышами были благословением небес.

— Не беспокойтесь, — говорила женщина. — С тех пор как появилась Рита, наши не дерутся. А это блаженство, скажу я вам.

У нее был бойкий взгляд, который схватывал все на лету.

К завтраку они теперь не спускались. Уже чуть ли не перед самым обедом они покидали зеленые сумерки своей комнаты, поспешно пересекали раскаленную бетонную площадку гостиничного комплекса и погружались в отдающую затхлостью прохладу старого города. На пляж они приходили теперь, когда жара начинала спадать и первые пары устало тащились назад в отель. Под воздействием солнца кожа у них изменилась, стала сухой и шелковистой, и теперь, когда они появлялись на пляже, Рита с восторгом кидалась на них не только от радости встречи. Пока девчушка кувыркалась на нем, а он слегка щекотал ее, отталкивая и в то же время крепко прижимая, пока он ощущал на себе ее маленькое тельце, а иногда и плотное тело Марион, которую Рита звала на помощь, пока они с визгом катались все вместе по песку, он спрашивал себя: интересно, а что чувствует ребенок, так вот зарывшись в их теплые тела?

Может быть, ощущение это сравнимо с тем, какое он испытал, купаясь нагишом? Марион испробовала это первая. Пляж уже почти опустел. Она плавала и вдруг издала несколько коротких ликующих криков. Он встал, и тут она показала ему какой-то предмет, который он поначалу принял за непонятную находку. Он прошлепал по воде к ней поближе, а она выбросила на отмель черный комочек — свой купальный костюм.

Она барахталась, кричала, плавала вокруг него маленькими кругами. Он пошел к ней навстречу с купальным полотенцем в руках и вытащил ее. Она пробыла в воде слишком долго. Ее била дрожь, и он отвел ее на пляж. Растер досуха; от холода у нее зуб на зуб не попадал.

Одна картина из этого времени навсегда осталась у него в памяти: легкая волна бежит по воде, подкатывается ближе, растет, образует гребень, выгибается вовнутрь, еще секунда — и она с шумом и брызгами разобьется о берег, вот в этот-то краткий миг он замечает на самой верхушке гребня, в светло-зеленой, пронизанной солнцем воде барахтающуюся серебряную рыбку.

Вечерами они по большей части отправлялись куда-нибудь вместе с соседями. Риту тогда укладывали спать с их детьми, а вернувшись, они переносили ее к себе. У него еще сохранилась привычка, разговаривая с другими, обнимать Марион за плечи. Она набрала с собой много тряпок, но каждый раз, когда они вечером сидели в полумраке бара, где все ткани приобретали зеленоватый оттенок, на ней было одно и то же платье, с большим вырезом на спине. Его рука покоилась у нее на обнаженном плече, ее — у него на колене.