Страница 5 из 114
Он сунул руку в рукава мундира, сдернул шляпу с вешалки и прошел сквозь дверную занавеску, нащупывая на ходу второй рукав.
Бульдог перекатил свои розовые глаза на его удаляющуюся фигуру, а затем — на мамашу Луизу для дальнейших инструкций. Но она оставила его без внимания. Она жалобно разговаривала сама с собой:
— Ох, беда, всыгда беда в этом дурном городе…
— Здесь нет закона, — перебил ее Эд Гроб, надевая китель. — Народ режет один другому глотку, а затем со спокойной совестью отправляется по своим делам.
— Это лучше, чем людей убивал закон, — возразила она. — Вы не можыте заплатить за одну смерть другой смертью. Справыдливость — это не рынок, где меняют вещи.
Эд Гроб водрузил шляпу на голову и поднял поля, а затем надел шинель.
— Скажи это избирателям, мамаша, — проговорил он рассеянно, снимая шинель Могильщика и расправляя ее рукава. — Не я придумал эти законы.
— Я скажу это всякому, — проговорила она.
Поспешно вернулся Могильщик. Его лицо стало неподвижным.
— Там на улице словно ад разверзся, — сказал он, просовывая руки в рукава шинели, которую подал ему Эд Гроб.
— Нам сейчас лучше было бы прыгнуть в него, — сказал Эд Гроб.
Бульдог, не обращая внимания ни на кого, кроме мамаши Луизы, двинулся к занавешенной двери, чтобы заслонить ее. Когда Могильщик пошел на него, он напряг лапы и зарычал.
Длинный и никелированный револьвер Могильщика внезапно оказался в его руках, как на представлении фокусника, но мамаша Луиза — бросилась к собаке и оттащила ее, прежде чем та успела причинить какой-нибудь вред.
— Не их, Лорд Джим, не их… — закричала она. — Этих ты не сможышь остановить ничем. Они мужчины.
4
Рация в маленьком побитом седане, оставленном возле «Свиной лавки, открытой день и ночь» мамаши Луизы, все еще говорила, когда они вышли на улицу. Могильщик сел за руль, а Эд Гроб обошел машину и уселся на сиденье рядом с ним.
Лавка находилась на 124-й улице между Седьмой и Восьмой авеню, и автомобиль направился по направлению к Седьмой.
«Париж-бар» располагался по прямой к северу от 125-й улицы, на полпути между «Аполло-баром» и «Палм-кафе».
Пешком туда было десять минут ходьбы, если вы направляетесь на богослужение в церковь, и две с половиной минуты, если ваша старуха гонится за вами с бритвой в руках.
Когда Могильщик нажал на стартер, Эд Гроб засек время по своим часам. Их маленькая машина, возможно, и выглядела как кривоногая черепаха, но бегала она как антилопа.
Они проследовали мимо отеля Терезы, двигаясь навстречу уличному движению, включив фары и сирену. Парней, выглядывающих из окон вестибюля, словно ветром сдуло, когда они пронеслись как ураган. Это заняло тридцать три секунды.
Две патрульные машины и черный седан лейтенанта Андерсона стояли перед «Париж-баром», занимая все свободное пространство перед заведением. Если не считать сгрудившихся в кучу копов, улица была пуста.
— Убит-то белый, — сказал Могильщик.
— Не иначе, — отозвался Эд Гроб.
Они имели в виду, что ничто иное, кроме факта, что убит белый, не могло бы отпугнуть черных обитателей квартала от столь занимательного зрелища как место происшествия после убийства.
— Приготовьтесь к прыжку, — сказал Могильщик, круто сворачивая на тротуар и втискивая машину между крайним автомобилем и пожарным гидрантом.
И не успел он нажать на тормоз, проскочив тротуар и чуть не врезавшись в витрину аптеки, соседствующей с «Париж-баром», как они увидели три фигуры, распростертые на асфальте.
Тот, что лежал ближе всех, был одет в подпоясанное пальто и темную широкополую шляпу, которая все еще была плотно нахлобучена на его голову. Он лежал ничком на животе с вытянутыми ногами, упираясь в асфальт носками ботинок. Его левая рука с неестественно вывернутой кистью была подогнута под туловище, откинутая в сторону правая рука все еще сжимала короткоствольный револьвер. Свет уличных фонарей ярко освещал подошвы его ботинок, показывая стоптанные резиновые каблуки. Поля его шляпы затеняли верхнюю часть лица, но оранжевый свет неоновой вывески бара обрисовал кончик крючковатого носа и длинный заостренный подбородок, оставляя невидимыми тонкие, так плотно сжатые губы, что лицо казалось лишенным рта.
Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, что он мертв.
Вход в «Париж-бар» украшали две большие стеклянные витрины в рамах из нержавеющей стали. Нижний край левой стальной рамы, расположенный прямо над трупом, был прошит несколькими пулевыми отверстиями.
Второй труп являл собой совсем иную картину. Он лежал, обмякнув, словно мокрое полотенце прямо перед дверью. Его округлое миловидное черное лицо выглядывало из складок серой одежды с видом безграничного удивления. Казалось, он не столько застрелен, сколько умер от потрясения, но маленькая круглая дырочка с красными краями пониже его правого виска объясняла, как все произошло на самом деле. Третья фигура была окружена полицейскими. Могильщик и Эд Гроб вылезли из машины и приблизились к первому трупу.
— Две пули прошли через тулью шляпы, — заметил Могильщик, оглядывая лежащего. Он лежал на животе, и пули еще плотнее приколотили шляпу к голове.
— Две в левое плечо и одна в шею слева, — сказал Эд Гроб. — Кому-то очень нужно было прикончить этого парня.
— Ни один человек не смог бы его переиграть, коли у него в руках оружие, — констатировал Могильщик.
— Сдается мне, что два или более пистолетов стреляли с места как раз напротив того, где залег Каспер, а третий вел перекрестный огонь из машины, стоящей на обочине.
— Верно, — согласился Эд Гроб, считая пулевые отверстия в стальном подоконнике. — Кто-то использовал автомат и промахнулся все десять раз.
— Этот парень лежал, прижавшись к земле, и стрелявший из машины палил поверх, но это позволило тем, кто находился напротив, прикончить его.
Могильщик кивнул:
— Этот парень знал свое дело, но они его переиграли.
— Сюда! — позвал лейтенант Андерсон.
Он, Хаггерти — белый детектив из участка и два патрульных копа стояли вокруг темнокожего человека, распростертого без сознания на обочине.
Могильщик и Эд Гроб, проходя, мельком взглянули на второй труп.
— Знаешь его? — спросил Могильщик.
— Один из этих мальчиков-девочек, — сказал Эд Гроб.
Когда они приблизились к стоящим, детектив Хаггерти ощерил зубы в ухмылке:
— Всякий раз, как я вижу этих здоровенных детин, они мне напоминают двух свинопасов, затерявшихся в большом городе.
Могильщик скользнул по нему взглядом:
— Дежурная шуточка.
Эд Гроб проигнорировал его.
Оба они глядели вниз на лежащую без сознания фигуру. Человек был перевернут на спину, и под голову ему вместо подушки подложили его собственную шляпу-котелок. Руки его были сложены на груди, глаза закрыты, и лишь по тяжелому дыханию можно было понять, что он еще не умер.
Он был одет в светло-голубое кашемировое пальто с лацканами ручной вязки и накладными карманами. Пиджак скрывал черный шелковый шарф, обмотанный вокруг горла. На нем были брюки из темно-голубой фланели в тонкую белую полоску. Наряд завершали практически новые туфли из телячьей кожи.
У него было широкое, мягко очерченное лицо с квадратным, агрессивно выглядящим подбородком. Черная кожа ухожена массажем и кремами, а короткие курчавые снежно-белые волосы заботливо расчесаны. Выглядел он впечатляюще.
— Каспер смотрится свежим, — сказал Эд Гроб с ничего не выражающим видом.
— Его оглушили ударом под левое ухо, — констатировал лейтенант Андерсон.
— Как, по-вашему, все это случилось? — спросил Могильщик.
— Выглядит так, словно Холмс ограблен, но всего остального пока себе не представляю, — сказал Андерсон.
— Ну а вон тот парнишка у двери, должно быть, выбежал из бара посмотреть, как летают пули, — пошутил Хаггерти, развлекаясь своим собственным юмором.
— Одну он не заметил, — добавил белый коп, ухмыляясь.