Мир-механизм

Я на себе испытала, как в тело попадает пуля. Я знаю, каково до смерти истечь кровью. Что касается опыта самого субъекта, теперь мне известно, что значит держать в себе все эти впечатления, от которых, кажется, лопнет голова. Чувствовать, как череп трещит по швам, готовый расколоться и багровым потоком выпустить наружу воспоминания.

Оправляясь от последних сеансов, я все меньше и меньше ассоциировала себя с Каллиам Гельветар и все больше с пустым сосудом, в который льют жидкость из множества других. Каллиам только одно лицо в толпе людей. Куда сильнее ощущается присутствие субъекта. Я знаю его лучше, чем женщину по имени Каллиам. Сможет ли он целиком поглотить ее до такой степени, что я не вспомню о ней ничего и не узнаю, что она чувствует или думает? Не это ли один из многих рисков аутосеанса, которые никто до конца не осознает?

Вероятно, нынешнее контактирование сведет меня в могилу, но не посредством остановки сердца или кровоизлияния в мозг. Нет, я просто перестану существовать, и кто-то другой будет думать и чувствовать вместо меня. По-моему, это весьма занятный способ уйти в мир иной. Быть может, никто даже не заметит подмены. Если это послужит интересам Инквизиции, мой долг состоит в том, чтобы принять такую участь, как если бы смерть пришла ко мне от огненного меча.

И хотя я заявляю, что сознательно принимаю возможные последствия своих служебных обязанностей, я все равно очень боюсь того, что произойдет со мной. Хотела бы я не ведать страха, как космические десантники. Мне знакомо это чувство, поскольку в пережитых мною воспоминаниях страх воспринимался как что-то инородное, как вторжение в душу или одержимость злым духом, и поэтому я начинаю понимать, как Астартес делают то, что они делают. Это один из тех немногих положительных моментов, извлекаемый мною из аутосеанса, но когда я просыпаюсь и снова становлюсь Каллиам Гельветар, воодушевление уходит. Каллиам знаком страх. Хорошо знаком.

Отведенное мне время на молитву и отдых подходит к концу. После того как я очищу свое тело и сделаю ментальные упражнения, я попробую снова вступить в первичный контакт. Я достигла очень большой глубины и не думаю, что у субъекта осталось для меня много сведений. Но чувствую, что весьма немало он держит от меня под замком, даже после смерти решая, что мне можно, а что нельзя видеть. Он поддерживал свой разум в удивительнейшем порядке, и смерть не изменила этого. Я искренне восхищаюсь им, но вместе с тем прихожу в ужас, когда задумываюсь над тем, что ради этого ему пришлось сделать со своим сознанием.

Я знаю его лучше, чем себя, но существует еще целый океан воспоминаний, которые он предпочитает не показывать мне. Я чувствую себя использованной, побежденной и напуганной силой его разума. И хотя у меня есть кое-какие догадки, я до сих пор не знаю его настоящего имени.

Каллиам Гельветар

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Великолепие Борсиды возможно было оценить только с воздуха.

Из кабины десантно-штурмового самолета «Максенций» мир-механизм казался одной большой и безумной скульптурой из стали, вырезанной из металлической глыбы неким богоподобным кузнецом, гений которого было не повторить. Исследуя планету, Астральные Рыцари придумывали названия тому, что видели. Эту область они окрестили Лабиринтной пустошью. Она оказалась длинной полосой железных равнин, глубоко изрезанных сетью взаимосвязанных каналов непонятного назначения, складывавшихся в непроходимый лабиринт от горизонта до горизонта.

Не исключено, что это и был лабиринт, и служил он преградой, необходимой, чтобы сломить дух осаждающих здание в самом его центре. Рабы именовали это сооружение собором Семи Лун, и, сидя в кабине «Грозового ворона», брат Коделос понял почему. Вокруг пика громадной искусственной горы вращались семь светящихся серебряных сфер. Строение было скоплением остроконечных башен, поднимающихся на один уровень, выше которого шел только центральный шпиль, пронзающий нижний слой облаков Борсиды. В целом собор выглядел как колоссальная пирамида, усеянная шипами, или как чудовище, ощетинившееся сотнями иголок в преддверии укуса хищника. Повсюду вокруг господствовала серая сталь, но собор Семи Лун покрывала плитка оттенка слоновой кости с вкраплениями фиолетового и сине-зеленого.

При свете сфер, неспешно кружащих у вершины здания, Коделос различил решетки датчиков и ряды линз, установленные на гладких изгибах их поверхности. Наверное, они служили передвижными обсерваториями, вечно смотрящими в пустоту космоса. Сам же собор Семи Лун в таком случае являлся глазом Борсиды.

— Вижу сосредоточение пехотинцев у восточной границы, — сообщил Коделосу второй пилот, брат Фалерон. Десять лет назад при пожаре из-за утечки топлива он лишился верхней половины лица, а вместе с ней, похоже, утратил и чувство юмора, и способность радоваться. Оба его бионических глаза подсоединялись напрямую к панели управления самолетом, и он принимал поток информации непосредственно от приборов. — От трех до пяти сотен. При поддержке шагоходов и артиллерии на антигравах.

— Передай эти сведения командованию ударной группы, — распорядился Коделос.

На стеклах кабины появились светящиеся иконки, закрывающие обзор сводками тактических данных. Высыпающие наружу некроны распознавались и помечались когитатором, который выводил их на экран сотнями красных точек у порога собора. Самолет построили на Марсе в ту эпоху, когда еще выпускались вычислительные устройства более сложных моделей, чем нынешние, поэтому машинный дух самолета обладал живым умом и немалой сообразительностью. Он умел разбираться в ситуации на поле боя и проводить сложный анализ тактической обстановки куда быстрее космического десантника. Таких не создавали уже несколько тысяч лет.

Коделос поймал себя на мысли, что рассчитывает спасти «Максенция» с Борсиды. Империум имел возможность производить новых солдат для Адептус Астартес, но, если «Максенция» не станет, другого подобного ему не будет.

— Вижу, ты подлетаешь к нашей позиции, — на связь вышел капитан Девятой роты Хабиар, который находился на поверхности и руководил ударной группировкой. — Надеюсь, твоя задача выполнена успешно?

— Доставил в целости и сохранности, — доложил Коделос. — Без особенных происшествий. И без лишней кутерьмы.

— Тогда, думаю, ты будешь рад услышать, что враги решили встретить нас в полном сборе.

— Какое почтение, — саркастично протянул пилот. — Рад, что и мы отплатим им не меньшей любезностью.

— Пари высоко да гляди низко, — сказал Хабиар. — Сейчас мне нужны твои разведданные, а не пушки. Если что-то изменится, я тебя оповещу.

— Вас понял, брат-капитан, — вздохнул Коделос, наблюдая, как колонна Астральных Рыцарей движется по глубоким стальным каньонам Лабиринтной пустоши. Отделения сверялись с ауспиками и топографическими картами, которые составил для них и передал машинный дух «Максенция».

С высоты космодесантники казались насекомыми с белыми панцирями. Однако они, казалось, отражали гордость Обсидии, лучших воинов Императора, тысячелетия славы, самопожертвования и войны.

Астральные Рыцари шли в последний бой на Борсиде, намереваясь атаковать владыку Хекирота в его же цитадели, в соборе Семи Лун. Они желали завершить эту схватку тем или иным путем. Все и каждый.

— Прощайте, мой принц, желаю удачи, — шутливо закончил разговор капитан Хабиар.

В ордене к Коделосу не раз обращались в такой насмешливой манере, на что он всегда отвечал одной и той же фразой:

— И вам того же, пейзанин.

Электрические рельсы показали Астральным Рыцарям наличие на Борсиде транспортной сети, по которой некроны перемещали контингенты своих воинов в разные районы планеты. По ней же некоторых рабов перевозили с одного места работ на другое, благодаря чему они теперь смогли провести группу воинов и технодесантника Саракоса к одной из пересадочных станций. Амрад дал четкие указания захватить контроль над молниевой дорогой, пусть и ненадолго, но на достаточное время, чтобы перекинуть ударные группы. Технодесантник сработал уверенно и быстро, и транспортный комплекс мира-механизма оставался под управлением захватчиков до тех пор, пока некроны не отреагировали. Этого времени вполне хватило для претворения плана магистра.