Мир-механизм

— Ты сумасшедший, — бросил он, шагая через часовню.

— У каждого своя репутация, — парировал Амрад.

Минуло мгновение, и Шехерз почувствовал, что опасность миновала. То же ощутили и остальные делегаты, расслабив напряженные мускулы и переведя дыхание. Внешне Венеций не выдавал своего отступления, однако именно это он и сделал.

Конклав разошелся в тишине: сказать было больше нечего. Астральные Рыцари выбрали свой путь, и никто не собирался отговаривать их от безумной затеи. Бросая на всех сердитые взгляды, Венеций вывел из помещения свиту.

— Это было первое сражение из тех, что ждут сегодня, — сказал магистр, когда к нему подошел Шехерз. — Остальные ордены привыкли наблюдать, как Астральные Рыцари выбирают свой путь и ожидают, что другие их примирят. Красные Консулы избавляются от всего, что связывало их с жизнью до вербовки, вот почему они солдаты, и не более. У Захватчиков и вовсе нет времени на политику, по ним, уж лучше стоять по колено в трупах. А Ультрамарины считают себя образцовым орденом Космического Десанта, и любой, кто отклоняется от буквы Кодекса, в их глазах неуправляем или того хуже. Пусть думают, что хотят, капитан. Мы делаем что должны.

— Я изучил компьютерную модель защитного экрана мира-механизма, перевел разговор на другую тему Шехерз, — и выявил, что его может пробить твердое тело на низкой скорости. Правда, не представляю, о том ли вы говорили, магистр.

— Ты согласен с Венецием, что план безумен?

— Не то чтобы безумен, но…

— Но что?

Шехерз замялся, подбирая подходящие слова:

— «Темпестус» не выживет.

— Само собой. Даже если корпус останется цел, больше он все равно не полетит. А если мир-механизм будет уничтожен, баржу ждет та же участь. Это главный аргумент против нашего образа действий?

— Я понимаю, это не должно нас останавливать, но все же скажу. Мой господин, «Темпестус» — древнейший корабль во всем нашем флоте, один из лучших кораблей, которые может заполучить любой орден. Его машинный дух одного возраста с миром-кузницей, где заложили его киль. Эта баржа пережила такие шторма, какие, наверное, не удалось бы пережить никакому другому кораблю в Империуме. Как всякий космодесантник, обязанный выполнять команды главы своего ордена, я подчинюсь вашим приказам… но я думаю о гибели этого корабля, как о смерти близкого друга.

— Я все понимаю, капитан. «Темпестус» всегда был братом магистру флота. — При этих словах Амрад повернулся к Шехерзу. Потертое лицо магистра имело темный оттенок, во лбу торчала дюжина штифтов за выслугу лет, а совершенно плоский нос показывал, что его неоднократно ломали. То было лицо борца и командира, одним своим видом вызывавшее уважение не меньшее, чем Венеций своей риторикой. — И все же таковы мои приказы. Пусть они ранят меня и тех, кто обязан их выполнять, они служат цели, которая стоит превыше наших жизней. Спрячь опасения на задворки сознания, встретиться с ними можно только тогда, когда битва будет выиграна. До тех пор ты должен думать лишь о долге.

— Разумеется, повелитель. Если мы хотим выдвинуться незамедлительно, мне надо обратиться к машинному духу. Необходимо посоветоваться, как лучше проложить курс.

— Позаботься обо всем, капитан, — распорядился Амрад и добавил: — И о тех немногих, кому хватило смелости высказать сомнения, не забудут.

— Я бы не скрыл их и от братьев по роте, а уж от магистра моего родного ордена тем более не может быть никаких секретов.

Последние из делегатов покинули часовню Нетерпимости, спеша отбыть на свои корабли раньше, чем «Темпестус» выйдет из боевого построения флота. Амрад и Шехерз разошлись в разные стороны: первый отправился на командный мостик, а второй — к бронированному ядру в недрах звездолета.

Самую первую деталь «Темпестуса» магосы Ризы построили вокруг древнего когитатора, вместившего машинный дух корабля. Еще до того как поставить килевые балки, они соорудили кожух для вычислительного устройства, история которого уходила в доимперскую эпоху на Марсе. Подобные духи были редки и невосстановимы, настоящие реликвии Темной эры технологий, когда, по легендам, они стали угрожать существованию своих создателей. Только самые мудрые и надежные из них пережили чистки эпохи Раздора и теперь значились среди старейших святынь человечества.

На основе одного такого духа и создали «Темпестус» — космическую боевую машину, древние узы верности которой жрецы Адептус Механикус связали с воинами Адептус Астартес. Этот корабль стал сильнейшим оружием в арсенале Астральных Рыцарей, и поколения магистров флота использовали его в качестве флагмана. Поскольку Механикус утратили практически все знания о его древнем и мощном вооружении, а также о сплавах и методах производства его конструкции, именно машинный дух корабля делал его таким грозным. В его жестких носителях хранилась вековая мудрость, собранная в войнах, что успели стереться из памяти человечества.

За каждым движением членов экипажа стоял машинный дух, помогающий принимать или отвергать решения в соответствии с накопленным опытом. Магистру флота приходилось рассматривать дух «Темпестуса» как полноценного члена ордена, иначе тот мог перестать реагировать на получаемые команды и действовать по-своему усмотрению. Когда же к кораблю относились уважительно, как к древнему воину, «Темпестус» становился преданным союзником, настоящим боевым братом.

В ядре когитатора постоянно поддерживалась высокая температура, чтобы не застыла кристаллическая среда, содержащая цилиндрические инфохранилища. Они имели форму прозрачных сталагмитов и сталактитов, за которыми пульсировал черный накопитель данных, и оттого всегда напоминали Шехерзу громадные челюсти с черными клыками. Группа тянущихся от когитатора клапанов поднималась и опускалась над головой, подобно парящим островам, выделяя облака пара и обжигающе горячих капель.

Шехерз подошел к сплетению свернутых петлей кабелей и стальных шипов, напоминающему взрывающуюся звезду, сотворенную художником из раскаленного металла и проводов. Это было поистине сердцем «Темпестуса», в котором машинный дух соединялся с системами корабля.

— Если ты способен слышать, — начал капитан, — я должен переговорить с тобой. Ничего подобного прежде я не делал. Прежние магистры флота, быть может, и делали, не знаю. Но одно мне известно точно — я бы ни за что не отправил брата в бой, из которого он не вернется, не сказав ему об этом лично. Поэтому я пришел сюда, чтобы поставить тебя в известность.

«Темпестус» не ответил. Машинный дух выражал свое отношение иначе, например отклоняя курс на несколько градусов или меняя процент мощности реактора. Отвечать напрямую было ниже достоинства древней машины.

Шехерз включил голомат на передней панели ядра машинного духа. Сюда выводились результаты проделанного им моделирования на основе миллиардов обрывков информации, собранных воедино для составления прогноза сражения флота. С его помощью дух машины высказывал свои пожелания и намерения, порой конструируя совершенно дикие и неправдоподобные картины боя или остроумно демонстрируя, как некий образ действий приведет к катастрофе.

Диспозицию флота спасения Варва отмечали светящиеся фигуры. Гравитационный порог ближайшей планеты по имени Убежище тускло сверкал в отдалении помещения. Мир-механизм имел ничуть не менее внушительный вид — серебристая сфера размером с Луну с ореолом из информационных помех, показывающим, как мало корабельные датчики получили данных.

С потерей «Рискованного» флот изменил боевой порядок, сосредоточившись на трех оставшихся капитальных кораблях: «Темпестусе», крейсере типа «Оберон» «Падении Хорста» и древнем гранд-крейсере «Вечный мститель». Остальную часть флота составляло около пятидесяти меньших кораблей: суда сопровождения, фрегаты, транспорты и разведчики. По меркам линейного флота он истощился и потрепался, так как до первых сражений с миром-механизмом был в два раза больше. При первых попытках провести бомбардировку расположенной на экваторе мира-механизма «бойницы», через которую стреляло убивающее корабли орудие, погибли почти все истребители. После того раза флот перешел на разомкнутый строй в форме полумесяца, держась с тыльной, как казалось, стороны мира-механизма вне пределов досягаемости главного калибра, однако смерть «Рискованного» показала, что нигде не безопасно.