Страница 27 из 55
«Униженные и оскорбленные» — мелодраматический авантюрный роман, в который Достоевский вложил новое психологическое и идейное содержание. Начинающий писатель Иван Петрович — сам Достоевский эпохи 40-х годов. Рассказ об Иване Петровиче, о том, как он написал повесть о бедном чиновнике, имевшую большой успех, — это личная исповедь писателя, его воспоминания о начале собственного литературного пути. Даже отношения между Наташей, Алексеем и Иваном Петровичем, напоминающие отношения между Варенькой, Девушкиным и студентом Покровским в «Бедных людях», между Настенькой, Мечтателем и Молодым человеком в «Белых ночах», навеяны кузнецким треугольником: Достоевский, Мария Дмитриевна, Вергунов.
Однако настоящий герой «Униженных и оскорбленных» не Иван Петрович, а князь Валковский: его злая воля определяет судьбу остальных героев романа. Духовный опыт каторги не прошел для Достоевского бесследно: впервые в его произведениях появляется «сильный» человек, стоящий по ту сторону добра и зла, вне морального закона. Мечтательному, отвлеченному, идиллическому гуманизму 40-х годов, проповедовавшему естественную безгрешность человека, Достоевский отныне и до конца своих дней противопоставляет религиозную истину о первородном грехе, о греховной природе человека, о добре и зле в душе каждого человека.
От Валковского идут прямые нити к Свидригайлову и Раскольникову в «Преступлении и наказании», к Кириллову и Ставрогину в «Бесах», к Федору Павловичу Карамазову и Ивану Карамазову в «Братьях Карамазовых».
В 1861–1862 годах в журнале «Время» были напечатаны «Записки из Мертвого дома» Достоевского — единственное, пожалуй, в мировой литературе художественное произведение, в котором писатель сумел полностью отразить свою биографию. А. Милюков пишет: «Хотя новость книги, посвященной исключительно быту каторжных, мрачная канва этих рассказов о страшных злодеях и, наконец, то, что сам автор был только что возвращенный политический преступник, смущало несколько цензуру, но это, однако же, не заставило Достоевского уклониться в чем-нибудь от правды, и «Записки из Мертвого дома» производили потрясающее впечатление; в авторе видели как бы нового Данте, который спускался в ад, тем более ужасный, что он существовал не в воображении поэта, а в действительности».
Рассказ бывшего каторжника о том неведомом и страшном мире, из которого он только что возвратился, приобретал в глазах читателей историческую достоверность. За рассказчиком-каторжником Александром Петровичем Горянчиковым слышится голос самого писателя, очевидца событий. На основе своих личных впечатлений, чувств и оценок Достоевский с огромным мастерством воспроизводит острожный быт, этот особый мир.
Но великий художник не ограничивается лишь описанием каторжного быта, он стремится понять законы этого мира, проникнуть в его тайну. Достоевский понял, что весь смысл слова «арестант» означает «человек без воли» и что все особенности его объясняются одним понятием — «лишение свободы».
Идея свободы проходит через весь роман «Записки из Мертвого дома», определяет все его построение. В конце «Записок из Мертвого дома» рассказывается о раненом орле, который жил на тюремном дворе. Арестанты отпускают его на волю и долго смотрят ему вслед. «Вишь его!» — задумчиво проговорил один. «И не оглянется! — прибавил другой. — Ни разу-то, братцы, не оглянулся; бежит себе!» — «А ты думал, благодарить воротится», — заметил третий. — «Знамо дело — воля. Волю почуял!» — «Слобода, значит». — «И не видать уж, братцы». — «Чего стоять-то? Марш!» — закричали конвойные, и все молча поплелись на работу…»
Главная идея произведения — свобода, воплощенная в символе-образе орла. Недаром же со слова «свобода» начинается самая последняя строчка романа, когда с Александра Петровича Горянчикова сняли кандалы и он готовится покинуть острог: «Свобода, новая жизнь, воскресенье из мертвых… Экая славная минута!»
После «Записок из Мертвого дома» неизбежно должна была последовать повесть Достоевского «Записки из подполья», после ужаса принудительного общения на каторге писатель создает гимн свободе человека, после принудительного коллективизма Достоевский воспевает индивидуальное достоинство и свободу каждого человека.
Но «Записки из подполья» давались писателю нелегко. Умирает Мария Дмитриевна, а брат Михаил, чувствуя, что дела их журнала «Эпоха» (он выходил после «Времени») идут неважно, торопит Достоевского, считая, что его новое произведение сможет придать вес «Эпохе» и укрепить пошатнувшееся положение издания. Писатель работает над повестью с мукой и отчаянием.
Первая часть «Записок из подполья» увидела свет в первом номере «Эпохи» за 1864 год. Вторая часть повести создавалась еще труднее. «Мучения мои всяческие теперь так тяжелы, — жалуется Достоевский брату, — что я и упоминать не хочу о них. Жена умирает, буквально. Каждый день бывает момент, что ждем ее смерти. Страдания ее ужасны и отзываются на мне… Писать же работа не механическая, и, однако ж, я пишу и пишу… Иногда мечтается мне, что будет дрянь, но, однако ж, я пишу с жаром; не знаю, что выйдет… Вот что еще: боюсь, что смерть жены будет скоро, а тут необходимо будет перерыв в работе. Если б не было этого перерыва, то, конечно, кончил бы».
Так в тревоге и отчаянии создавалось одно из самых загадочных и гениальных творений Достоевского «Записки из подполья». На первый взгляд это довольно странное произведение, во всяком случае такого не было в мировой литературе, причем в нем поражают не столько парадоксальные идеи, сколько само построение, стиль, сюжет.
Но смысл «Записок из подполья» приоткрывается только в полемике с революционными демократами, и прежде всего с романом Н. Г. Чернышевского «Что делать?», с рассуждениями его героя Лопухова о выгоде как единственной причине человеческих поступков.
Подпольный человек считает, что главное для человека не выгода, а его свободная воля, вольное и свободное хотение. Человек может захотеть, казалось бы, и самого неразумного для себя, чтоб только иметь право захотеть: это и есть самое выгодное, так как «сохраняет нам самое главное и самое дорогое, т. е. нашу личность и нашу индивидуальность».
Мало того. В своей страстной защите каждой отдельной личности герой «Записок из подполья» доходит до парадоксального утверждения: «Свое собственное вольное и свободное хотение, свой собственный, хотя бы самый дикий каприз, своя фантазия, раздраженная иногда, хотя бы даже до сумасшествия, — вот это все и есть самая выгодная выгода».
И последний необычайно смелый вывод: «Человеку надо одного только самостоятельного хотения, чего бы эта самостоятельность ни стоила и к чему бы ни привела». Свободный акт человека коренится не в разуме, а в его воле, которая по своей природе иррациональна, в «живой жизни».
Главное для человека — «живая жизнь». Достоевский вспоминает это выражение из трагедии Ф. Шиллера «Мессинская невеста» (1803), которого в 40-е годы так блистательно переводил его брат Михаил Михайлович Достоевский.
Отныне это выражение «живая жизнь», ставшее для Достоевского символом свободной человеческой воли и достоинства человека как свободного в своем волеизъявлении существа, пройдет через все последующее творчество писателя. Но живой жизнью была и сама биография писателя в это время.
За два года работы в журнале «Время» Достоевский, по собственному признанию, написал до ста печатных листов. Записная книжка 1862–1863 годов наглядно свидетельствует, какой неимоверной ценой давалось это огромное напряжение: «Припадки падучей: 1 апреля — сильный; 1 августа— слабый; 7 ноября — средний; 7 января — сильный; 2 марта — средний».
Но не меньшего напряжения требовала и личная жизнь писателя. Мария Дмитриевна не выдержала холодного и гнилого климата столицы и вынуждена была вернуться в Тверь. С этого момента их совместная жизнь нарушилась, они лишь изредка имеют подобие общего дома, а чаще всего проживают на разных квартирах, в разных городах. 7 июня 1862 года, когда Достоевский впервые уезжает за границу, он едет один. Мария Дмитриевна находит предлог, чтобы остаться в Петербурге: нужно помочь сыну в подготовке к гимназическому экзамену (Паша Исаев оказался неуспевающим учеником). Но это был только предлог, возможно, для соблюдения приличий. У Достоевского была его собственная жизнь, к которой Мария Дмитриевна не имела никакого отношения. Она чахла и умирала. Он встречался с людьми, издавал и редактировал журналы «Время» и «Эпоха», а главное, писал и писал.