Федор Михайлович Достоевский

Поэтом Достоевский оказался совершенно бездарным, и эти стихотворения производят довольно тяжелое впечатление: ясно, что это отчаянные попытки писателя вернуться в литературу, добиться полной свободы. Но все дело в том, что все эти три стихотворения абсолютно искренни. Достоевский, действительно, считал теперь преступным заблуждением свое участие в «дуровском» кружке, он осудил свой «бунт» и раскаялся в нем.

Достоевский добился своего. Правда, первое стихотворение, дошедшее в конце концов до начальника III Отделения Л. В. Дубельта, не возымело никаких действий, зато второе стихотворение, которое переслал военному министру командир Отдельного Сибирского корпуса генерал Г. X. Гасфорт, имело самые благоприятные последствия. В апреле 1857 года ему было возвращено дворянство — «полное прощение вины моей», как он считал. (Разумеется, во всем этом, как и в дальнейших благоприятных поворотах судьбы писателя, «повинны» не только его благонамеренные стихотворения — это была общая политика амнистии нового императора Александра II по отношению к политическим заключенным и ссыльным прежнего царствования.)

Но Достоевский хочет уйти в отставку: совмещать военную службу и литературу невозможно, а литература — его судьба, его жизнь. Отставка дает ему надежду скорее вернуться в Петербург. Благодаря хлопотам А. Е. Врангеля, который в феврале 1856 года вернулся в Петербург после службы в Семипалатинске, прошение Достоевского о возвращении из ссылки и разрешении печататься под своим именем передал царю герой Крымской войны Э. И. Тотлебен, старший брат товарища Достоевского по Инженерному училищу.

В марте 1859 года Достоевскому было разрешено оставить военную службу по болезни с «награждением следующим чином» подпоручика, с правом жить в Твери и «воспрещением въезда в Петербургскую и Московскую губернии». Тогда же он получил разрешение печататься на общих основаниях. «Благодарю Вас еще 100 раз за все Ваши старания обо мне, — писал Достоевский Врангелю. — Поблагодарите обоих Тотлебенов. Вы не можете представить себе, с каким восторгом я гляжу на поведение таких душ, как Вы и они оба, относительно меня! Что я Вам сделал, что Вы меня так любите? Что я им сделал, благородным душам?»

2 июля 1859 года Достоевский и М. Д. Исаева выехали из Семипалатинска в Тверь. В письме к своему ротному командиру А. Гейбовичу Достоевский описывал свое путешествие после того, как они взяли в Омске из корпуса Пашу Исаева: «В дороге со мною было два припадка… Погода стояла преблагодатная, почти все время путешествия тарантас не ломался (ни разу!), в лошадях задержки не было… Великолепные леса пермские, а потом вятские — совершенство… В один прекрасный вечер, часов в пять пополудни, скитаясь в отрогах Урала, среди лесу, мы набрели, наконец, на границу Европы и Азии. Превосходный поставлен столб с надписями и при нем в избе инвалид. Мы вышли из тарантаса, и я перекрестился, что привел, наконец, господь увидать «обетованную землю».

В Казани задержались на десять дней — Достоевский ждал денег от брата; в Нижнем побывали на ярмарке; во Владимире — встреча с бригадным генералом М. М. Хоментовским; затем Достоевский заезжает в Сергиев монастырь, чтобы возобновить свои детские и юношеские впечатления: «23 года я в нем не был. Что за архитектура, какие памятники, византийские залы, церкви! Ризница привела нас в изумление».

В августе (около 19-го) 1859 года Достоевский,

М. Д. Исаева и Паша Исаев приехали в Тверь. Наконец-то он увидит брата. Михаил Михайлович Достоевский приехал 28 августа: «То-то была радость… Много переговорили. Да что! не расскажешь таких минут. Прожил он у меня дней пять».

Но писатель страстно рвется в Петербург — может быть, именно поэтому он пишет брату, что «Тверь — самый ненавистнейший город на свете». И, может быть, поэтому губернский город, где происходит действие романа «Бесы», так напоминает Тверь, но здесь были и пушкинские ассоциации. Один из эпиграфов к роману «Бесы» — пушкинские стихи «В поле бес нас водит, видно…» могли Достоевскому живо напомнить Тверь: ведь он поселился в этом городе в том же доме — гостинице Гальяни, где жил и Пушкин, обессмертив этот дом в стихах:

У Гальяни иль Кольони

Закажи себе в Твери

С пармазоном макарони

Да яичницу свари…

Эти стихи впервые увидели свет в 1857 году в «Современнике», и Достоевский их, конечно, знал, как и знал, что здесь жил Пушкин. Об этом вспоминал врач С. Д. Яновский, навестивший в Твери Достоевского.

Истосковавшись по настоящей творческой работе, Достоевский начинает писать новый роман с «идеей» («Записки из Мертвого дома»), делает наброски к роману «со страстным элементом» («Униженные и оскорбленные»), хочет переделать раннюю повесть «Двойник», подготавливает к выпуску двухтомное собрание своих сочинений, брату советует издавать журнал. И вообще он полон самых разнообразных литературных проектов, начинаний, идей, но самое сокровенное его желание — вернуться как можно скорее в Петербург.

Неожиданно пришла помощь от местного губернатора П. Т. Баранова и особенно от его жены графини Анны Васильевны (урожденной Васильчиковой), с которой Достоевский познакомился еще в молодости у ее двоюродного брата В. А. Соллогуба. «Графиня прекрасная женщина, — писал Достоевский 4 октября 1859 года Врангелю. — …Она мне и тогда очень понравилась».

Пользуясь большими связями при царском дворе, П. Т. Баранов пересылает прошение писателя на высочайшее имя своему родственнику графу В. Ф. Адлербергу для личной передачи Александру II. Одновременно Достоевский пишет письма Врангелю, Э. И. Тотлебену, шефу жандармов князю В. А. Долгорукому.

Наконец разрешение жить в столице было получено, и в декабре (после 16-го) 1859 года, ровно через десять лет, Достоевский вернулся в город, с которым у него было связано два самых важных события в жизни: «самая восхитительная минута», когда он стал писателем и Белинский благословил его в литературу, и минута смерти — эшафот

Но после принудительной каторги и солдатчины неизбежно должна была начаться «живая жизнь».

Глава шестая

”Живая жизнь”

Бывший каторжник и петрашевец пользуется большим успехом на публичных чтениях и студенческих вечерах. Чтение Достоевским «Записок из Мертвого дома» еще больше укрепляет его ореол мученика — жертвы царизма в глазах радикально настроенной молодежи 60-х годов.

21 ноября 1860 года в Петербурге, в зале Пассажа, состоялся вечер Литературного фонда (общественной организации, призванной помогать нуждающимся писателям) в пользу воскресных школ. Объявление о нем «Санкт-Петербургские ведомости» поместили 9 ноября, назвав всех участников предстоящих чтений — В. Бенедиктова, Я. Полонского, А. Майкова, А. Писемского, Ф. Достоевского и Т. Шевченко. Этот литературный вечер — единственное документальное свидетельство того факта, что встретились Ф. Достоевский и украинский поэт. Но для публики, собравшейся тогда в зале Пассажа, имена и судьбы художников имели если не одинаковый, то очень близкий нравственный смысл и звучание.

Первые выступления писателей на вечерах Литературного фонда были большим культурным событием, одним из проявлений всеобщего пробуждения после безмолвия николаевского царствования. Поэтому они привлекли такое внимание современников и оставили значительный след в мемуарной литературе.

Авторы многочисленных воспоминаний единодушно подчеркивают тот восторженный прием, который оказала публика, собравшаяся в Пассаже, Тарасу Шевченко, чем беспредельно растрогала поэта. Достоевскому, вспоминает Л. Ф. Пантелеев, «тоже была сделана самая трогательная овация». И добавляет: «Литературная слава его была еще в зародыше, но в нем чтили недавнего страдальца». О той же общественной подоплеке шумного успеха Достоевского на вечере писал и П. Д. Боборыкин: «Тогда публика, особенно молодежь, еще смотрела на него только как на бывшего каторжанина, на экс-политического преступника… Тогдашний Достоевский еще считался чуть не революционером».