Страница 9 из 134
Ещё били в воздухе передними ногами лошади и растерявшийся возничий судорожно выламывал кореннику удилами зубы, ещё только наклонялись вперёд кинувшиеся со всех сторон стрельцы и в распахнутую дверь дома на крыльцо выскочил перепуганный насмерть поп, а оказавшаяся сверху кареты дверца откинулась, и из неё выбралась разъярённая и всклоченная царевна Татьяна Михайловна. Вид её был страшен. Отстранив рукой набежавших стрельцов, она повернулась к соскользнувшему на землю возничему. Ноздри её раздувались, тонкое лицо было искажено гневом. Такой Фёдор её ещё не видел никогда.
— На козла его! — сдавленным голосом выхрипела она. — Сотню плетей!
Возничий повалился в ноги.
— Матушка-царевна, — заголосил он, — это ж смерть неминучая.
— Немедленно! — приказала Татьяна Михайловна, обводя жестокими светлыми глазами сбившуюся вокруг неё в плотную кучу челядь и стрельцов.
Это была совсем другая тётка Таня: мерзкая, безобразная старуха, косоротая и раскрасневшаяся, словно что-то вывернуло наизнанку прекрасное лицо, и из потаённых глубин проступил неведомый ранее лик.
— Вилиим! — подозвал царевич полуполковника и, когда тот подошёл, сказал: — Выбери двух стрельцов послабей, пущай не особо усердствуют.
— Слушаюсь, ваше высочество.
Возничего повели на соседний двор, на ходу сдирая рубаху. Царевна лично решила понаблюдать за наказанием.
— Зачинайте! — услышал Фёдор её голос.
Хотя стрельцы и сдерживали удары, на голой спине чёрными полосами выступила из-под сорванной кожи кровь, частыми каплями стекая на землю.
Царевич пальцем поманил к себе попа. Тот, подлетев, упал на колени. Фёдор вынул из-за пояса два целковика с изображением восседающего на коне отца и положил в руку священнику:
— Позаботься о возничем. На обратном пути заберём.
Тот, постоянно кланяясь со словами: «Благодарствую, государь-царевич», — не вставая с колен, отползал к крыльцу.
Один боярин царевич Пётр Сибирский с восхищением взирал на царевну Татьяну Михайловну.
Воевода князь Иван Прозоровский с утра сидел в сеннике, грузно расплывшись по лавке, упираясь локтями в колени, свесив скрещённые кисти между вельможно расставленных ног. Князь брезгливо смотрел куда-то за стол сквозь стоящий перед ним ковш. Время от времени поднимал руку, брал ковш, делал глоток кислющего брусничного кваса — после чего каждый раз коротко морщился. Есть князь со вчерашнего дня не хотел. А пил уже шестой день и потому не спешил появляться в таком виде ни перед кем. Неделю назад, пятнадцатого июня, пришла весть, что посланный им со стрельцами князь Семён Львов перекинулся на сторону Стеньки Разина, как и предупреждал этот наглый сотник из Москвы. Стрельцы подняли восстание, пришлось им выплатить половину задолженного жалованья. Такую прорву денег отдал, аж в нутрях всё сжалось. С похмелья было тяжело, князь вновь взял ковш и отхлебнул квасу. Он послал холопа за капитаном Бутлером и московским сотником и теперь сидел, ждал.
Дверь открылась, и вошли Давид Бутлер и Андрей Алмазов.
— Долгонько вас ждать приходится, милостивцы, — выдавил из себя воевода. — Как думаете, выдюжим противу вора Стеньки?
— Опереться не на ково, — спокойно ответил Андрей, присаживаясь на лавку.
Воевода спесиво сверкнул глазами, но смолчал.
— Более-менее верных стрельцов князь Львов сдал Стеньке, а те, хто остались, при первом удобном случае сами перебегут, — продолжал Андрей.
— Я же им деньги выдал.
— Дал бы дня за два до вести, это бы в них боевой дух подняло, а так получилось, што ты их спужался, только меньше повиноваться будут.
— Тогда кукиш им, а не вторую часть жалованья, — взревел князь, затем, посмотрев вновь на Андрея, спросил: — Делать-то што?
— Грузить казну на «Орёл», цеплять к нему канатом «Медведь» и выходить в море.
Капитан Бутлер, ни разу за проведённый в Астрахани год не выводивший корабли в море, испугался:
— Да Стенька ваш не посмеет на Астрахань пойти, чего ему тут делать.
— Вишь, чё иноземец учёный говорит, а ты меня пужаешь. Посидим покаместь в Астрахани. Идите, — вымолвил он.
Выходя из воеводских хором, Андрей зло посмотрел в глаза Бутлеру и привёл цитату из Писания:
— «И будеши осязая в полудни, яко же осязает слепой во тьме. И не поправить путей твоих. И будеши тогда обидем и расхищаем во вся дни, и не будет помогай тебе».
Махнув рукой, он направился к пристани. Был уже вечер, но темнеть должно было ещё не скоро. Откуда-то из-за угла выскользнул Савелий Сивой. Андрей взглянул в его суровое лицо:
— Зайди в казарму, забери прибывших с нами стрельцов и десяток солдат и отправляйся на «Медведь», я тамо буду.
Сивой угрюмо кивнул головой и, заткнув руки за кушак, направился к казармам. Андрей спустился к пристани.
Офицеров на «Орёл» и «Медведь» доставляла отдельная лодка. Не став её дожидаться, он достиг борта вместе с подоспевшим Сивым, с солдатами и стрельцами.
Поднявшись на палубу, он сбросил кафтан и улёгся на нём. Поворочавшись с боку на бок, Андрей приподнялся, зачерпнул ковшом воды из кадки, выпил и опять улёгся, но сон не шёл, что-то томило душу. Он вновь поднялся. По течению к Астрахани шли струги, виденные Андреем месяц назад.
— Вота она длань Господня, дождались, Сёмка Львов Стеньку Разина ведёт Астрахань ему сдавать. Вот и не придёт. — Повернув голову, он заорал: — Савелий, поднимай стрельцов, заряжай пушки, Стенька пришёл.
Заспанные стрельцы вскакивали как полоумные. Один из солдат ударил в барабан. Было заметно, что суматоха поднялась и на «Орле» и на пристани. Возле пушки «Медведя» встал сам Андрей. Струги под парусом неслись по течению прямо на них. Андрей скомандовал, пушки изрыгнули пламя. Две передние струги разлетелись в щепки. Пушки «Орла» молчали, молчали и пушки города. Андрей красочно выругался.
С «Медведя» дали второй залп, но струги со всех сторон облепили баржу. Сейчас бы залп с «Орла» в это скопление, но «Орёл» молчал. Андрей видел, как казаки полезли на борт. Видел, как Сивой прыгнул в воду. Потом один из нападающих ударил его древком пики по голове, и он упал на палубу. Когда Андрей пришёл в себя, он был уже на берегу, его куда-то тащили разъярённые казаки. Над речной гладью светились огромными огненными факелами корабль «Орёл», баржа-галера «Медведь» и яхта «Царёва».
Нахохлившись от неудач, Артамон Матвеев шёл в сторону Земского приказа[88], прямо через хаос торговой площади, и сосредоточенно разглядывал людей, не обращавших на него внимания. В пёстром мельтешащем месиве кипели страсти, сливались в одно большое лоскутное одеяло рубахи и опашни, охабни и кафтаны, топтали друг друга сапоги и лапти, водили свой пьяно-замысловатый хоровод неопохмелившиеся мужики с синюшными лицами. Здесь пили пиво, били в бубен, спорили и ссорились, торговали и торговались, плясали и, крича, бежали вместе со всеми за облезлыми медведями на цепи. Пьяный скоморох приставал к гулящей, подвыпившей жёнке, предлагая половину дневного заработка, а грязный мальчуган в не стиранной недели две рубахе пытался утянуть мамку домой.
Матвеев вошёл под тень наугольной башни, к наглухо закрытым Космодемьянским воротам. Из-под арки вышел дьяк Посольского приказа Семён Алмазов, точная копия своего младшего брата Андрея, крестник Сергея Матвеева.
— Дела плохи, Артамон Сергеевич, боярин Лаврентий Ордын-Нащокин уговаривает заключить долгий мир с Польшей. А для ентого, он говорит, можно и Киев полякам возвернуть.
— Ежели Киев отдадим, гетман Дёмка Многогрешный к полякам побежит, а ежели Дёмка перебежит, меня с Малороссийского приказу сымут. Надоть чтой-то удумать.
Разговаривая, они шли вдоль стены, затем свернули к церкви Святого Георгия, Артамон оглядел двух старух и калеку без руки на паперти. Чуть ниже от притвора сидели слепые.
88
Земский приказ — ведал благоустройством Москвы и её окрестностей, осуществлял судебную и полицейскую власть.