Страница 127 из 134
— А як ты, батюшка?
— Я-то, я-то? Да ты што, доча? Дочка царицей станет, якой отец не согласитси.
— Ну, значит, и я согласная.
— Вота и умница. — Апраксин поцеловал дочку в лоб, затем, благословляя, перекрестил. — Станешь царицею, все перед тобой клонитьси станут, всяко твоё слово исполняти, во всём тебе угождать.
— А я смогу тогда свово крестного боярина Артамона Сергеевича Матвеева воротить?
— А ты попроси у государя то, рази он откажет?
— Передашь ли ему это, Иван Максимович?
— Обязательно передам. И на вот, возьми, — улыбнулся Языков и протянул ей ожерелье матери царя. — В знак обоюдного согласия великий государь послал тебе жемчуговое ожерелье. Тока пока никому про то не говорите, а щас беги в свои покои.
На том сговор и кончился, никто ни про что ещё не ведал.
Всё начало января князь Василий Голицын работал с подавшими прошение об уничтожении местничества выборными людьми, среди которых были знатнейшие фамилии. Голицын доложил государю об этом челобитии. На двенадцатое января Фёдор Алексеевич назначил Земский собор, на который были приглашены патриарх, архиереи и выборные игумны и настоятели монастырей. Бояре и думные люди прибыли в этот день на заседание ни свет ни заря. И в Золотой палате с раннего утра стоял гул. Он затих лишь по прибытии патриарха. Все стали чинно рассаживаться.
При входе государя все поднялись и склонились в поклоне. Фёдор сел на трон, все сразу заняли свои места на лавках. Рынды отошли от государя и встали ближе к дверям. Вперёд вышел боярин Языков и объявил, что государь желает вторично вступить в брак, но на это заявление никто не обратил внимания, все ждали решения о местничестве. После чтения челобитья выборных людей сразу загомонили Пушкины и Ощерены, они кричали, что на местничестве держится Русь, что на древности и благородстве рода видны древность и благородство Руси. Поднялся государь, и вновь установилась тишина.
— Я, аки законный православный царь, — разнёсся голос Фёдора над сводами палаты, — обязан следовати во всём закону и примеру Христа Вседержителя, заповедующего любовь и смирение, кое было ранее на Руси. Злокозненный плевосеятель и супостат, владыка преисподней, дьявол, видя от того славное ратоборство и христианским народам тишину и мирное устроение, а неприятелям христианским — озлобление и искоренение, всеял в незлобливые сердца славных ратоборцев местные случаи, и от тех случаев повелось, што сын держит место отца, хотя ни умом, ни стараниями к тому не пригоден, отчего и пошёл в прежние времена в ратных, посольских и всяких других делах разлад, происходила великая пагуба, а ратным людям от неприятеля великое умоление. Наша царская державная власть, рассмотря, аки вредит местничество благословенной любви, аки искореняет мир и братское соединение, а над неприятелем общий и пристойный промысел, аки разрушает усердие, особенно же то, аки мерзко и ненавистно оно всевидящему оку государя, желая, да божественный его промысел над нами, мира и благоустроения, своим всесильным повелением оное, разрушающее любовь, местничество изволим уничтожить и от такового злокознества разроняющее сердца в мирную и благословлённую любовь соединить. Однако я хочу слышать о том и ваше мнение. По-нынешнему ли выборных людей челобитью всем разрядам и чинам быть без мест али по-прежнему быть с местами?
Поднялся патриарх Иоаким, он давно ждал этого часа:
— Аки от источника горчайшего, уся злая и Богу зело мерзкая и всем вашим царским делам ко вредительному происходило от того местничества. усё благое начинание, яко возрастающую пшеницу тернии сотниковы подавляло и до благополучного совершения к восприятию плодов благих не допускало, и не занят был делом род, егда со иным родом за оное местничество многовременные злобы имел, но и в едином роде таковое ж враждование и ненависть содеивались. И аще бы о всех тех противных случаях донести вашему царскому величеству, то б от тягости невмерной ваши царские уши понести сего не смогли. Я же со всем освящённым Собором не имею ничего против вашего решения, кроме достойной похвалы принесения великому вашему царскому намерению за премудрое ваше царское благоволение.
После речи патриарха царь обратился с тем же вопросом к боярам, окольничим и думным дворянам. От имени думы стал говорить боярин князь Никита Одоевский:
— Мы согласны, штоб великий государь указал учинить по прошению святого патриарха и архиереев и выборных людей и всем им отныне во всех чинах быть без мест для того, што в прошлые годы во многих ратных, посольских и всяких других государственных делах чинились от тех случаев великие пакости, настроения, разрушения, неприятелям радования, а между ними, думными и ближними людьми, богопротивное дело — великие продолжительные вражды и несогласия.
После этого ответа государь велел принести разрядные книги и сказал:
— Для совершенного искоренения и вечного забвения усех энтих просьб о случаях и записки о местах изволяетси предати огню, штоб злоба энта совершенно погибла и впредь не поминалась и соблазна бы и претыкания нихто никакого не имел. У кого ести дома разрядные книги, записки и записи, тот пусть присылает их в разряд, мы усё их повелим предати огню. И от сего времени повелеваем боярам нашим и окольничим, и думным, и ближним, и всяких чинов людям в Москве, в приказах и у расправных, и в полках у ратных, и у посольских и всегда у всяких дел быть всем между собою без мест, и впредь никому ни с кем никакими прежними случаями, то бишь местами, што занимали их отцы, не считатьси и никого не укоряти и никому ни над кем прежними заслугами не возносится.
На что подученные дворяне хором отвечали:
— Да погибнет во огне оное богоненавистное, враждебное и любовь отгоняющее местничество и впредь да не воспомянется во веки веков!
В передних дворцовых сенях были поставлены большие железные противни, на них разложили разрядные книги, которые собирались со времён Юрия Даниловича Московского и его брата Ивана Калиты, более трёх с половиной веков, обложили берестой, и князь Владимир Долгоруков поджёг разрядные книги, и они запылали. Сундуки с книгами всё подносили и подносили. Когда государю дали знать, что книги зажжены, патриарх снова обратился к собравшимся:
— Начатое и совершённое дело впредь соблюдайте крепко и нерушимо, а если хто теперь али впредь оному делу воспрекословит каким-нибудь образом, тот бойси тяжкого церковного запрещения, вплоть до отлучения и государевого гнева, аки преобидник царского повеления и презиратель нашего благословения. И я, святейший патриарх, проверю усё книги церковные, по монастырям древним, и те, в коих содержитси призыв к местничеству али к расколу, также будут сожжены.
Все присутствующие в один голос ответили:
— Да будет так!
Государь с радостным лицом стал хвалить всех, обещая новые жалования, а в сенях всё горели книги, возле которых собрались выходящие думцы. Некоторые из них жаждали уничтожения местничества, но не русская история, её память, её документы. Нельзя было и думать о том, чтобы вырвать, спасти хоть одну книгу, князь Владимир Долгоруков зло осматривал всех. К вечеру все двенадцать сундуков были сожжены, а через день гонцы отбыли в крупные города к большим воеводам, которые должны были сжечь местные разрядные книги.
Четырнадцатого января 1682 года на Руси прекратило существование местничество, но старые роды как были у власти, так и остались.
Метели над Русью — белого света не видно. Лишь волки да разбойные люди рыщут по дорогам, к самым стенам городов и монастырей подходят. А в монастырях свои несогласья и разлады. Ещё когда сел патриархом Никон, так отринул он древнее благочестие и стал новые обряды вводить да святые книги исправлениями марать. Всколыхнулся народ, будто снег в метель, кто за Никоном пошёл, кто против восстал, а кто и вовсе не знает, где правда и как теперь молиться ему, Христу Спасителю. Куда ни глянь, везде метание души и смута.