Страница 123 из 134
Андрей мрачнел на глазах.
— Кабы потом на нас та кровь не пала, што они хотят взбаламутити.
Оба замолчали. Солнце играло в листве, князь Фёдор ещё что-то хотел поведать Андрею, но в это время его жена издала громкий крик, чем оповестила о начале схваток. Её взяли под руки и увели в дом. Всего лишь через полчаса кормилица принесла Фёдору сына и спросила, как он его назовёт, князь посмотрел на Ваньку Воротынского и зло сказал:
— Иваном.
Так на свет появился последний Ромодановский по мужской линии. Жизнь этих двух Иванов будет совершенно разная. Одному суждено будет прожить её в монастыре, другой будет купаться во власти и достатке, наследует после отца титул князя-кесаря, но оба умрут в январе 1730 года, став последними представителями своих родов, последуя за последним Романовым.
Первого сентября, в день встречи нового года, всё было как всегда. Торжественный въезд государя в город, с пышной свитой и парадно одетой охраной, с раздачей мелкой монеты нищим, с пиром в Золотой палате для богатых и сановитых. Было такое впечатление, что все забыли о смерти царицы, произошедшей полтора месяца назад. Что-то творилось и с государем. После выздоровления он почти не занимался делами, выезжал на охоту чуть ли не через день, устраивал пиры, объедался до одышки, даже стал перебирать бражного на пару с князем Владимиром Долгоруким. Однако с новогоднего пира в свои покои он вернулся трезвым. В покоях его поджидали сестра Софья, Иван Михайлович Милославский и Иван Максимович Языков.
— Я не ведаю, што за спешка обсуждать их-то щас, среди ночи, — устало произнёс государь.
Софья сделала елейное лицо:
— Я понимаю, братец, ты устал, но наступил новый год, а Агаша осталаси там, в старом. Государственные интересы требуют, тебе нужно выбрати новую жену.
Фёдор даже не удивился. Взяв горящую свечу, он подошёл к иконостасу в углу, перекрестился, после чего медленно повернулся:
— Ну так найдите мене невесту. Если она мене понравитси, я возьму её в жёны.
Царь усмехнулся, а лицо Милославского стало довольным, что не ускользнуло от Языкова, — видно, у дядюшки кто-то уже был на примете. Языков подался ближе к государю:
— А если заведённым порядком? Разослати воеводам указ. Те на месте подберут самых красивых девок, лучших дворянских семей, а ты тута выберешь из них лучшую, што тебе глянетси. Так и отец твой делал, и дед, да и сам государь Иван Васильевич Грозный.
Фёдор устало махнул рукою:
— Если в течение года в Москве никакая девица не приглянется мене, так и содеем.
Софья показно всплеснула руками:
— Государь, год ждати долгонько, ты наследника имети должон.
Фёдор пришёл в ярость и зло произнёс:
— Наследника уже ищете, а мене ведь всего двадцать лет, не рано хороните?
— Феденька, да живи ты хоть сто лет. Разве мы об энтом? Мы о будущем державы печемси. У меня у самой до сих пор Агафья и Илья в сердце.
Фёдор смягчился, сказал устало:
— А што наследник? За ним дело не станет, вона Пётр подрастает.
Царевна Софья и князь Милославский сразу загалдели:
— Да ты што, государь-братец? Да твоентый Пётр завтра же зашлёт нас туды, хде Макар телят не пас.
— С чего-то бы ему вдруг вас засылать-то? — с хитрой улыбкой спросил царь.
— А то не догадываешьси? Хде ныне Нарышкины, дядья его? Вот то-то. Их призовёт, а нас туды — на их место, а может, и дальше куды.
— Да вроде он не злой, Пётр. Да и што он смыслит в десять лет-то?
— Пётр-то, он, может, и не злой. А мать-то его, царица Наталья, она ведь за свою родню всё нам припомнит.
Фёдор задул пару свечей на столе. Что поделать, он любил и Петра, и сестёр, и родню по матери и вымолвил сдержанно:
— Аки сказал, так и будет, если за год в Москве невесту не пригляжу, объявлю указ воеводам, а пока с тем делом спешить не буду. А сыщете невесту, што мене по сердцу придетси, в долгу не остануси. Хотя милее Агаши мене никого не будет.
Поняв это как приказ, Софья с Милославским оставили покои царя. Князь, чему-то радуясь, выходя, бурчал под нос:
— Милее Агаши никого не будет. Ничего, жизня своё возьмёт, стерпитси, слюбитси. И с новой женой притретси, заживёт, аки со старой.
С тех пор как царь Фёдор Алексеевич заключил мир с турецким султаном, Батуринский замок рос как на дрожжах. Светлейшему гетману Ивану Самойловичу не надо было готовить запас провианта на всё войско, появился излишек, и деньги пошли на благоустройство своих земель. Каменщики возводили вокруг замка новую стену вместо старой, деревянной. Внутри замка гетман поставил себе хоромы в два этажа. А земель на себя отписал, что то княжество. Да и кунтуши стал носить один другого краше. Сыновей во власть облёк. Старший сын — наказной гетман и полковник, младший — казначей воинства малороссийского. Злостный враг Дорошенко со всей семьёй в Московии, то бишь в Великороссии, бунтующие полковники с полков сняты, царские соглядатаи почти все выявлены, даже Запорожская Сечь в верности присягнула. О Юраське Хмельницком ни слуху ни духу, того и гляди, за ненадобностью сами турки придушат, а не придушат, так он своё нутро горилкой сожгёт. И нет ныне при турках человека, чтоб на его место поставить. Хлебов на гетманских землях ныне уродилось, любого завидки берут. Что ещё человеку надо, живи и радуйся. Но нет, хочется власти большей. Он хоть и гетман всей Украины, радой избранный, но по большим городам сидят царские воеводы, ему не подчинённые. Вот и хочется ему стать ещё и киевским воеводою и на манер предшественника боярином. Нет, об отделении Украины от Руси он не мечтает, то дурь и блажь, а вот воли поболее, власти поболее — в самый раз. Потому и потчует в своём дому разносолами шляхтича Жележбужского, что в Московии пригрелся под рукою князя Милославского, а ныне к старику отцу приехал. Гетман сам лично к ним «до хаты» заехал, не поленился, сам молодого шляхтича в гости позвал. Сам и привёз к себе в гости. Горилкой поил и уж чем только не одаривал — и жупанами, и деньгами, и конями, а сам всё в уши жужжал:
— Ты, пан Жележбужский, передай милостивому князю Милославскому, шо ныне под моей рукою более сорока тысяч сабель и какая-никакая казна злотая ести, усё то его будет, если добьётси для меня киевского воеводства, да и перед тобою, пан, в долгу не останусь, и отца твово землями оделю.
Жележбужский пьяно мотал головой.
— Да для князя то сущая безделица, рази для светлейшего гетмана он то не сробит? — Язык шляхтича заплетался.
Самойлович ещё налил горилки, выпили вместе.
— Ты боле закусывай, пан Жележбужский.
Хрустящие огурчики и грибки были пододвинуты гостю, который, несмотря на свою худосочность, ел за двоих.
— Ести только одно но, светлейший гетман. Сотоварищ твой князь Григорий Ромодановский хочет новой войны с турками. А случится война, тебе будет не до воеводства в Киеве.
— Ну, до той войны ещё дожити надо. Князь хочет уси полки заново переустраивати, то в год-два не сробишь.
Ещё одна кулявка горилки пролетела в лужёное горло Жележбужского, глаза начали мутнеть:
— А ведь ты правильно удумал, светлейший гетман, податей в сторону Милославского. Государь Фёдор Алексеевич болезен сильно, того и гляди, помрёт, а тама Ваньку-дурака посадют, и будет царевна Софья да дядька евойный Иван Михайлович от его имени правити.
«Господи, хорошо, што никто не слышит энтого дурака, — подумал про себя гетман, — а то вместе бы на дыбе оказались». Вслух же сказал:
— Да, дружба князя Милославского — большая милость.
— А я о чёма говорю.
Выпив ещё одну кулявку, шляхтич упал лицом в тарелку.
По приказу гетмана ближние гайдуки отнесли шляхтича в карету и отвезли к отцу. Гетман остался думать думку. Ему, безродному, было о чём задуматься. Он знал, что поставлен гетманом по воле Матвеева и Ромодановского, но если умрёт царь и на престоле окажется Иван, Ромодановский может последовать за Матвеевым. Если же взойдёт Пётр, то всё будет наоборот. Обо всём надо думать сейчас — потом поздно будет.