Песни

Очень растревожила…

Очень растревожила Нас тоска дорожная, Хоть и осторожненько, Но до невозможного.       Мы идем по улице,       Как идут по осыпи,       Хоть и не волнуемся       И не спим без просыпа. Мы не стали старыми, Стали осторожнее, Даже на прохожих мы Смотрим настороженно.       На себя мы нацепили       Черные костюмы,       Ничего мы не забыли.       Думы — мои думы. Пусть спокойно в этом мире — Мы не успокоимся. Мир от полюса в квартире До другого полюса.       Мы дорогой открываем       И глядим восторженно.       Очень растревожила       Нас тоска дорожная.

Палатка в облаках

Не помнил я, куда летел, Не видел рядом спящих тел. С пробитой вестью головой, И безразлично, что живой, И безразлично, что живой. А подо мной белым-бела Равнина облаков плыла, И вижу сквозь нечеткость век: По ней плетется человек, По ней плетется человек. И стало мне пустынно вдруг: Ведь это мой погибший друг, И холодочек по спине: Вот он махнул рукою мне, Вот он махнул рукою мне. Нет, это сон всему виной, И вновь все пусто подо мной, И боль укутал мысли шелк: Куда он шел, куда он шел, К кому он шел, к кому он шел? И где б ни сел мой самолет, Меня в пустыне этой ждет Мой друг, и ждет меня, пока Моя палатка в облаках, Моя палатка в облаках. Июль 1980

Памирский блюз

Мертвенным светом луна заливает Снежные склоны гор, Лампа в палатке мигает, и тает Тихий мужской разговор. Кто-то читает, кто-то мечтает, Я напеваю блюз. И, по-кошачьи неслышно шагая, К нам подбирается грусть. Древние горы слушают ветер, Он же стучится к нам. В мире одни мы, и сигаретным Дымом палатка полна. В памяти лица знакомых всплывают, Залов концертных огни. Я потихоньку блюз напеваю Про уходящие дни. В этом подлунном и призрачном мире Счастлив чуть-чуть, признаюсь, И на далеком пустынном Памире Я напеваю блюз. 1967

Памяти Ю. Визбора

Он ушел мимоходом, заглядевшись на небо, Мимо елей и сосен, мимо белых берез. С нами жизнью делясь, как добром или хлебом, Ни рассказа, ни песни с собой не унес. И печально склонили свои головы горы. Дождь осенний упал вместо звезд на дома. И затихли друзей у костров разговоры, И озер зеркала занавесил туман. Горнолыжник оставил следы поворотов: Поворотов судьбы, поворотов любви. Снежным Млечным путем проскочив сквозь ворота, В бесконечность умчался, зови — не зови. Я смотрю сквозь тебя, вижу синие реки, Сквозь тебя, сквозь глаза — на пространство Земли, Где кричат поезда, расставаясь навеки, Где гудят корабли и летят журавли. 1984 — сентябрь 1994, (первое исполнение в Московском Дворце съездов).

Париж

Ты что, мой друг, свистишь? Мешает жить Париж? Ты посмотри, вокруг тебя тайга. Подбрось-ка дров в огонь, Послушай, дорогой, Он — там, а ты — у чёрта на рогах.       Здесь, как на пляс Пигаль,       Весельем надо лгать —       Тоскою никого не убедишь…       Монмартр у костра,       Сегодня — как вчера,       И перестань, не надо про Париж. Немного подожди, Потянутся дожди, Отсюда никуда не улетишь. Бистро здесь нет пока, Чай — вместо коньяка… И перестань, не надо про Париж.       Закрыла горы мгла,       Подумай о делах,       И перестань, не надо про Париж,       Ну перестань, не надо про Париж. Август 1964

Пародия на А. Городницкого

Когда на сердце тяжесть и плохо в животе, Спешите к Эрмитажу, пусть даже в темноте, Где без питья и хлеба — тюремного пайка, Атланты держат небо на каменных руках. Держать его махину — не мёд и не шашлык, Особенно кто хилый и с детства не привык. А рядом бабы ходят, с друзьями водку пьют… А им колени сводит — им смены не дают. Стоят они, ребята — точёные тела, Поставлены когда-то в чём мама родила. И вдруг, на эти штуки ужастно разозлясь, Они отпустят руки, и небо с неба — хрясь! И даже над Канадой не будет синевы. «Не надо, ох, не надо!» — так закричите Вы. Надежда сохранится до той поры пока Подержит Городницкий на собственных руках.