Страница 8 из 21
Спасение я видел в послушании.
Послушание! В одной древней книге есть рассказ. Был у старца-пустынника ученик. Стар был старец. Но мудр. И вот однажды говорит он ученику:
- Рассади капустную рассаду на грядки. Да помни, сажай как следует: корешками вверх, ростками в землю!
Не осмелился ученик поправить наставника, поклонился, взял благословение на работу и вышел. А сам думает: "Стар мой наставник. Путать начал. Ну, да ладно. Я сделаю все как следует, а его, старенького, волновать не буду!"
Посадил ученик рассаду, вернулся. Старец спрашивает:
- Все исполнил?
- Все! - говорит.
- Корешками вверх посадил?
Изумился ученик:
- Нет, отче... Как полагается. Что же выросло бы у нас, если бы я по твоим словам поступил?!
- Послушание, сын мой! Послушание выросло бы в душе твоей...
Вот на каких, многие века назад выработанных примерах воспитывали меня и мне подобных, готовя из нас будущих "пастырей", солдат церкви, в духе беспрекословного послушания, даже если оно выглядит бессмысленным. Вернее, не солдат, а офицеров, средний комсостав ее. Ибо именно так называет священников церкви в своих "Шести словах о священстве" "святой отец" церкви Иоанн Златоуст (IV век нашей эры), один из главных авторитетов восточного, да и западного христианства.
Итак, я сказал свое "да!".
С этого времени события пошли ускоренным темпом. В РСХД на меня обратили особое внимание, как на будущего пастыря. Меня начали "выдвигать". Я был участником III съезда РСХД в Прибалтике, даже вел на нем "религиозно-поэтический" семинар. Начал сотрудничать в журнале "Православный собеседник", который стал издавать протоиерей Иоанн Богоявленский, и даже успешно полемизировал в нем с католиками... Читал публичные лекции на религиозно-философские темы, регулярно вел беседы в пригороде Таллина Нымме.
Богоявленский начал со мной систематически заниматься и следить за моим богословским чтением. Он же рекомендовал мне читать научно-популярную и художественную литературу.
- Пастырь должен быть разносторонне образованным человеком, тогда только сумеет он удовлетворить запросы и простого и интеллигентного человека. Ты должен быть во всеоружии и богословия, и наук, и литературы, и всех движений, запросов и чаяний современности! - говорил он.
Спасибо ему за внушение. Оно помогло мне не стать узким догматиком. Помогло не оторваться от живой действительности, накапливать знания, которые позже, пусть после многих исканий и колебаний, послужили все-таки для честного пересмотра всех основ моего религиозно-философского мировоззрения.
Читал я в те годы много и жадно. По-прежнему горячо любил естественные науки, изучал историю, преимущественно древнюю и средневековую. Придумывал сказки, одну в РСХД даже инсценировали. Писал стихи.
Гимназию окончил с отличием. Недолгое время отбывал воинскую повинность, но вскоре был освобожден по слабости здоровья.
В университет меня приняли без экзаменов, как отличника, да к тому же проходившего в гимназии латинский язык. В январе 1931 года я стал студентом православного отделения богословского факультета Тартуского университета.
УНИВЕРСИТЕТ. ТЕОРИЯ О ДОСТОИНСТВЕ ХРИСТИАНСТВА И НЕДОСТОИНСТВЕ ХРИСТИАН
Плата за право обучения в университете была довольно высокая, но синод эстонской православной церкви, приняв во внимание мои церковные заслуги лекции, статьи, работу с молодежью, взял эту плату на себя, а общество помощи бедным при таллинском Александро-Невском соборе, как и обещал Богоявленский, дало небольшую стипендию, которая обеспечивала мне скромное, но все же не голодное существование.
Тарту в то время был небольшим городком с сорокатысячным населением. Студенты определяли весь облик города. Они делились на "диких", то есть неорганизованных, на членов обществ и на корпорантов, организованных в своеобразные студенческие, средневекового происхождения ордена. У каждой корпорации была своя форменная шапочка и "краски", то есть ленточки определенных цветов. Белые, общеуниверситетские, и цветные, корпорантские шапочки наводняли город всю зиму. На лето он замирал и засыпал.
Жители Тарту прирабатывали сдачей комнат. Никаких общежитии и других студенческих благ мы не знали. Жители промышляли еще и "домашними обедами" для студентов.
Резко различались три национальные группы: эстонцы, немцы и русские. Русских было меньше всего, хотя в тогдашней Эстонии их было в пять раз больше, чем немцев. Но немецкие бароны были богаче и потому имели возможность давать своим детям высшее образование.
Подражая немцам, более зажиточные русские студенты имели три корпорации, соревновавшиеся между собой в пьянках и разгуле. Более серьезные студенты и менее состоятельные делились между Обществом русских студентов и РСХД.
В городе жили еще многие обычаи старого немецкого Дерпта царской России, не сломленные даже русификаторской политикой времен Александра III и Николая II. Я застал еще сценки такого типа: на рынок въезжает открытое ландо. Лошади с султанами цвета одной из немецких корпораций на головах и сбруе. В ландо сидят полупьяные бурши с лентами, в шапочках и с рапирами. В ногах у них бочонок пива и старинные пивные кружки. Ландо едет по яичному ряду прямо по корзинкам с яйцами, которые охотно подставляют торговки, отпускающие двусмысленные шуточки. Они ведь знают, что богатые "саксад" (на эстонском языке это слово обозначает одновременно и "господа" и "немцы" явный след многовекового порабощения орденом эстонского народа!) оплатят счета, не проверяя, сколько яиц было раздавлено.
В праздники в городе устраивались "факельцуги" (факельные шествия). Корпоранты потом, расходясь, шли един за другим, гуськом. Встречая прохожих, начинали ходить вокруг них, не давая пройти, с пением бессмысленной песенки "Макароны, макароны, макароны...", пока мужчина не откупался, дав на пиво, а женщина или девушка - поцелуями.
Меняли местами вывески. "Благопристойно" хулиганили. При мне была даже дуэль, закончившаяся серьезным ранением одного из противников.
Богоявленский дал мне, когда я поехал в Тарту, рекомендательное письмо к настоятелю местного русского Успенского собора протоиерею Анатолию Остроумову. Высокий старик с живым умным взглядом серых глаз, с большим животом ("на восьмом месяце", как он сам любил себя вышучивать), но не производивший впечатления толстого, встретил меня приветливо. Рекомендовал снять комнату тут же в церковном доме в ограде собора у местной дьяконицы:
- Приучайся жить в "поповке"... Учись духовному быту. И смирению. Супружница нашего отца дьякона - Катюрой он ее зовет - женщина со всячинкой... Из перезрелых купеческих девиц псковских. "Купили" ей мужа-то родные ее. Подыскали голосистого певчего в архиерейском хоре и дьяконом сделали, "смазав" архиерея. Ну она и осталась командиршей. Муж перед ней на цыпочках ходит. А она со всеми в доме ругается, развлекается значит... Больше-то ей делать нечего. Книг она не читает. Надо же на что-то время убивать. А ты не бойся! Ты же ей платить будешь... С тобой она, как мать родная, нянчиться будет! Только словам ее не верь... Никогда не верь... И смотри, чтобы она тебя не сосватала за какую-нибудь купеческую перестарочку... Это у нас в духовной среде любят. Благопристойно посводничать... Ну, с богом!..
С таким напутствием я вступил в духовный мир... И поселился в "поповке". Да, это был поистине ценный опыт! Ведь до сих пор я не видел жизни духовенства, что называется, изнутри. "Отцов духовных" я встречал и видел до этого только в ризах за службами или только торжественных и чинных, с золотыми крестами на груди, на собраниях и съездах РСХД. Как не сломила моей веры та чудовищная затхлость атмосферы "поповки", в которую я попал? Полное отсутствие всяких интересов, кроме выпить, поесть, поспать, посплетничать. Взаимоподсиживание, зависть, взаимоподглядывание. Ведь дело до драк доходило, до ругани. Познакомился я и с изнанкой приходской жизни. Увидел "благочестивых" приходских "деятелей". Воротил! Капиталистов! Ростовщиков!..