Страница 8 из 71
Когда Шаповалов, Хмара и эсэсовец уселись в машине, Кремнев повернулся к Филиповичу и протянул ему руку:
— Ну, что ж, Сымон Рыгорович, простимся?
— Подожди, — оглянувшись, торопливо заговорил Филипович. — Все же не могу я... да что они меня так, а? Не крути, Василь, ты же знаешь! Ты все знаешь!..
Василь заглянул в глаза Сымону, и вдруг решил рассказать ему все, что услышал от Хмары. Украдкой оглянувшись на машину, он наклонился ближе к уху Филиповича и тихо промолвил:
— Да, знаю. За сына, Сымон Рыгорович.
— За Пашку?!
— Да. За него.
— Погоди. Но ведь давно всем известно, что он...
— Нет, не хулиган. Хуже. Дезертир.
— Что-о?!
— Не обижайся, Рыгорыч. Но это правда. Сбежал Павел с фронта. 24 февраля, вот отсюда, из-под Ржева.
Сгорбившись, Филипович с минуту стоял неподвижно, потом как-то неуклюже повернулся и, пошатываясь, медленно пошел прочь.
Прислонясь плечом к шершавому стволу сломанной снарядом сосны, Кремнев стоял и смотрел ему вслед, будто уже знал, что тот, кто сейчас ушел от него, — ушел навсегда...
VIII
Весь следующий день разведчики готовились в дорогу.
Еще вчера, пока Кремнев был в штабе дивизии, лейтенант Галькевич и старший сержант Шаповалов привезли из армейского склада парашюты, добротные яловые сапоги, новенькие ватные куртки, гимнастерки и шапки-ушанки, привезли автоматы, пистолеты ТТ, три боекомплекта патронов, магнитные мины, гранаты и продукты.
Груз получился не малый и вовсе непривычный для бывших дивизионных разведчиков, чей путь в тыл врага когда-то измерялся сотнями метров, редко — несколькими километрами. Бывало, идя на боевое задание, они брали с собой самое необходимое: автомат, гранаты, нож, да еще веревку с кляпом, чтобы потом, если удастся, скрутить и на время обезголосить свою добычу. А тут на плечи им лег груз, к которому привычны разве что горемыки-пэтээровцы да связисты...
Взвалив на себя все, что надо было захватить, Алеша Крючок, в прошлом артист, а ныне рядовой разведчик, слегка пошевелил плечами, присел, выпрямился и покрутил головой:
— Что, Алешка, не с балериной прыгать? — засмеялся Веселов.
— А ты не болтайся под ногами, — оттолкнул его Алеша и пустился трусцой вокруг землянки. Обежав ее, вытер рукавом мокрый лоб, сел на пень и спросил, обращаясь ко всем:
— Хлопцы, а что если мне придется плыть?
— Сделаешь буль-буль, — ответил Аимбетов.
Крючок спокойно возразил:
— Ну, буль-буль, положим, первым сделаешь ты, я-то на Волге рос, а не на ишаке...
Аимбетов не обиделся. Крючок же неторопливо снял с себя амуницию, сложил все под сосной и достал махорку, собираясь закурить. И вдруг на его некрасивом, но очень подвижном, энергичном лице, украшенном реденькими веснушками, отразилось неописуемое удивление. Белесые, выгоревшие на солнце брови его поползли на лоб.
— Братцы, да вы только гляньте! — по-женски всплеснув руками, трагически прошептал он, и все, как по команде, посмотрели в ту сторону, куда показывал он своими круглыми растерянными глазами.
А там, неподалеку от землянки, под горбатой сосной, стоял новичок-радист. Он только что переоделся во все новое и теперь старательно разглядывал себя в маленьком зеркальце, поправляя свободной рукой свои густые огненно-рыжие волосы.
— Ну и что? — не понял Кузнецов.
— Эх, а еще разведчик! — укоризненно покачал головой Крючок и, копируя походку Филиповича, направился к горбатой сосне.
— Слушай, сигнал, как твоя фамилия? — спросил он, до самой последней нотки имитируя голос старшины.
Новичок вздрогнул, круто повернулся и, не увидев того, кого должен был увидеть, растерялся.
— Я тебя, факел, спрашиваю: как твоя фамилия? — тем же голосом старшины повторил Крючок.
— Яскевич. С-сержант Яскевич, — растерянно ответил радист.
— Слушай, сержант Яскевич, и отвечай: какому дурню пришло в голову направить тебя в разведку?
— Меня из спецшколы...
— «Ш-ш-школы!» — передразнил Крючок. — На себя глянь! Да тебя слепой фриц за версту увидит!..
Не понимая, куда клонит этот задира, радист быстро взглянул в зеркальце и даже потрогал свои волосы. Лес вздрогнул от смеха. Но Крючок не смеялся. Грустно качая головой, он продолжал незлобно ворчать, с сожалением и укоризной поглядывая на новичка:
— Ну, что мне с тобой делать, Яскевич? Сходил бы ты к Гале Симуковой, что ли? У нее, говорят, перекись водорода есть. Белый — это все же не рыжий...
— Рядовой Крючок!
— Слушаю, товарищ капитан! — встрепенулся Алешка и, быстро повернувшись, стукнул каблуками новеньких сапог. Теперь на лице его уже светилась ангельская доброта и кротость.
— Рядовой Крючок! — нахмурился Кремнев. — Сейчас же марш в землянку, и чтобы через полчаса там не осталось ни клочка бумаги. Все собрать и сжечь.
— Есть все собрать и сжечь! — снова стукнул каблуками Крючок и, шагнув по-строевому, юркнул в землянку.
Но не прошло и десяти минут, как дверь землянки снова осторожно приоткрылась, и в ее черном проеме забелела Алешкина голова. Сначала его плутоватые серые глаза воровато пробежались по поляне, потом отыскали Аимбетова, который стоял неподалеку от землянки.
— Ахмет! — тихо шепнул Алешка, не выходя ив землянки.
— Чэво? — нехотя отозвался Аимбетов,
— Поди сюда.
Боясь попасть в новую смешную историю, Ахмет все же подошел к землянке и спросил:
— Ну, чэво?
— Капитан тут?
Аимбетов отрицательно покачал головой.
— А лейтенант Галькевич?
— Нэту. В лес пошли. Вон туда. — Ахмет махнул рукой в сторону густого ельника.
— Так бы сразу и сказал, — уже в полный голос проговорил Крючок и, держа перед собой пузатую корзинку, доверху набитую мусором, вышел на середину поляны. Оглянулся, ступил ближе к Яскевичу, и вдруг над поляной разнесся всем знакомый металлический кремневский голос:
— С-сержант Яскевич!
— Слушаю, товарищ капитан! — крутнулся Яскевич и раскрыл рот, увидев перед собой Крючка. По лесу снова прокатился дружный хохот. Яскевич рассердился :
— Я... я доложу!..
— С-сержант Яскевич! — резко оборвал его металлический голос. — Берите корзинку, что у рядового Крючка, отнесите за двести метров от землянки и каждый окурок, который в ней найдете, — пустите по ветру дымом.
Растерянно оглянувшись, Яскевич взял из Алешкиных рук корзинку и смущенно пробормотал:
— Но ведь у меня нет спичек. Я не курю.
— Молодчина, что не куришь! Пятидневный запас махорки, который тебе сегодня выдали, отдашь рядовому Крючку. Он, паршивец, иной раз курит даже на посту. А спички возьми мои. И крр-р-ру-гом!..
От неожиданности радист крутнулся так ловко, что из корзинки бумажки полетели во все стороны.
— О-о-отста-а-авить! — резанула воздух новая команда. — С-собрать бумажки!
Радист собрал их и замер.
— Ну, чего стоишь? — уже спокойно, обычным своим голосом сказал Крючок. — Иди в лес и сожги этот хлам, пока не пришел капитан и не приказал сделать это мне!
Теперь, вместе со всеми, засмеялся и Яскевич. Держа перед собой корзинку, он бегом пустился в кусты, а Крючок уселся на свой, давно им облюбованный пень, и спокойно закурил.
Шутки и безобидные розыгрыши неугомонного Крючка поддерживали в людях хорошее, бодрое настроение, помогали готовиться к нелегкой дороге, навстречу своему неизвестному будущему...
В труде и хлопотах незаметно промелькнул короткий октябрьский день, и когда первые сумерки украдкой проникли в золотистый бор, все уже было сделано, подготовлено, проверено.
В восьмом часу вечера Кремнев объявил отбой, и все улеглись на голых нарах. Но никто не заснул. Продолжались тихие разговоры, порой вспыхивал и тут же затухал сдержанный смех.
Лежа в каптерке, Кремнев прислушивался к голосам разведчиков. О чем только они не говорили! Все было вспомянуто: и дни отступления, и подмосковные бои, и бескрайние степи Украины, и пески Кара-Кумской пустыни, такие сыпучие и такие золотисто-желтые, что просто удивительно, почему их назвали черными?