Страница 26 из 194
Тем временем обозники поставили подводы двойным кольцом и сцепили их между собой, превратив в укрепление — табор. Отступление части хоругвей к обозу показалось крестоносцам переломом битвы, они даже запели победный гимн: «Христос воскресе! Возрадуемся, братья, о Боге, что сломал рог язычников!» Однако в тот день Бог был не с ними. В таборах перед тевтонцами на подводах встали тысячи пеших ратников с цепами, кистенями, рогатинами, звездышами, и все это мозжащее оружие обрушилось на рыцарские ряды. Дальше отступать было некуда, люди стояли насмерть.
Тем временем Семен Мстиславский, потеряв треть воинов, отразил натиск противника. К его соседям-полякам пришли на выручку три хоругви — галицкая, сандомирская и львовская. В центр битвы устремились подольские хоругви и виленская, вступили в бой шесть хоругвей резерва. Теперь на крестоносцев пошли 17 польских хоругвей. Ульрих фон Юнгинген направил против них 20 хоругвей Лихтенштейна. Завязался упорный бой, в результате которого полякам и чешско-моравским отрядам удалось прорвать линию крестоносцев. Тут возвратились орденские хоругви, не сумевшие ворваться в табор, ударили полякам в правый фланг и отчасти в тыл. Но поляки выдержали этот натиск. Свыше часа они с удивительным упорством неустанно рубили крестоносцев, ни на шаг не отступая со своих позиций.
Тогда великий магистр Ордена бросил в сражение свои 16 хоругвей резерва. Пало большое королевское знамя. Наступил критический момент. Ягайло тут же послал в бой остальные хоругви резерва, даже свою личную охрану. В это время раздался крик: «Литва возвращается!». Действительно, Витовт перегруппировал свои хоругви и вновь повел их на крестоносцев. Удар литвинов и татар решил исход боя. Крестоносцы заколебались и начали медленно отступать.
Вскоре на поле брани в самом деле образовались два котла, но в них перемалывали крестоносцев, а не поляков с литвинами. В одном из этих котлов погиб великий магистр Ульрих, которого ударом рогатины по шее зарубил татарский хан Багардин; во втором — великий маршал фон Валленрод и весь капитул. Приближенные Ульриха предлагали ему бежать, но он гордо ответил: «Не дай Бог, чтобы я оставил это поле, на котором погибло столько мужей».
Те орденские рыцари и наемники, которым удалось вырваться из окружения, отступили в к обозам под Грюнвальдом. Тут несколько тысяч кнехтов и рыцарей пытались обороняться за повозками, но отсутствие командования и паника сломили их волю. Силы нападавших удвоило желание захватить обоз; отчаяние немцев лишь ускоряло удары мечей, топоров и копий.
Наконец, рыцари и пехота побежали. Истребление бегущих войск входило в тогдашнюю тактику. Оно продолжалось до глубокой темноты на расстоянии 15–20 верст. Повсюду раздавались возгласы «erbarme mich deiner» («пощадите из милости»). Но поляки, литвины, чехи и татары не рубили лишь тех, за кого надеялись взять выкуп. Знатных пленников сотнями гнали в свое расположение. Сюда же, в таборы, сносили раненых с поля сечи. Наступившая темнота помешала разбору тел. А ночью хлынул и долго не прекращался сильнейший ливень. Поэтому много раненых утонуло в низинах. Войско ВКЛ потеряло половину своего состава; потери поляков неизвестны.
Наутро, после полного разбора трупов и раненых, стали ясны масштабы победы. Орденское войско перестало существовать. Взяты были 52 знамени, все бомбарды и весь обоз. Все руководство Ордена погибло: и Юнгинген, и Валленрод, и Лихтенштейн, а также свыше 600 наиболее именитых рыцарей. Не осталось никого, кто мог бы представлять побежденную сторону на переговорах об условиях капитуляции и мира. С. М. Соловьев отметил:
«Битва на Зеленом поле (так он называл Грюнвальд) была одна из тех битв, которые решают судьбу народов: слава и сила Ордена погибли окончательно».
Следовало как можно скорее войти в Мариенбург, создать новую администрацию и поделить территории. Однако эйфория грандиозного успеха замедлила реакцию победителей. Три дня они стояли на месте битвы: хоронили павших, оказывали помощь раненым, считали и делили трофеи. Потом потратили 7 дней на 100-километровый переход. За это время комендант крепости, энергичный комтур Генрих фон Плауэн успел мобилизовать всех, кто мог держать в руках оружие и собрал достаточно сильный гарнизон, пополнил запасы провианта. Сам же замок Мариенбург считался неприступным, те читатели, которым довелось бывать в нем на экскурсии, видели своими глазами, насколько это мощное сооружение — стены высотой до 23-х метров, толщиной в основании 16 метров! Сдаться врагу Плауэн отказался, осада шла вяло, успеха она не принесла. Десятипудовые ядра бомбард оставляли только царапины на стенах твердыни. В конце сентября поляки и литвины сняли осаду и отправились по домам.
После Грюнвальда они больше не встречали нигде сопротивления и за эти два месяца разорили прусские владения Тевтонского ордена. Но воевать дальше сил не было, слишком большие потери понесли литвины и поляки в битве. Ягайло и Витовту пришлось 1 февраля 1411 года заключить с Орденом (точнее, с Плауэном) так называемый Первый Торнский мир (по названию города Торн, ныне польский Торунь). Орден вернул Польше и Литве все захваченные у них земли и уплатил контрибуцию — 300 тысяч золотых дукатов, а так же выкупил своих пленных. Военная мощь тевтонцев была подорвана, через 56 лет (в 1466 году) орден прекратил свое существование.
В ряду крупнейших сражений Средних Веков битва под Грюнвальдом выделяется как числом участников, таки серьезностью последствий. Тевтонский орден, бывший еще утром 15 июля 1410 года одним из могущественных государств, вечером того же дня оказался на грани полного исчезновения с политической карты Европы.
Эта битва вывела победителей — Польское королевство и Великое княжество Литовское — в перворазрядные державы той эпохи.
Городельская уния
(1413 г.)
Итак, благодаря Островскому договору Литва и Польша сокрушили Тевтонский Орден. В результате победы под Грюнвальдом, ВКЛ вернуло себе Жемойтию (Жмудь), получило город Сувалки и земли вокруг него, а Ягайло отдал Витовту Подолье (украинские земли в верховьях и средней части Днепра).
Политическим следствием Грюнвальда стала так называемая «Городельская уния», по названию замка Городля неподалеку от Владимира-Волынского. В 1413 году там было заключено новое соглашение о союзе (унии) Польши и Литвы. Кроме Ягайло и Витовта, его подписали и скрепили своими печатями по 47 магнатов от каждого из двух государств.
Оно предусматривало, что Литва всегда будет иметь своего собственного государя (великого князя) и свое собственное управление. При этом литовское рыцарское сословие (шляхта) получило ряд таких же прав и вольностей, что и польское. Если раньше бояре и дружинники всецело зависели от воли великого князя, то теперь они превратились в сословие свободных людей, обладавших наследственными правами. Этому новому сословию предстояло играть главную роль в политической и военной истории Великого княжества Литовского последующие 380 лет, вплоть до окончательной утраты независимости в 1795 году[54]
Крестьяне (около 70 % населения к 1600 г.) и шляхта были двумя самыми массовыми сословиями в ВКЛ. Сословную грань между ними проще всего определить так: крестьяне — это люди, освобожденные от военной службы и обложенные налогами; шляхтичи не платили налогов, но несли военную службу.
Разница в материальном положении шляхтичей и крестьян была невелика: подавляющее большинство первых составляли так называемые «застенковые». Они обитали на крошечных хуторах («застенках»), сами пахали землю и вели хозяйство вместе со своими слугами (если они у них были). Все их достоинство заключалось в сабле, верховом коне да «шляхетском гоноре».
В каждой области (воеводстве) Литвы и Польши отныне учреждались сеймики, представлявшие собой съезды местных магнатов, бояр и шляхты, на которых они решали многие вопросы, прежде всего — вопросы о новых налогах. Первое время король и великий князь сам объезжал эти сеймики, но затем стал приглашать представителей сеймиков в какой-либо определенный пункт. Иногда по его требованию уполномоченные шляхты собирались на общий съезд, так постепенно возник общий польско-литовский сейм.
54
Исследователи подсчитали, что в XVI веке к шляхетскому сословию принадлежало около 8 % населения ВКЛ; к концу XVIII века эта цифра доходила до 20 %. Для сравнения: в Российской Империи — 3 %.