Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 20 из 55



Тихо играли арфы, были слышны молитвы жрецов, когда Имликум поднялся и сказал, что настало время испить священный напиток в память великой госпожи, ушедшей в царство Эрешкигаль.

Было душно и невыносимо жарко в открытой громадной яме. Хотелось скорее уйти. Все участники тризны с нетерпением ждали того мгновения, когда, испив священный напиток, можно будет подняться наверх и вернуться домой.

Среди служанок великой жрицы сидела Ланиша. Она так и не успела повязать голову серебряной лентой. Прежде чем испить из чаши, она подумала, что пандус, по которому они спускались в эту яму, устланную циновками, очень близко от нее. Как только кончится священнодействие, она одна из первых выйдет отсюда. Она пригубила чашу.

Последнее, что услышала Ланиша, - погребальную песнь. Ее пели юные жрицы под звуки арф.

Пусть твой жизненный путь не исчезнет из памяти.

Пусть имя твое называют в грядущие дни.

Пусть грехи твоих домочадцев будут забыты, пусть долги

твои будут прощены.

Пусть произнесут страшное заклятье против демона, который

поднял на тебя руку...

Умолкла музыка, и Ланиша почувствовала, что засыпает.

Имликум внимательно посмотрел на арфисток и увидел, что руки их застыли на струнах. Уснули воины, уснули возницы, сидя на повозках рядом с поклажей. С чашами в руках застыли женщины в своих красных платьях и золотых серьгах в форме полумесяца.

По знаку Имликума жрецы внимательно осматривали уснувших. Они знали, что никто из них уже не проснется, щедрая жертва удалась.

- Лица у всех спокойные, даже радостные, - сказал Имликум, - боги видят, как охотно ушли вслед за царской дочерью верные ей люди. Они были счастливы испить настой из священных трав. Старый воин, вон тот, он сидит справа от первой арфы, спросил меня об этом напитке, я сказал ему, что настой приготовлен из редкостных трав, дающих бодрость.

Вдруг раздался трубный голос белого быка. Имликум вздрогнул.

- Заколоть всех животных, стоящих в упряжке! - приказал он воинам охраны.

Наступила тишина на долгие тысячелетия.

Царь, вельможи, воины и знатные женщины Ура услышали слова верховного жреца:



- ...боги, когда создавали человека, смерть они определили человеку, жизнь в своих руках удержали...

Над участниками торжественного прощания, над теми, кто был принесен в жертву злобной богине Эрешкигаль, ослепительно сверкало солнце. Синело ясное небо Ура. И подобно редкостным цветам, алели платья рабынь, служанок и жриц Нин-дады. Блеск золотых украшений, драгоценных сосудов, перламутровых инкрустаций на арфах, спокойные позы сидящих с чашами в руках - все было торжественно и красиво: Это видел Рим-Син и все его приближенные. Они знали, Эрешкигаль достойно примет в свое царство великую жрицу храма Луны.

- Мы оказали божеские почести твоей любимой дочери, великий правитель Ларсы, - сказал Имликум, обращаясь к своему повелителю. Он поднялся по пандусу, покрытому пестрыми циновками, за ним последовали жрецы, живущие на Горе бога.

Сотни послушных рук засыпали землей гигантскую могилу, и вскоре образовался священный холм.

БЕДА

За высокими стенами Ура зеленели поля. Оросительные каналы приносили им влагу из Евфрата, поили вдоволь, щедро. Урожаи ячменя были высокими, землепашцы Ура кормили не только население города, но и соседние города.

Среди землепашцев, прославленных своим умением возделывать хлебное поле, был Хайбани, с ним соперничал Гублатум, живущий по соседству. Каждый имел небольшой надел земли. Они постоянно собирали богатый урожай, растили овощи и славились своим трудолюбием. Потомственный землепашец, Хайбани придерживался строгих правил, которым учил его отец. Он заботился о сохранности каналов, внимательно следил за тем, чтобы его рабы вовремя затопляли поле и земля становилась бы в меру влажной, но вода не поднималась бы слишком высоко.

Когда вода спадала, на поле выпускали волов с обвязанными копытами, чтобы они затоптали сорняки и выровняли поле. Вслед за волами на поле приходили рабы с мотыгами. Они должны были сровнять следы копыт, разбить молотком комья земли, трижды проборонить поле и разровнять граблями. Хайбани был строг и взыскателен, его поле постоянно ставили в пример нерадивым хозяевам. Сам он трудился на своем поле с рассвета до темноты. Не легко давались ему тяжелые звенящие колосья.

На этот раз Хайбани сам устанавливал плуг, чтобы проложить глубокие борозды. Он знал: чем глубже борозда, тем выше вырастет колос. Семена он бросал на одинаковую глубину в два пальца.

Можно было любоваться работой Хайбани. Соседи знали, что десять дней, предназначенных для посева, вся его семья и трое рабов не покидали поля ни днем, ни ночью.

Но вот настал день, когда ростки пробились сквозь толщу земли. Радостно было на сердце земледельца. Он вознес молитвы богине Нинкилим и сделал первый полив поля. Ячмень зрел, зерна его наливались, суля богатый урожай. Сердце землепашца радовалось. Строго, по правилам дедов и прадедов, по правилам, записанным на глиняной табличке, поливали второй и третий раз. А когда Хайбани увидел на своем поле целое богатство, не поленился сделать полив и в четвертый раз.

Уже близилось время уборки, оставалось несколько дней до полного созревания, когда пришел Шига договариваться о покупке зерна.

- Доволен ли ты урожаем, Хайбани? - спрашивал Шига, обходя ячменное поле, радующее глаз тучными колосьями.

- Я молился богине Нинкилим, я приносил жертвы богине зерна Ашнан. Как мы трудились! Как мы старались! Какие жертвы приносили! Сам ты имел поле, знаешь труд землепашца. Трое моих рабов были очень усердны. Волов я кормил сверх всякой меры, только бы делали свое дело. Когда повязали им копыта, чтобы сровнять поле, они так старательно топтали, что и молотка не понадобилось разбивать комья. Поле было ровное, гладкое, земля досыта пропиталась влагой. Вот и золотится веселое поле. Слышишь, колосья звенят, тяжелые, полные доброго зерна.

Хайбани с гордостью простер руки к полю, словно обнимая его.

- Земля наша кормилица, щедрая земля!

- Я принес тебе задаток, - сказал Шига. - Как условились, одну мину серебра, остальное отдам, когда заберу зерно. Как только снимешь урожай, поторопись, приступай к молотьбе. Смотри, не давай ячменю склониться под собственной тяжестью, жалко и зернышко потерять.