Страница 42 из 48
Братик зашептал опять. Валерка виновато взглянул на меня.
— Он говорит, что, если найти очень старый дом… со старинными часами…
— Ну?
— И перевести часы назад…
— На пятьсот лет? — спросил я у Братика.
— Да, — шепотом сказал он.
— И тогда что?
— Тогда, наверное, порвется цепь…
— Какая цепь?
— Не знаю…
— А откуда ты все это взял?
— Не знаю… — Он чуть не плакал, оттого что не знает.
Валерка ласково взял его за плечо.
Я сказал:
— Рядом с нами есть очень старый дом. Он заколочен.
— А часы?
— Надо посмотреть.
Но я уже был уверен, что часы там есть.
…События нарастали, и время ускоряло бег.
Я помню пустой солнечный двор старого дома. Крыльцо с витыми столбиками, потрескавшиеся узоры на карнизах, галерею с перилами. Окна и дверь были забиты досками. Мы подошли к окну.
— Надо оторвать доски, — сказал я.
— А если увидят? — засомневался Валерка.
— Все равно, лучше сейчас оторвать. Если сейчас увидят, скажем: просто так, поиграть хотели. А если ночью заметят, решат, что воры…
— Давайте, — согласился он.
И тут пришел страх. Непонятный и тяжелый. Это бывает лишь во сне: кругом пусто и солнечно, а страшно так, что хочется бежать без оглядки. Но если побежишь, ноги откажут и случится что-то жуткое.
Я не побежал. Тугим, почти физическим усилием я скрутил страх и взялся за край доски. Валерка — за другой. С отвратительным кряканьем выползали ржавые гвозди.
Освободив окно, мы пошатали раму, и створки мягко разошлись. В доме стоял зеленый полумрак, пробитый пыльным солнечным лучом.
Часов мы не увидели, но из глубины доносилось тяжелое металлическое тиканье.
Страх медленно проходил.
— Лезем, — прошептал я.
— Надо в полночь, — возразил Валерка.
— Конечно! — сказал я с неожиданной досадой. — Ну конечно! Все такие дела делаются в полночь… Чушь какая-то!
— Да не обязательно, — откликнулся он виновато. — Но стрелки можно вертеть, пока бьют часы. Вертеть надо очень долго, а в полночь часы бьют дольше всего.
На это нечего было возразить. Мы закрыли окно.
— Слышишь? — вдруг спросил Валерка.
— Что?
— Труба играет. Далеко-далеко. Я не слышал.
И сказал:
— Наверное, электричка трубит.
— Да? — неуверенно проговорил он. А Братик посмотрел на меня осуждающе.
И тут наступил вечер.
…Мы снова поднялись на холм, к развалинам стены, и сели на пушку. Она еще не остыла от дневного солнца. От стены тоже веяло дневным теплом, но воздух посвежел. Резко пахло холодными травами. Последние краски дня перемешались с вечерней синевой. И встала круглая луна. Очень большая и какая-то медная.
— Луна была такая же, — вдруг тихо сказал Братик. Я не видел его, потому что между нами сидел Валерка.
Я наклонился и посмотрел на Братика. Мне показалось, что он плачет, но он просто сидел, упершись лбом в колени. И теребил траву. Потом он резко поднял голову.
— Опять, — напряженно сказал Валерка. — Слышишь?
Я прислушался и на этот раз действительно услыхал, как играют горнисты. Далеко-далеко. Пять медленных и печальных нот перекатывались в тишине. Вернее, где-то позади этой тишины, за горизонтом уснувших звуков. «Та-а-та-та та-та-а».
— Ну и что? — неуверенно спросил я. — Кругом много лагерей. Отбой играют. Что такого?
— Наверное… — согласился Валерка. — Только… разве это отбой?
— Это зовущий сигнал, — спокойно и уверенно сказал Братик. — Ты не помнишь?
Валерка не ответил.
Сигнал, печальный и незнакомый, звучал во мне и все повторялся. Как-то сами собой подобрались к нему слова: «Спать не ложи-и-те-есь… Ждет вас доро-о-о-оога-а…»
Что им не спалось, горнистам?
— Я был трубачом, — вдруг сказал Валерка, не глядя на меня. — Ну… я обещал рассказать. Я был трубачом и дежурил на левой угловой башне… Всегда… И в тот вечер тоже. Они взяли крепость в кольцо, а у нас не хватало стрел. Они жгли костры, и всадники Данаты скакали у самого рва…
— Кто такой Даната? Князь? Или вождь?
— Начальник арила, — сказал Валерка. И я больше не стал спрашивать.
— И Даната послал Ассана, своего брата и друга, будто для переговоров. Ассан поднял шлем на копье, и мы, когда увидели его без шлема, опустили мост. Мы не знали… Он въехал на мост и перерубил канат; мост уже нельзя было поднять. Даната с конниками ворвался в ворота. А следом вошли тяжелые меченосцы. И полезли на стены, на галереи. На башни…
— Ты был без оружия?
— Вот у него, — Валерка посмотрел на Братика, — был маленький лук. Ну, игрушка. Даже кожаный щит пробить было нельзя. А меченосцы пришли в панцирях… Они, наверное, не тронули бы нас, но я заиграл, чтобы у дальних стен построились для рукопашного боя. Тогда меченосец замахнулся на меня. Я закрылся от меча трубой, отступил на карниз. А мы были вместе… — Он неожиданно притянул Братика за плечо, и тот послушно прижался к старшему брату.
— Я отступил, — сказал Валерка, — и толкнул его нечаянно. Он упал в ров. Тут уж я про все забыл, обернулся, чтобы посмотреть, испугался. А он даже не ушибся: было невысоко и трава густая. Стоит внизу и на меня смотрит. Я обрадовался, а меня вдруг как толкнет что-то. Я упал… и вот здесь… Если бы ты знал, — тихо сказал он. — Ходишь, ходишь по этой траве… Думаешь, может… может, хоть камушек знакомый попадется. А ничего нет… И как там кончился бой?
Я молчал.
— У меня даже трубы не осталось, — вздохнул Валерка.
Наяву я, конечно, бросился бы в темную пропасть догадок: кто он, откуда? Не было здесь никакого Данаты с тяжелыми меченосцами. С какой планеты эти двое мальчишек, из какой Атлантиды? Уж чего-чего, а фантастики я начитался и умел размышлять о таинственных ветрах пространства и времени.
Но там, на крепостном холме, я думал совсем о другом. Я с возрастающей грустью думал, что скоро он уйдет. Мне очень нужен был друг, но Валерка собирался уйти, и Братик тоже.
Из жерла пушки не торопясь вылез котенок. Было еще не совсем темно, и я разглядел, что это наш знакомый — Рыжик.
Он опять сипло мяукнул, выгнул спину и начал мягко тереться о мою ногу.
— Смотри, — сказал я Братику. Он тихонько обрадовался, подхватил котенка на колени, и тот заурчал негромко, будто наш электросчетчик в коридоре.
— Пойдем искупаемся, — сказал Валерка. — До двенадцати далеко.
Я встал. Я тоже любил купаться в сумерках. Мы гуськом спустились к маленькому пруду.
Вечер темнел. Был он не синий, не сиреневый, а какой-то коричневатый. Бывают такие вечера. Желтый шар луны повис в теплом воздухе и отражался в воде расплывчатым блином. Высокие кусты окружили пруд, закрыв огоньки и темные силуэты крыш. Пахло чуть-чуть болотом и горьковатой корой деревьев.
Мы ступили на дощатый мостик.
— Раздевайся, — сказал Валерка Братику.
— Нет. Он тогда убежит… — Братик покачал у груди котенка. Потом он стряхнул сандалии и сел, опустив ноги в воду.
— Ух, какая теплая…
Мы с Валеркой разделись. Я сразу скользнул с мостика — осторожно, чтобы не испугать плеском тишину. Вода и в самом деле была словно кипяченая. Дно оказалось илистым, но не очень вязким. Я пяткой попал на бугорок из увядших водорослей. Оттуда, рванувшись, побежала вверх по ноге щекочущая цепочка воздушных пузырьков.
Я присел на корточки, распрямился у самого дна и поплыл под водой, раздвигая редкие камышинки. Потом открыл глаза и глянул вверх. Луна просвечивала, как большой желток. Я вылез на мостик, дождался Валерку. Мы молчали. Оделись и пошли к старому дому.
Вечер превратился в ночь. Небо стало темно-зеленым, а луна почти белой.
Я боялся только одного: вдруг появится опять непонятный тягучий страх. Но страха не было. Темный дом под луной казался таинственным, но не опасным.
Мы раскрыли окно. Я скользнул в него первым. Пол был ниже земли, и, когда я прыгнул внутрь, подоконник оказался выше моей головы. Я принял на руки Братика. Он сразу прижался ко мне.