Страница 39 из 96
Одной из жертв этой давки стал сам Гордиан II — впоследствии не удалось обнаружить даже его тела. После этого поражения его отец покончил с собой (по другим сведениям, он умер еще до сражения). Капелиан ворвался в Карфаген, где устроил настоящий погром, и разграбил всю африканскую провинцию. Восстание Гордианов показало, что любое выступление обречено на провал, если оно не опирается на поддержку регулярной армии.
На монетах Гордиан II изображен совершенно лысым и гораздо более полным, чем его отец. Historia Augusta, возможно, приукрашивает факты, описывая его:
«Он был огромен... Его отличало пристрастие к холодным напиткам, и он с трудом переносил лето, выпивая огромное количество жидкости... Еше известны многие вещицы, написанные им как в прозе, так и в стихах, которые его родня часто цитирует и поныне. Они не так уж хороши, но и не плохи — словом, заурядные. Кажется, что их писал талантливый человек, растративший свой гений в развлечениях и праздности... Учился он очень серьезно и обладал замечательной памятью. (Его отличало и сочувствие к детям — когда кого-либо из детей наказывали розгами, он не мог удержаться от слез.)*.
«Его наставник, Серен Саммоник, — продолжает Historia Augusta, —
был очень дружен с его отцом и после смерти завещал Гордиану II все свои книги, которые начал собирать еще его отец — эта библиотека насчитывала шестьдесят две тысячи томов... Гордиан II проводил жизнь в удовольствиях, устраивая пирушки в садах, в банях и в прелестнейших рощах... Женщин он любил страстно. Говорят, что у него было по крайней мере двадцать две наложницы, и от каждой из них он оставил по трое или четверо детей».
Это описание послужило Эдварду Гиббону поводом для известной эпиграммы: «Двадцать две наложницы и шестьдесят две тысячи книг его библиотеки характеризуют широту его интересов; а оставленное им наследие показывает, что как первые, так и вторые были предназначены скорее для практического использования, чем для престижа». Гиббон заключил, что Гордиан II был не столь утонченным в манерах, как его отец, но столь же добродушным по натуре».
БАЛЬБИН
238 г.
Бальбин (Децим Целий Кальвин Бальбин) (император-соправитель Пупиена, апрель-июль 238 г.) родился, как сообщает Зонара, не позже 178 г., но наиболее вероятными считаются 170 и 165 гг. Сын Целия Кальвина, он происходил из патрицианской семьи, поскольку жреческая коллегия салиев, членом которой он был, состояла только из представителей этого сословия. Бальбин назначался консулом в 203 и 213 гг. Historia Augusta указывает также, что он был наместником Азии, Африки и еще пяти провинций — возможно, не все эти сведения соответствуют действительности, но Бальбин, вне всякого сомнения, занимал подобные должности.
Сенат открыто встал на сторону Гордиана I и II, выступивших против Максимина, и после их гибели было очевидно, что дороги назад нет. Когда сенаторы признали Гордианов, они создали «комитет двадцати» для защиты Италии, и теперь, собравшись в храме Юпитера на Капитолийском холме, назвали двоих из этой двадцатки новыми Августами. Одним из них был Бальбин, другим — Пупиен. В данном случае сложилась ситуация, необычная для римской истории. Прежде при совместном правлении двух императоров (например, при Марке Аврелии и Луции Вере или при Гордианах) один непременно имел преимущество перед другим и только один мог быть верховным жрецом. Теперь же ни Бальбин, ни Пупиен не имели превосходства, и даже сан верховного жреца присвоили им обоим. Тесные отношения императоров с избравшим их сенатом подтверждались тем, что «комитет двадцати» продолжал существовать, а выпущенные в ту пору монеты провозглашали их «Отцами Сената» (PATRES SENATVS). Однако в Риме этот режим встретили с недоверием, поскольку Пупи-ен нс пользовался общественным признанием, и потому соправители решили ограничить свою политическую власть, обеспечив продолжение династии Гордианов: они обожествили Гордиана I и объявили Цезарем его внука (и племянника Гордиана II), Марка Антония Гордиана (III). Тем самым они заручились полной поддержкой богатейшего семейства, что вскоре позволило им раздать населению Рима денежные вознаграждения. Главной же задачей было противоборство с Максимином, вторжение которого в Италию было неизбежным. Поэтому Бальбин остался в Риме, а Пупиен отправился в северные области Апеннинского полуострова, чтобы набрать там армию. И тут императорам-соправителям чрезвычайно повезло: бывшие консулы Криспин и Менофил, члены «комитета двадцати», оказали успешное сопротивление Максимину в Аквилее, и Максимин с сыном пали от рук своих же солдат. Жители Аквилеи вывесили на стенах города портреты Бальби-на, Пупиена и Гордиана III и предложили осаждавшим город войскам присягнуть этим властителям. Солдаты последовали этому призыву и смогли утолить голод прямо на рыночной площади, которую защитники устроили близ стен города. Вскоре они направили делегацию с присягой верности к самому Пупиену, посетившему Аквилею; он сразу же вернулся в Рим, где у ворот города его встречали Бальбин и Гордиан III. К тому времени Бальбин столкнулся в столице с серьезными трудностями. Междоусобица началась после того, как два сенатора, Галликан и Меценат, подговорили группу преторианцев, которые попытались ворваться в здание сената, но были убиты. Преторианцы не желали подчиняться правителям, избранным сенатом, а не ими. Галликан не сложил оружия и вновь набрал союзников из числа гладиаторов и преторианцев. Бальбин, находившийся в то время в Риме, выпустил эдикт: он пытался успокоить население, пообещав солдатам амнистию. Однако преторианцы не вняли его обещаниям, и город сильно пострадал от пожаров, устроенных мятежниками. Когда впоследствии Пупиен с ликованием въехал в столицу, Бальбин понял, что в этой ситуации его престижу нанесен серьезный ущерб. Выпущенные монеты призваны были продемонстрировать мир и согласие между соправителями: изображение рукопожатия свидетельствовало не только об их совместном правлении в качестве «Отцов Сената», но и о дружбе, в частности, Бальбин отмечал их взаимное доверие и готовность подчиняться друг другу (PIETAS MVTVA AVGG. [Augustorum], FIDES MVTVA AVGG.). Однако эти утверждения все менее соответствовали действительности, ибо их взаимоотношения быстро и резко ухудшались.
Общая задача по отражению нападений внешних врагов могла уладить проблему: было решено, что Бальбин выступит навстречу варварам, переправившимся в нижнем течении Да-нувия, а Пупиен отправится воевать против персов. Но преторианцы решили иначе. Недовольные и разъяренные, они, опасаясь столкновения с личной стражей Пупиена, набранной из германцев, напали на дворец во время церемонии закрытия Капитолийских игр, намереваясь взять его штурмом. Несогласия между правителями достигли крайней степени, поскольку Бальбин отказался призвать на подмогу германцев, опасаясь, что они заодно расправятся и с ним из любви к своему командиру. Пока он препирался с Пупиеном, преторианцы ворвались во дворец, схватили обоих императоров, сорвали с них одежды и, мучая и избивая, поволокли по улицам в свой лагерь. Германская стража, услышав о происшедшем, бросилась на выручку. Узнав о приближении германцев, преторианцы прикончили пленников и бросили их тела на улице. Императоры правили ровно девяносто девять дней. Геродиан характеризует Бальбина как человека более искреннего и откровенного, чем его соправитель, и добавляет, что он и прежде проявил себя умелым наместником провинции. На его портретах изображен человек с привлекательными мягкими чертами лица и тяжелой нижней челюстью. Historia Augusta наделяет его не только литературными и ораторскими талантами, но и аристократическим вкусом к вину и фруктам, в ухаживаниях и одежде; но автора можно заподозрить в приукрашивании действительности, поскольку он явно ставил себе целью создать контраст при сравнении Бальбина и Пупиена.