Страница 44 из 64
Дул теплый ветер. На душе стало немного полегче. Он обернулся и напоследок посмотрел на свои окна. Родители махали руками, пока его фигура не исчезла за деревьями парка.
На мгновение его внимание привлек рекламный щит реконструированного кинотеатра «Славия». Затем он прошел мимо костела. Газон в парке уже разворотили машины с буквой «М». Стволы деревьев были обнесены дощатой оградой, чтобы их не повредили метростроевцы. «Все здесь изменится», — подумал Карел. Еще совсем недавно у каменной стены костела он играл в камешки. Отсюда до школы была всего пара шагов. Сколько раз он перебегал парк на одном дыхании?!
Карел миновал улицу со старыми домами, сбежал по склону у Дворца профсоюзов и остановился у семафора в ожидании зеленого света. Затем перешел пути электрифицированной железной дороги, и людской поток вынес его к вокзалу.
Часы отсчитывали время. Из расписания поездов Карел узнал, что скорый поезд Прага — Черчены — Ческе-Будеёвице отходит через несколько минут. Проверил, на месте ли повестка о призыве на действительную военную службу. Она давала право на бесплатный проезд. Перрон заполнили пассажиры и провожающие. Толпа гудела, как пчелиный улей. Суматоха усилилась, когда подали состав. Лязгнули буфера. Голос в динамике извещал пассажиров и провожающих, что скорый поезд готов к отправлению. Карел вошел в вагон, нашел свободное купе и забрался в угол. После сильного рывка поезд тронулся. Колеса застучали на стыках. Город с миллионным населением остался позади. Замелькали пригородные пейзажи, поля, леса. Родные места неотвратимо удалялись.
«Ну, теперь определенно уже все». Он сглотнул подступивший к горлу комок. Скорый поезд не задерживался на полустанках. Сенограбы сменили Ржичаны. Охватившая сердце грусть немного отступила при виде волн Сазавы, в которой он купался каждые каникулы. Вспомнился случай. Однажды они с отцом плыли вниз по реке от Ратаи до Черчан на пароме, который был только что просмолен. За шесть часов плавания они измазались смолой, как дорожные рабочие. Отмывались бензином, свиным жиром, смола стягивала кожу на руках, как лайковые перчатки.
Его воспоминания прервала молоденькая проводница с компостером в руках. Когда он подал ей повестку о призыве, она удивилась:
— А почему вы не поехали специальным поездом? Он отходит через час после нашего.
— Да уже не мог дождаться…
Купе то заполнялось, то вновь становилось свободным. В Таборе поезд попал под проливной дождь и в Будеевице прибыл чистеньким. Заскрежетали тормоза. Пассажиры стали готовиться к выходу. Карел взял свою сумку и вышел на перрон. Толпа немилосердно швыряла его сумку, пока выбирался на площадь. Июньское солнце слепило глаза. Диктор объявил, что скорый поезд из Праги следует на Линец. В Будеевице Карел был впервые и с любопытством разглядывал улицы. Об этом городе он знал лишь, что здесь есть знаменитый пивоваренный завод и хорошая школа бокса.
— Эй! — Кто-то потянул Карела за рукав. На него смотрел высокий десатник. Гимнастерка плотно облегала его фигуру. О стрелки брюк можно было порезаться, ботинки канадки блестели. Погоны пограничника украшали две металлические косточки, эмблема с головой собаки на петлицах подтверждала его принадлежность к этой службе.
— Призван в элиту? — спросил пограничник.
— Наверное.
Карел вытащил повестку. Десатник глянул в бумагу и махнул рукой в сторону автобуса. «Икарус» стоял у бокового входа в вокзал.
Карел направился к автобусу и рывком открыл дверь. В тишине раздавался только голос водителя. Он был подстрижен «на пять пальцев», завернутые рукава говорили о том, что он служит второй год.
В одной руке у него был кусок хлеба, в другой кусок домашней колбасы. Он махнул Карелу рукой и, жуя, произнес:
— Садись, пока есть места!
Карел кивком поздоровался с сидевшими в автобусе парнями и выбрал свободное место около блондина с редкими волосами. Тот подвинулся к окну и пригласил:
— В доме моего отца места хватит, арестованный…
Карел посмотрел на него, не понимая, что он хочет этим сказать. Тишину снова прервали слова водителя, только что управившегося с колбасой и хлебом: Вот если б сейчас мне — а меня зовут Гойер — Кто-нибудь подбросил шницель… — Новобранцы стали рыться в вещевых мешках, а водитель по-лисьи благодарил:
— Вот спасибо, ребята, вот спасибо…
Перед ним выросла целая куча шницелей. Их запах забил даже запах бензина. Один шницель — наиболее прожаренный — водитель надкусил. Затем стал с аппетитом поглощать кусок за куском. Новобранцы разговорились. Откуда-то сзади раздалось:
— Что ждет нас, Гойер?
— Вначале вам сделают укол, — проговорил, не переставая жевать, Гойер. — Затем остригут…
— Ну а что дальше?
— Пройдете курс молодого бойца, потом в роты.
Десатник подошел к автобусу с новой партией новобранцев. Проверил, все ли прибыли, и, удовлетворенный, кивнул водителю:
— Поехали, Тонда!
Гойер перестал есть, вытер ладони об одежду и завел мотор. Клаксоном поприветствовал девушек на тротуаре. Красавицы не сделали даже попытки улыбнуться молекулам, которые в ближайшее время станут составной частью армии. Гойер тут же изрек, что здесь девушки от них воротят нос, однако в пограничной зоне дело обстоит иначе. Десатник вытащил сигареты и скомандовал:
— Можно курить, парни!
К нему в ответ тут же потянулось несколько рук с пачками сигарет. Сквозь сигаретный дым десатник перехватил чей-то взгляд, упершийся в бронзовую фигурку собаки на зеленом поле петлиц. Этот взгляд принадлежал молодому человеку, который сидел через проход от Карела. Волосы его копнами ниспадали на бороду, на макушке уже начинала пробиваться плешь. Десатник предвосхитил подготовленный вопрос:
— Эту собачку зовут Фула, ребята. Сегодня вам это еще ни о чем не говорит, но скоро вы все узнаете!
— Павел Кочка, — представился любопытный, — или просто Чича…
Автобус тащился улочками старинного города, миновал мост через Влтаву, пропыхтел на подъемах. Проехали здание пивоваренного завода «Будвар». Кто-то продекламировал:
— Там, где пиво варится, хорошо живется!
Водитель ловко сделал поворот. В автобус прорвался гудок поезда. Новобранцы прилипли к окнам. Вид из окна автобуса им ни о чем не говорил. Город как город. Шины шуршали на жестком покрытии дороги. Десатник предупредил:
— Уже подъезжаем, смотрите…
— Уже подъезжаем! — загудели в автобусе.
Автобус пересек железнодорожный переезд. Раскаленный на июньском полуденном солнце асфальт в каштановой аллее казался прохладнее. За массивными стволами деревьев виднелось четырехэтажное здание казармы. Оно было обнесено забором, за которым все сразу увидели возбужденную толпу новобранцев.
— Приехали! — возвестил Гойер.
Карел, не привыкший нигде торопиться, сейчас вдруг по-дружески подтолкнул соседа!
— Ну выходи же…
— Да будет благословен тот, кто пропустит перед собой брата своего, приятель.
— Какой ты добренький, — не смог от удивления ничего другого сказать Карел.
Все вышли из автобуса, «Икарус» снова исчез в облаках пыли и дыма. Карел шагал рядом с Кочкой впереди толпы, которая направлялась к казармам. Ворота были украшены геральдикой пограничных войск и транспарантом с надписью: «Добро пожаловать!» Прошли мимо часового. Каждый показал ему повестку о призыве. Часовой не очень понравился новичкам из-за своей педантичности. К воротам подошла новая группа юношей. Вел ее парень, на которого все сразу обратили внимание. Весил он не менее центнера.
— Посмотрите-ка, вон тот экономил на диете, а деньги все равно проел, — хохотал Кочка.
Карел только вздохнул, услышав эту плоскую шутку, присел у забора. Здесь были ребята из Чехии, Моравии, Силезии и Словакии, настоящая мешанина наречий и жаргонов.
— Не задерживайте, ребята! Следующие… — раздался громкий голос высоченного, метра два ростом, свобод-ника. Тот бегал от группы к группе и командовал: — Эти идут в парикмахерскую, эти…
Кочка и Карел долго наблюдали за работой каменщиков, а затем поднялись и направились к стульям, на которых корчились прибывшие новобранцы. Парикмахеры в военной форме демонстрировали свою профессиональную хватку. Судя по количеству «волосатиков», им предстояло трудиться до самого вечера. Волосы под ногами лежали пушистым мягким ковром. Карел сел к ближайшему парикмахеру. Тот сразу выстриг поперек головы свежую борозду. Карел почувствовал, как начинает зябнуть голова. Кто-то запел: