Страница 9 из 68
В полдень произошла первая стычка. Прямо у самой позиции левого фланга появилась имперская конница. Я находился уже в строю и, поднявшись на стременах, напряженно следил за этой схваткой. Скоро имперская конная атака была отбита. Имперцы повернули коней и ускакали обратно. В ту же минуту командир нашего кирасирского полка, молодой принц Ангальтский, сын главнокомандующего, отдал приказ — и мы тронулись.
Да, ребята, вы никогда не испытаете такого чувства в другое время, как в момент вступления в первую драку. Ведь вы никогда потом уже не будете такими глупыми, ужасно глупыми, зайцами.
Если я и пришпорил тогда коня, то только потому, что привык повиноваться приказу. Но я тут же опомнился, — конь подо мною скачет и несет меня в битву! Там меня убьют, я еду на смерть! Собственно, не кто-нибудь иной, а я уже мертв. У меня не осталось ничего, кроме страха и ужаса. Я как-то странно съеживался и даже не замечал узды в своих руках. Вокруг без устали барабанили копыта целого конного полка. Мало-помалу цокот копыт, раздававшийся в воздухе, и мерное потряхивание, исходившее от скачущего галопом коня, вернули мне спокойствие. Мой страх начал убывать, как вода после короткого ливня. Я стал ощущать под собой силу коня, замечать яркий блеск кирас моих товарищей и тяжесть защитного панциря на своей груди. Смотри-ка, я крепко держу в руке поводья, меч мерно ударяется о седло, а у моих колен торчат из седельных футляров сверкающие рукоятки надежных пистолетов; я воин, я вооружен, я управляю конем, пришпориваю его и скачу вперед, на врага. Так горе ему! Прошло несколько мгновений — и я совсем забыл о страхе. Едва я успевал набрать в легкие воздуха, как мне снова хотелось глубоко вздохнуть, — я почувствовал в себе такую силу, что понял: теперь уже ничто не остановит меня! Мною стала овладевать ярость; я пришпорил коня и выхватил из правого футляра пистолет. Видит бог, в те минуты мне казалось, что именно я и только я решу исход всей битвы и, само собой, успешно. Мне самому хотелось как можно скорее налететь на вражеских солдат и стереть их в порошок. О своей смерти я даже не подумал. Мы мчались галопом по склону горы вниз. Придя в себя, я только через некоторое время заметил, что уже довольно долго гремит канонада. Но и она не была мне помехой. Я рвался только вперед, вперед! Двигаясь впереди своего полка, я скоро увидел перед собой каре из стрелков, на которых мы и обрушились. Неприятельская пехота установила на сошки свои мушкеты, и я заметил, как они уже начали выхлапывать небольшие клоки дыма. Хотя у меня не было времени для наблюдения, но я старался узнать, не задели ли они кого-нибудь из наших. Каждый новый скачок коня приближал нас к сплошной стене пехотинцев. Теперь, желая снова зарядить свои мушкеты, пехотинцы отступили на два шага назад, а пикинеры выставили против нас свои пики, подперев их одной ногой, крепко держа в руках и направляя наклонно перед собой на высоте конской груди. Мне казалось, что острые наконечники копий летят прямо на нас. Но в этот миг послышалась знакомая нам команда, и мы тут же — так нас обучали до боя — рванули коней влево и прямо перед торчащими пиками повернули и поскакали галопом вдоль неприятельской позиции. Гарцуя мимо густого строя противника, я вместе со всеми выстрелил в него из своего пистолета, а затем, осадив коня и сделав большой круговой заход, снова подскочил к неприятелю. Мне не удалось заметить, был ли кто из наших ранен или сбит. Казалось, что я нахожусь на учебном плацу, где уже не раз репетировали с нами подобный прием. Мы проскакали таким образом два круга, дважды пронеслись галопом прямо перед носом противника. Делая второй круг, я вновь выстрелил, уже из левого пистолета. Потом мы опять съехались вместе, повернулись лицом к неприятелю, пошли сомкнутым строем и обрушились на врага подобно железному тарану. Теперь, разумеется, мы уже оставили свои пистолеты в покое — нам некогда было заряжать их — и повытаскивали мечи.
Я чувствовал себя неуязвимым, и в самом деле мы обрушились на отряд неприятельской пехоты, как кулак на воду. Их каре расступилось под копытами наших коней, словно мы скакали по ниве. Наша конница давила врага и пробивалась все глубже и глубже. Перед глазами сверкали лезвие моего меча, кирасы товарищей и маленькие язычки Неприятельских пик. Я все время взмахивал мечом и, по-видимому, кричал и орал, — об этом я узнал только потом, когда заметил, что охрип до потери голоса. Уголком глаза я следил, за тем, как пехотинцы отходили, как наконечники их копий переставали блестеть и повсюду появлялись одни спины — прыгающие, падающие и уклоняющиеся. Они бегут! Враг отступает! Передо мною промелькнуло пестрое перо на шляпе принца Ангальтского, оно бойко подпрыгивало над шлемами кирасиров. Кто-то закричал; «Виктория! Победа!» В этот миг острая боль свела мою руку и из ее неожиданно ослабевших, разжавшихся пальцев выскользнула узда. Но я не обращал на это никакого внимания, — правил теперь конем при помощи коленей и продолжал держать меч в правой руке. Впрочем, рубить стало уже некого, — рядом со мной скакали одни наши кирасиры.
Затем все как-то переменилось. Что случилось, мне было неизвестно, только это меня в миг отрезвило. Откуда-то приближался крик, совсем не походивший на наш воинский клич. Наконец мне удалось расслышать его — «Санта Мария!». Это был боевой клич имперских войск. В один миг разноцветное перо принца исчезло из моего поля зрения, оно провалилось точно сквозь землю, и я уже видел, как справа от меня вылетел из седла один наш кирасир, а вслед за ним, в двух шагах передо мною, другой налетел на пику, которая проколола его, словно лягушку, и сбросила с коня. Сбоку в наши ряды врезалась легкая кавалерия баварцев! Но это… это все-таки невозможно! Я попытался повернуть коня, желая отбить неожиданное нападение. Резко опустив шею, мой конь рухнул на колени и повалился на бок. Я перелетел через его голову и, не смотря на то, что вытянул вперед руки, не сумел уберечь собственную башку от крепкого удара об землю. Что было дальше, я не знаю. Помню только, что я пополз куда-то на четвереньках. Вокруг раздавался гул от топота копыт, трескотни и криков, словно разразилась буря.
Долго ли я лежал без сознания, — мне не известно. Очнувшись, я сообразил, что мертвый конь придавил меня и моя голова находится под его окоченевшей шеей. Гул битвы доходил сюда откуда-то издалека, пушки уже не стреляли. Я не чувствовал никакой боли и стал осторожненько пошевеливать своими членами, желая убедиться, целы ли они. Ничего страшного, — ныло лишь левое плечо, но и оно могло шевелиться. Стало быть, пуля не задела кости и не перебила мышцы. Потихоньку, осторожно я приподнялся на локтях. Кругом валялись кони и люди — одни неподвижно, другие ворочались или пытались, как я, встать. Постепенно ко мне возвращался слух — еще недавно у меня в ушах был один шум, — и я стал слышать теперь стоны, крики и оханье раненых. Неподалеку от меня метался из стороны в сторону и жалобно ржал конь с перебитой ногой. Мне стало дурно, и я снова лишился чувств.
Моя слабость, вероятно, перешла в долгий, крепкий сон, поскольку я снова пришел в себя только тогда, когда уже стемнело. Теперь я очнулся быстро и без особого труда смог сесть и оглядеться по сторонам. Так же легко удалось мне собраться и со своими мыслями. У меня была сейчас одна забота: где наши, куда мне идти? То ли они выиграли битву и находятся где-то впереди, то ли проиграли, и тогда мне придется карабкаться назад, в гору. Только бы не угодить в лапы имперских солдат!
Поглядывая по сторонам, я заметил, как по всему полю замелькали огоньки. Они мигали и постоянно склонялись к земле. Люди с факелами! Кто они такие и что ищут тут? Я встал и осторожно побрел, шаря ногой по земле, чтобы не споткнуться о какой-нибудь труп. Скоро я очутился неподалеку от двух молодцов-факельщиков, склонившихся над одним трупом.
Потом я увидел, как они стали стаскивать с него ботфорты и искать что-то у его пояса. Теперь я сообразил, в чем дело, и мне оставалось лишь определить, откуда эти мародеры. «Н-да, — сказал я сам себе, — узнать, кто они, нелегко ни по мундиру, ни по разговору: ведь в обеих армиях служили люди, говорящие на всевозможных языках». Спросить же их я не решался, поскольку опасался за свои уцелевшие ботфорты и мешочек с несколькими геллерами у пояса. А эти мародеры, разумеется, не пожалели бы и прикончили бы меня: что им за забота, к какой армии я принадлежу, когда они найдут у меня эти ценности! Но мне повезло и тут. Еще на безопасном расстоянии я услыхал испанскую речь. Хотя в нашем сословном войске служили люди разных племен, однако испанцев у нас не было. Стало быть, это солдаты имперских войск. Значит, те, кто свободно и безопасно шныряют здесь, — хозяева, а мы проиграли сражение.