Страница 14 из 68
На душе у меня стало так легко, точно гора свалилась с плеч.
Потом я стал ждать. Разумеется, главным образом того, что скажет Пятиокий.
Мушкетер — в полумраке мне было видно, как он сидел, закрыв лицо руками, — долго молчал. Было слышно только тяжелое пыхтенье, вырывавшееся у него из-под усов.
Такое продолжительное молчание становилось для меня невыносимым, и я бухнул:
— Завтра я расскажу об этом всем солдатам!
Только теперь Пятиокий отозвался:
— Завтра будет поздно. Прежде чем ты обойдешь десяток человек, Тайфл узнает об этом и заткнет тебе глотку на пути к одиннадцатому. Эх, сегодня была упущена замечательная возможность!.. Такая вряд ли уже повторится когда-нибудь! Да, это был удобный случай! Что же поделаешь теперь, если ты упустил его. Короче, ты еще глупый гусенок. Теперь дела не поправишь. — И я заметил, как мушкетер безнадежно махнул рукой в темноте. А потом устало добавил: «Спи и не мешай спать другим!»
От этих слов мне стало тяжелее, — лучше бы он изругал или поколотил меня. Я ничего не достиг своей исповедью; теперь старый Матоуш будет презрительно посмеиваться надо мной, а Картак — хотя он не промолвил сейчас ни слова, — когда мы вернемся домой, обязательно расскажет обо всем этом нашим односельчанам. Я чувствовал себя не лучше побитой собаки. Короче, я поступил, как ребенок.
К счастью — или скорее к несчастью, — таким же дитятей оказался и мой друг Картак. У него я нашел сочувствие и утешение, — ведь он был неопытным молокососом вроде меня. Картак предложил мне такую вещь, что я чуть не оцепенел от радости. Вот это была идея! Мне хотелось запрыгать от восторга и обнять его. Мы стали шептаться и горячо, перебивая друг друга, обсуждать то, каким образом удобнее осуществить предложение Картака, и проболтали потихонечку почти до самого рассвета, когда, наконец, наш план был готов. Только теперь, по-видимому, на каком-нибудь полуслове и, пожалуй, одновременно, мы оба сладко заснули, совершенно не предчувствуя того, что минуту назад мы свили петли для своих шей.
Рано утром мы, гордые и самоуверенные, шагали уже по собьеславской площади прямо к дому, где стоял на квартире лейтенант Тайфл.
Прошла не мало времени, прежде чем мы упросили часовых и их старшего доложить о нас пану лейтенанту. Теперь я даже не помню, что мы тогда наболтали им, на в конце концов они провели нас в горницу. Тайфл валялся еще в постели.
— Зачем вас черти принесли сюда? — угрюмо прорычал он.
— Пан лейтенант! — заговорил я голосом, дрожащим, как пушинка на ветру, решив во что бы то ни стало высказать все до конца и не позволить ему запугать нас. — Вчера при выплате жалованья случилось нечто такое, чему не следовало бы быть, — но я тут же смутился, когда на меня засверкал единственный глаз Тайфл а. Немного передохнув, я продолжал посмелее. — Видимо, солдаты, которые показывали нам сундуки, ошиблись и оба раза приносили один и тот же, пустой, а другой, с деньгами, показать забыли.
Главное было высказано. Я очень гордился своей выдумкой, позволившей мне и дать понять Тайфлу, что нам хорошо известно о его грязных делишках, и не обвинять его прямо в обкрадывании нас. Разумеется, мы думали не о нем, а о том, как бы не поплатиться нам самим за свою смелость. Важнее всего тут было то, что мы хотели помочь солдатам получить сполна их жалованье.
Тайфл ответил нам, к сожалению, совсем не так, как мы ожидали.
— Чего ты городишь тут, болван эдакий! — заворчал он.
— Я, милостивый пан, не лгу. Я очень хорошо запомнил этот сундучок. У него на боку царапина.
— Ты запомнил его? — тихо сказал лейтенант, но мне послышалось, что в эту минуту прошипела змея. — Вишь как, вишь как. А ты не ошибся?
— Ей-богу, нет! — ответил я самым убедительным образом.
Тайфл медленно спустил ноги с кровати, встал на них и направился к нам своей раскачивающейся рейтарской походкой, как хищник, подкрадывающийся к ягнятам. Остановившись на шаг передо мною, он скрестил руки на груди и процедил сквозь зубы:
— У кого ты стоишь на квартире, сынок?
Неподготовленный к ответу на такой, казалось, невинный вопрос я бухнул ему правду, прежде чем Картак успел предостерегающе подтолкнуть меня локтем.
— Кому ты еще рассказал о том, что видел? — также негромко спросил меня Тайфл.
Я понял, что все это дело начинает принимать скверный оборот. Тут мои мысли завертелись в голове с лихорадочной быстротой, — следует ли мне сказать, что, кроме нас двоих, об этом знает еще Пятиокий? Нет, это означало бы погубить себя и выдать его! Попробую — да, так будет правильно — предохранить себя и запугать лейтенанта.
— Об этом знает уже весь полк, пан лейтенант. Как только рассвело, мы обошли все квартиры.
«Вряд ли теперь, — думал я, — Тайфл попробует что-нибудь сделать с нами. Конечно, он не осмелится на этот раз…»
Казалось, что Тайфл и в самом деле смутился на миг. Взгляд лейтенанта, устремленный на меня, был пуст и ничего не выражал. Потом его тонкие губы стали так злобно и едко усмехаться, что от подобного смеха, пожалуй, свернулось бы молоко.
— Так… Ты говоришь, весь полк?.. — спросил он и, подойдя к окну, обвел своим глазом площадь. — Странно. Тогда почему не заметно никакого волнения? Паны солдаты спокойно прогуливаются как ни в чем не бывало. Такие дела, — лейтенант стал резко произносить каждое слово, словно отрубая его топором, — действительно не интересуют моих справедливых и предусмотрительных солдат.
Тайфл громко хлопнул в ладоши, и вслед за этим в комнату вбежали два кирасира. Он отдал им какой-то короткий приказ — это было сказано по-мадьярски, — и не успели мы опомниться, как очутились уже за дверью. Вдогонку нам несся злобный смех Тайфла. Дальше все пошло, точно по маслу. Кирасиры сдавали нас друг другу с рук на руки и вели вниз по лестнице до тех пор, пока мы не очутились в темноте и за нами не щелкнула задвижка.
Мы попали в подвал!
Глава пятая,
где рассказывается о том, как Ян Корнел играл в кости на свою жизнь
Теперь у нас по крайней мере появилось достаточно времени для размышлений. Мы оказались дурачками, наивно поверившими в то, что нам удастся вывести этого одноглазого на чистую воду. А между тем он легко разнюхал обо всем. Само собой, одноглазый без особого труда сообразил: о его проделке никто еще не знает, — иначе бы весь полк стоял уже у него под окнами. Мы думали также о Пятиоком и каждую минуту ждали, что его вот-вот приволокут к нам в подвал.
Скоро действительно открылись двери, — только в них вошел не старый Матоуш, а мадьярские кирасиры. Они вывели нас по лестнице к дверям, и перед нами сразу открылся вид на площадь.
Но что это было за зрелище!
На площади огромным каре в несколько рядов был выстроен весь полк, а в центре ее стояла… виселица!
Ноги у нас налились свинцом, и мы не могли сделать ни шагу. Тут кирасиры схватили нас за плечи и скорее выволокли, чем вывели на улицу.
Обезумевшими глазами я уставился на виселицу, которая приближалась ко мне с каждым шагом. Возле нее стояли полковой палач со своими подручными и лейтенант Тайфл со священником и писарем.
Это… Это, стало быть, смерть! Она здесь, перед моими глазами. Через минуту я уже не буду жить, ходить, дышать и видеть этот мир… Но тут — я не знаю, как это получилось, — у меня разом исчез весь страх и — мною овладели такое ужасное бешенство и возмущение перед вопиющей несправедливостью, что я вдруг почувствовал в себе небывалую силу и готовность ко всему. Что ж, теперь мне уже нечего терять, теперь я разглашу перед всем полком гнусные проделки, совершенные Тайфлом.
Впрочем, этот хитрый дьявол обезопасил себя и против подобной возможности. Вдруг все полковые барабанщики бойко заработали своими палочками по барабанам, и над нами поднялся такой барабанный бой, который походил на громовые раскаты. Разве перекричишь все это! Так, в барабанном грохоте, исчезла и моя последняя надежда.