Страница 19 из 39
Трех поросят, которые за рейс превратились в огромных свиней, попытались спихнуть на лед, но те уперлись.
Печник дядя Митя Березин, который по совместительству смотрел за поросятами, наотрез отказался закалывать своих питомцев, и на его суровом лице блеснули слезы.
Напором льда разорвало левый борт, сдвинуло паровой котел и сорвало трубы. Горячий пар с шипением и свистом заполнил помещение. На какое-то мгновение ярко вспыхнул свет и погас — произошло замыкание. Электропроводку рвало, как паутину. Дышать из-за обжигающего пара было невозможно. Темнота усиливала неразбериху.
А снаружи трещал мороз и завывал северо-восточный ветер.
Проносясь через камбуз, штурман увидел противень с аккуратно разложенными горячими пирожками.
— Э-э, черт! — выругался он и схватил один пирожок. — Товарищи, выносите самолет!
Палуба оказалась уже на уровне льда, что существенно облегчило выгрузку самолета. Только успели самолет перенести на лед, палубу стало заливать.
А на торосе удобно устроился кинооператор Аркадий Шафран и крутил ручку своего аппарата.
Гудин топором перерубил найтовы, крепящие строительные грузы и бочки.
— Теперь все, что плавает, само всплывет, — сказал он.
— Все долой с корабля! — приказал капитан. — Немедленно!
Нос «Челюскина» ушел под лед.
С кормы спрыгнули последние, кто оставался на борту. Неспеша сошел Шмидт.
Воронин остался один и осмотрелся — никого. Вот что-то увидел под ногами, поднял, это были сапоги, и швырнул их на лед.
И тут неожиданно возник завхоз Могилевич с трубкой в зубах.
— А это что еще такое? — разозлился капитан, его, казалось, больше всего рассердила трубка и невозмутимый вид завхоза. — Немедленно на лед!
— Прыгай! — кричали со льдины. — Начнется водоворот — утянет!
Могилевич перенес ногу через поручни и о чем-то задумался. Поглядел налево, потом направо, не выпуская трубки. Похоже, что он не решался прыгать. И тут бочки и бревна сорвались с места. Мгновенье — и Могилевич остался под ними. Одно бревно зацепило капитана, но он ухитрился выпрыгнуть за борт. Над поверхностью взметнулся руль и гребной винт. Всех обдало гарью и сажей, выброшенными из пароходных топок, — это был последний вздох «Челюскина».
Вспотевшие после аврала люди, с чумазыми от копоти лицами, в промокшей обуви, как бы остолбенели. Не хотелось верить в реальность происходящего. Еще час назад судно казалось прочным и надежным жилищем. Неужели этот громадный и могучий пароход всего-навсего игрушка в руках стихии?
— Точно деревня сгорела, — вздохнул печник дядя Митя Березин. — Осталось место гарное.
И тут все зашевелились.
Белесая клубящаяся муть была ограничена едва заметными торосами, потому мир казался тесным. Бесконечность угадывалась только по гулкости пространства и вою пурги.
Глаза слепило, лица обжигало, мокрая одежда, заледенев, сковывала движения.
Но сколько можно страдать и недоуменно разводить руками? Надо ставить палатки и собирать разбросанные по льдине вещи в одно место.
Кренкель занялся наладкой радиоаппаратуры, которую он внес в первую, кое-как установленную палатку с провисшим потолком. Женщины и дети приютились в уже давно поставленной «научной» палатке физика Факидова.
Отвертка, плоскогубцы и нож покрылись инеем. Эрнст Теодорович ворчал себе под нос, проклиная мороз и хилую радиомачту, похожую скорее на удилище.
Но вот послышался легкий звон включения радиоламп, который Кренкель, скорее, почувствовал руками, чем ухом. Покрутил ручку настройки, в палатку ворвался развеселый американский фокстрот.
— На сей раз танцы отменяются, — проворчал он и убрал музыку.
И вот в эфир, заполненный до отказа шумами, писком и бессмысленной болтовней, ворвалась четкая морзянка Людочки Шрадер.
Этот «голос» Эрнст Теодорович узнал бы среди грохота всех льдов Арктики и воя всех ветров.
«Умница! Красавица!» — подумал Кренкель.
Людочка говорила с мысом Северным[6].
«Обнаружил ли ты сигналы с «Челюскина»?» — запрашивала она.
«Нет, — отозвался Северный. — Ищем на всех волнах. Готовим экспедицию на собаках…»
В палатку вполз на четвереньках Шмидт и пристроился рядом с радистом.
Кренкель пробовал выйти на Уэлен и Северный, но тщетно. Сигналы его маломощного рейдового передатчика были гласом вопиющего в пустыне.
Отто Юльевич предложил устроить перерыв до утра — отдохнуть и удлинить антенну.
— Да, кстати, — спохватился он, — вы, случаем, не давали с корабля сигнал «808»?
— Кому? — невесело улыбнулся Кренкель.
— А вообще мы свяжемся с берегом? Теперь от вас и вашего профессионального мастерства зависит жизнь сотни людей. Вспомните Нобиле. Экспедиция погибла бы полностью без радиста.
— Свяжемся.
— Между прочим, — сказал Шмидт, — пусть у каждого будет под рукой нож.
— Это зачем же?
— Может не оказаться времени выползти из палатки, тогда режьте стенки.
Провисшие потолки палатки покрылись ломким инеем, который делал заметными не видимые доселе узелки и нитки. При очередном порыве ветра иней осыпался снежной пылью на людей, лежащих в меховых спальных мешках.
Кренкель загасил лампу «летучая мышь» — топливо надо беречь, — и заполз в свой мешок.
«А Людочка будет всю ночь ловить наши сигналы», — подумал он, впадая в полузабытье.
И тут из палатки «писателей», где устроилась «наука», журналисты и кинооператор, послышалась музыка — пела своим несколько глуховатым, завораживающим голосом Марлен Дитрих.
— Крутят патефон, — пояснил Кренкель. — А между прочим, все, что сейчас на льдине не спрятано, к утру занесет.
— Все упрятали, Эрнст. Спи спокойно. Теперь ты должен думать только об одном — о связи. Ты освобожден от авралов. Тебе и без авралов скучно не будет, — сказал кто-то из темноты.
— Что правда, то правда. У радиста жизнь вполне сносна, когда все в порядке. Но ничего. На льду у нас собрался народ опытный, битый. Вот только ни у кого пока нет опыта кораблекрушений.
Завывала пурга, и слегка поскрипывал лед.
Кренкель подумал, что следовало бы поспать, такая возможность не скоро еще предоставится. Но сон не приходил.
Все в палатке затихли. То один, то другой принимался, однако, ворочаться, молча закуривал. Стенки палаток освещались от затяжек папирос.
История освоения Арктики не знала ничего подобного. Бывали, конечно, кораблекрушения, когда люди оставались выброшенными на лед или на необитаемый остров. Но то все бывало с народом подготовленным и физически и морально, который знал, на что шел. А тут больше ста человек, и все разного возраста, разных физических возможностей.
Не хотелось верить в собственную гибель. Ждать помощи? Но кто может помочь? На собаках сквозь торосы не пройдешь: Чукотское море, наверное, самое неспокойное в смысле ледовой обстановки. Береговые чукчи, для которых Арктика — дом родной, не решатся пойти в собачий поход по льду: они знают, что это такое.
Даже такой ледокол, как «Красин», не пройдет на Чукотку зимой. Ждать весны? А хватит ли продуктов? Не начнется ли цинга, обычная болезнь полярников?
Идти пешком? Это, конечно, можно. Можно, будь в экспедиции одни молодые, крепкие мужчины. Да и то, удастся ли пройти? Тут главная трудность в движении льдов. Никто пока толком не знает, куда идут льды. Австрийская экспедиция Вейпрехта-Пайера, оставив затертый во льдах корабль, за пятьдесят пять дней изнурительнейшего похода сумела пройти лишь два с половиной километра. Шведская экспедиция Андрэ за четыре дня прошла около трех километров. Где-то тут погибла экспедиция американца Де-Лонга — тоже шли пешком. Погибла экспедиция Брусилова. Погиб Мальмгрен из экспедиции Нобиле, достаточно опытный полярник.
Нет, даже «Красин» сюда не пройдет. Разве что через Атлантику, Панамский канал и далее по всей географии. Но плоскодонный ледокол вряд ли выдержит океанские штормы. А если и выдержит, то доберется до Чукотского моря только к лету.
6
Ныне мыс Шмидта.