Рекорд высоты

Отвесные лучи солнца падали на землю... Тень уже стала почти круглой. Она бежала по степи, словно стараясь во что бы то ни стало обогнать всё: облака, плывущие рядом, ястреба, летающего совсем низко над землей, машину на дороге. Падая в ерики - овраги, тень вся изгибалась, как-то неожиданно перекручивалась и снова вылезала на простор.

Выгнув спину, как черный кот, она перемахивала через рощи, дома, заборы и бежала к морю.

Показалась тонкая кружевная сборка - пенистая линия прибоя. Тень пересекла ее, словно разорвала надвое. И вот уже не тень, а гигантская батисфера скользит под водой.

Море, как синяя бумага, исчерченная мелом. Кажется, что кто-то пишет на ней формулы, цифры, белые запятые.

У Тимофея зарябило в глазах. Ему показалось, что вверх взлетела какая-то цифра, похожая на тройку. Это чайка скользнула над волной. Вот еще чайка... Еще и еще...

Белокрылые птицы поднимаются всё выше и выше. Кажется, что они вьются под самым люком лаборатории, становятся огромными и мохнатыми, похожими на пенистые гребни волн.

Тимофей провел рукой перед глазами. Что за чертовщина? Неужели всё это ему кажется?

Уже не фантастические птицы, а волны, настоящие волны поднимаются к люку стратостата. Только сейчас Бабкин почувствовал, что летающая лаборатория быстро снижается: знакомое ощущение медленно опускающегося лифта.

В первое мгновение Тимофей растерялся. Что делать? Волны ворвутся в люк, кабина наполнится водой, и всё сооружение пойдет ко дну.

Может быть, закрыть люк? Нет, всё равно легкая конструкция не выдержит ударов волн, ее исковеркает, изломает...

До берега далеко. Кто может спасти эту необыкновенную лабораторию, впервые в мире совершающую свой полет? О себе Тимофей не думал. Он готов был выброситься в море, лишь бы освободившаяся от лишнего груза лаборатория взмыла вверх и рано или поздно долетела до берега. Но Димка? Как можно оставить его?..

Лаборатория медленно спускалась вниз. Тимофей уже мог рассмотреть лопающиеся пузырьки на зеленоватой воде. Нельзя терять ни секунды времени.

Бабкин крикнул. Он позвал товарища, но сам не узнал своего голоса. Вот он, Дим, рядом. Застывшими, стеклянными глазами смотрит он в люк.

- Прыгай, Димка, прыгай,- повторял Тимофей.- Я за тобой. Может быть, доплывем.

Но Вадим точно ничего не понимал. Он смотрел вниз и, казалось, ничего не слышал.

- Димка, пойми,- кричал Бабкин,- если мы не прыгнем, всё разобьет волнами!.. Прыгай, я тебе говорю!

- Нельзя... Нельзя,- как в бреду шептал Багрецов.- Я плавать не умею! - в отчаянии выкрикнул он.- Что ты от меня хочешь?

Он бросился в глубь кабины и исчез в темноте.

Бабкин не мог вымолвить ни слова. Как он забыл о том, что Дим не умеет плавать? Вспомнил бы он об этом раньше, так придумал бы что-нибудь другое, как только почувствовал снижение летающей лаборатории.

А сейчас поздно...

Но что это?..

Тим вдруг почувствовал, как летающий диск на мгновение словно остановился в воздухе и быстро пошел вверх. Взглянув в люк, Бабкин заметил удаляющиеся пенные узоры. Они расплывались на воде и становились всё меньше и меньше.

Подняв голову, Бабкин увидел Вадима. Он стоял, прижав к животу тяжелую банку аккумулятора, и удивленно смотрел вниз, на удаляющуюся поверхность моря.

- Ничего не понимаю...- недовольно проговорил он, ставя аккумулятор на пол.- Я было хотел освободиться от балласта, а тут...

Он объяснил, что решил выбросить из кабины несколько тяжелых аккумуляторов, которые были присоединены параллельно основному комплекту. Работа радиостанции и механизмов от этого не должна была нарушиться, если не считать уменьшения продолжительности действия установки. Ему это сразу бросилось в глаза, когда он присоединял к аккумуляторам приемник.

Бабкин оправился от неприятного ощущения грозящей опасности. Он старался выяснить причины столь неожиданного снижения и быстрого подъема, но путного объяснения им не находил.

Сейчас он был спокоен. Тихая радость словно обволакивала всё его существо. "Молодец Димка! - мысленно решил он, искоса поглядывая на своего товарища.- Головастый! Здорово придумал выбросить балласт. Если бы не этот неожиданный подъем, то пришлось бы воспользоваться димкиной находчивостью. Зачем же рыб кормить? Но всё же хорошо, что не выбросили аккумуляторы. Ведь это чужое имущество, даже не своего института. Это не ботинки, которых ему сейчас совсем не жалко. Вот была бы история!.."

И, переживая эту неприятность, к счастью не случившуюся, Бабкин хмуро сказал:

- Отнеси назад аккумулятор. Что стоишь? А потом - ты проверил, работает радиостанция?

- Конечно. Я сейчас же присоединил всё как следует.

- И прерыватель?

- Точно.

- Может быть, перерыв в работе был. Ты запиши, когда аккумулятор отсоединил. На земле беспокоятся...

- Нет, в это время радиостанция не должна была включаться. Интересно, как это всё получается...- мечтательно продолжал Вадим, садясь рядом с товарищем.- Сидит внизу у приемника девушка Аня... Слушает передачу, в которой говорится только о погоде. А мы не можем даже переменить тему разговора. Если бы я сумел добраться до радиостанции, то послал бы Ане радиограмму...

- Вот тогда я бы тебя заставил выпрыгнуть из люка,- проворчал Тимофей.- Определенно.

- Почему? - удивленно спросил Дим, сделав при этом невинные глаза.

- А потому. Не срывай испытания! Чудная твоя голова! Да если бы испытания были неудачными, то за этой лабораторией сразу же отправили бы самолет и взяли ее на буксир. Значит, всё идет нормально. Теперь представь себе: на полигоне узнают из твоей дурацкой радиограммы, что мы здесь. Конечно, испугаются за нас и посадят лабораторию на землю.

- А ты этого не хочешь? - с усмешкой спросил Дим.

- А ты?

Багрецов замялся. Собственно говоря, он не испытывал никакого удовольствия от этого полета, особенно после того, как летающий диск стал снижаться над морем. Но он понимал, насколько были серьезны и важны первые испытания летающей лаборатории. Он знал, что по несчастной случайности успех этих испытаний теперь во многом зависит от него и Бабкина. Смогут ли они, люди, которых здесь быть не должно, не помешать спокойной и четкой работе автоматов? Надо сделать так, чтобы там, внизу, никто не мог об этом знать. Тим, конечно, прав.

Море было покрыто голубоватой дымкой. Тень от стратостата уже растаяла в ней. Куда, в какие края гонит ветер воздушный корабль? Может быть, скоро встретятся ему чужие берега?

Дим взглянул на Бабкина, удобно устроившись на лесенке. Избрав себе это место наблюдательным пунктом, он смотрел вниз.

Багрецов хотел поговорить с товарищем, но тот всегда был неразговорчив, а сейчас и вовсе почему-то спрятался в свою скорлупу. Вадим почувствовал себя одиноким и затерянным.

Он взял свою "тетрадь с мемуарами", где уже на нескольких страничках были записаны результаты наблюдений за механизмами летающей лаборатории, и, перебирая листки, остановился на одном из них.

"Пусть меня называют мечтателем,- читал он в дневнике,- но как не помечтать о том, что будет завтра?.. Какой станет техника?.. Но нет, не это главное. Какими будут люди через несколько десятков лет? Каким будет тот механик, что сменит меня, Вадима Багрецова, за монтажным столом в лаборатории? (Я уверен, что монтажный стол останется, потому что при коммунизме будет еще больше научных институтов, тогда будут строить еще больше опытных приборов.) Мне хотелось быть похожим именно на того безыменного техника, который будет сидеть на моем месте. Я часто проверял себя. "А как бы поступил он?" Он мне представляется таким же восемнадцатилетним, как и я. Когда я думаю о его характере, мне невольно приходят на ум комсомольцы: Матросов, Чекалин, Кошевой. Он может быть похожим только на них. Я хотел бы также видеть в нем черты людей, работающих в институте: инженер-майора Никонова, комсорга Сергеева и кое-что от Тимки Бабкина. Мне кажется, что он (назовем его просто "Карпов") смотрит на меня издалека и оценивает каждый мой поступок, каждый мой шаг, словно проверяя, насколько сегодняшний комсомолец Багрецов похож на человека завтрашнего дня? Я знаю, что быть похожим на него очень не легко. Во многом приходится себя сдерживать, следить за собой, испытывать неудачи, но я абсолютно убежден, что жить иначе нельзя..."