Братство дороги (ЛП)

− Сын тоже ничего не помнит, − сказал король. − Он сбежал из-под присмотра монаха и в бреду отправился в лес. Отец Гомст говорит, что лихорадка отпустила принца лишь спустя несколько дней после того, как его поймали.

− Я рад этому, ваше величество.

Макин пытался не шевелить плечами, несмотря на зудящие раны, которые только теперь, после нескольких недель лечения, перестали сочиться.

− Я хочу, чтобы принц Йорг оставался в неведении относительно твоей роли, Макин.

− Слушаюсь, ваше величество, − кивнул Макин.

− Должен сказать, сэр Макин, − король поднялся с трона и спустился с помоста. Его шаги эхом разносились под низким потолком тронного зала, − ты заслуживаешь быть моим придворным рыцарем. В знак признательности за тот риск, которому подвергся ради спасения моего сына.

− Благодарю, ваше величество, − склонил голову Макин.

− Сэр Грэм говорит, что ты стал другим человеком, сэр Макин. Королевская стража с радостью приняла тебя в свои ряды. Он говорит, что у тебя много друзей... − Король остановился за его спиной, шаги на мгновение стихли. − Моему сыну не нужны друзья, сэр Макин. Он не должен ожидать, что его спасут, случись вдруг несчастье. Я не хочу, чтобы он был кому-то обязан. − Неспешным равномерным шагом король обошел Макина. Они были одного роста, оба высокие, сильные, только король на десять лет старше. − Юный Йорг опален болью, которую ему довелось принять. Его снедает жажда мести. Мой род всегда приветствовал подобную целеустремленность, так необходимую королю. Престолы не завоевывают слабаки. Они достаются исключительно людям жестким, холодным, целеустремленным. − Король Олидан прошел перед ним еще раз, удерживая глазами взгляд Макина, и Макин, глядя в них, испугался больше, чем в тот миг, когда он смотрел в пасть огня. − Мы друг друга поняли, сэр Макин?

− Да, ваше величество, − отвел взгляд Макин.

− Можешь идти. Сэр Грэм объяснит тебе твои новые обязанности.

− Да, ваше величество. − Повернувшись на каблуках, Макин двинулся в долгий путь к широким дверям.

И весь этот путь он прошел, ощущая на себе тяжесть королевского взгляда. Только после того, как дверь за ним закрылась и он дошел до парадной лестницы, Макин произнес слова, которые не мог сказать Олидану, которые король никогда не услышит. Но он произнес их вслух:

− Это не я спас твоего сына. Это он меня спас.

Возвращаясь к своим обязанностям, Макин знал, как бы далеко ни завела ребенка жажда мщения, она никогда не удовлетворит его, никогда не заживут его раны. Принц может вырасти таким же холодным и опасным, как его отец, но Макин будет охранять его, даст ему необходимое время, потому что в конце концов ничто не сможет спасти мальчика, кроме его собственного момента в дверном проеме с его собственным огнем впереди и собственной трусостью за спиной. Конечно, Макин мог рассказать ему об этом, − но в этом мире не одна пропасть... и некоторые из них невозможно соединить словами.

Примечание. Для меня Макин всегда был интересным персонажем, этаким неудавшимся отцом-наставником, если угодно. Он призван служить Йоргу критерием нравственности, но слишком часто оказывается захваченным силой его личности и хаосом / жестокостью той жизни, в которую оказался втянут. Мы болеем за то, чтобы он нашел себя.

Спящий красавец

Меня разбудил поцелуй. Прохладный поцелуй вынул меня из горячих недр сновидения. Чьи-то губы коснулись моих, коснулись глубин, в которых я находился, темноты, в которой я пребывал. Я узнал ее и позволил ей увести себя.

− Катрин? − беззвучно произнес я ее имя. Белизна ослепила меня. Я закрыл глаза и вновь погрузился в темноту. − Катрин? − прошептал я на этот раз вслух. Проклятье, как же болит горло.

Я повернул голову. Это оказалось непросто, словно мышцы пытались вращать мир вокруг меня, в то время как я оставался неподвижным. Белый потолок сменился белыми стенами. В поле зрения попала блестящая поверхность из нержавеющей стали.

Теперь помимо ее имени я знал еще кое-что. Знал белые стены и стальной стол. Где я, кто я − это еще предстояло выяснить.

Йорг. Это имя казалось верным. Оно хорошо ложилось на язык и подходило мне по ощущениям. Жесткое и прямое.

Мне были видны длинные черные волосы, беспорядочно разметавшиеся от моей щеки по блестящему столу и свисающие с его края. Это по ним взобралась Катрин, чтобы донести свой поцелуй? Мой взгляд блуждал, а вместе с ним и мысли, словно я был пьян… или того хуже. Я не помнил себя. Я еще не мог сказать, кто я, но уже достаточно соображал, чтобы задать такой вопрос.

Образы сменяли друг друга, преображая комнату. Имена всплывали из глубин моего сознания. Вьена. Когда я уезжал из Вьены, цирюльник остриг меня почти наголо. Я помню, как щелкали его ножницы и темные пряди волос падали на вымощенный плиткой пол. Хакон посмеялся, когда я с обритой головой вышел в осеннюю стужу.

Хакон? Я попытался развесить детали его образа в пустоте, окружавшей это имя. Высокий, стройный... не старше двадцати, короткая борода под самым подбородком перехвачена железным кольцом.

− Йорг Лысый! − поприветствовал он меня и разметал по плечам свою золотую гриву, ярко горевшую на фоне волчьих шкур.

− Следи за языком, − беззлобно ответил я. Эти скандинавы не слишком почтительны к особам королевских кровей. Да, собственно, и я тоже. − Неужели пропала вся моя красота? − притворился я опечаленным. − Иногда на войне приходится чем-то жертвовать, Хакон. Я расстался со своими великолепными волосами. Потом смотрел, как они горят. В битве человека со вшами я вышел победителем, а на тебе, друг мой, они по-прежнему кишат. Я пожертвовал одной прелестью ради другой. Свою красоту я обменял на удовольствие слышать вопли врагов. Они тысячами гибли в огне.

− Вши не вопят. Они лопаются.

Я вспомнил ощущение ежика волос под рукой, когда гладил голову, силясь найти подходящий ответ. Я попытался коснуться волос, разметавшихся передо мной по стальной поверхности, но обнаружил, что руки мои связаны. Попытался сесть, но меня удержал ремень на груди. Еще пять ремней приковывали меня к столу: они были переброшены через грудь, живот, бедра, колени и лодыжки. Больше на мне ничего не было. Из стеклянных бутылочек, висевших надо мной на стойке, к венам на левом запястье тянулись трубки.

Эта комната, это белое помещение без окон было сооружено людьми не из Разрушенной Империи. Ни один кузнец не смог бы сделать такой стол, и эти гибкие трубки превосходят мастерство любого королевского алхимика. Я проснулся вне времени, в каком-то пристанище Зодчих, куда меня вывели грезы и поцелуй.

Поцелуй! Я резко повернул голову, взглянув через плечо, почти ожидая увидеть там Катрин, молча застывшую у стола. Но нет − только стерильные белые стены. И все же ее запах продолжал висеть в воздухе. Белый мускус, едва уловимый, но более реальный, чем сон.

Я, стол, простая комната с четко очерченными углами, тепло и свет, исходящие от какого-то невидимого устройства. Тепло обволакивает меня. Последнее, что я могу вспомнить, − холод. Хакон и я пробираемся через заснеженные леса восточной Словы в неделе пути от Вьены. Мы старались вести лошадей между сосен, где ветер не успел намести сугробы. Мы оба кутались в меха. Лишь капюшон и волосы длиною с четверть дюйма оберегали мою голову от замерзания. Зима свалилась на нас, сурово, рано и без предупреждения.

− Извращенский холод, − для чего-то произнес я, выдохнув клуб пара.

− Ха! Настоящие северяне такую погоду назвали бы весенней. − Бороду Хакона покрывал иней, а руки он упрятал в кожаные рукавицы на меху.

− Да? − Я продирался сквозь сосновые ветви, которые с хрустом ломались, рассыпая иней. − Тогда почему ты выглядишь таким же замерзшим, как и я?

− А-а. − От усмешки его покрасневшие на ветру щеки покрылись морщинами. − На севере мы сидим у очага до лета.

− Нам следовало остановиться у того последнего очага. − Я барахтался в снегу, пробираясь вдоль просеки.