Канцелярская крыса

— П-п-п-пппрошу меня извенить, юная мисс, я не заметил, куда делись ваши родители. Не сто-сто-стостоит волноваться, мы их разыщем! Можете подождать их у мистера Тайта, только не плачьте, прошу вас. Вы сегодня прекрасно выглядите. Я принесу вам мороженое!..

От позорного бегства Герти спас окрик, раздавшийся из глубины парикмахерской.

— Аркус! Аркус, с кем это ты там болтаешь, разбойник ты старый? Почему пол до сих пор не прибран? Аркус!..

С невероятным облегчением Герти увидел человеческое лицо в проеме двери. Лицо это выражало явственное раздражение, но к тому моменту, когда в поле его зрения попал Герти, раздражение превратилось в озадаченность.

— О, простите, сэр, не приметил вас сразу. Уж извините этого железного дурака, надеюсь, он не смутил вас. Его хлебом не корми, дай поприставать к прохожим. Аркус, ржавая ты консервная банка, чем это ты тут занимаешься?

Большое и тяжелое тело Аркуса каким-то образом приняло позу, которая у человеческого существа изображала бы крайнюю степень смущения.

— Хозяин Тайт! — в механическом голосе Герти почудилось облегчение, — Вы здесь! Тут произошло нечто странное. Сперва пришел один джентльмен, чтобы подстричься. Потом джентльмен куда-то пропал, а вместо не-не-ненего оказалась эта юная мисс. Возможно, он ее бросил и скрылся? Ужасный случай. Этот джентльмен сразу показался мне подозрительным. Же-же-желаете, чтобы я нашел полисмена?

Парикмахер еще раз взглянул на Герти, и коротко вздохнул.

— Кажется, кто-то опять перегрелся. Стой на месте!

Движением, выдающим определенный опыт, он схватил своего слугу за затылок. Щелчок, и в его руках оказалась изогнутая металлическая пластина. Герти не поверил своим глазам. В голове облаченного в железный доспех существа не оказалось того, что содержится в человеческой голове. Скорее, она походила на пустой шлем. Впрочем, не такой уж и пустой.

Там, где у человека располагался бы мозг, у Аркуса вращались на изящных латунных валах какие-то колки, крючочки, шестеренки и зубчатые передачи. Это походило на хронометр в миниатюре, разве что было несоизмеримо более сложно устроено. У Герти захватило дух, когда он оценил все то, что помещалось внутри железной головы.

Начищенные металлические детали скользили в неразрывной связке друг с другом, периодически отзываясь мягким звоном. Время от времени доносилось приглушенное дребезжание, судя по всему, за время эксплуатации некоторые фрагменты этого сложнейшего механизма успели немного разболтаться.

Парикмахер зачем-то принюхался, потом запустил толстые пальцы в затылок своего слуги, к чему-то прикоснулся, сосчитал беззвучно, одними губами, до трех…

— Предохранитель спекся, — пояснил он Герти, встретив его изумленный взгляд, — В третий раз на этой неделе. Перегревается, чтоб его… Сколько раз я твердил этому олуху, чтоб не стоял на солнцепеке! Тут и у нормального человека вся черепная внутренность в печеный тыквенный пирог превратится, что уж говорить за Аркуса. Не самая, знаете ли, надежная модель. Уж сколько раз хотел заменить… Толку от него нет, одни убытки. Примется за уборку, расколотит половину стекол. Попрошу выправить бритву, сломает ее пополам. Так уж устроен.

— Он…

— Но и избавиться от него не могу. Пусть он небольшого ума и вечно выкидывает фокусы, но как-то, знаете, привык я к этому остолопу, — парикмахер ласково похлопал по полированной макушке, — И мне еще, надо сказать, повезло. Да уж, сэр. На соседней улице стоит парикмахерская Арли Своуна, так знаете, чего он удумал? Купил себе последнюю модель от «Вестингхауса»[14]. Сертифицирована для прислуживания, манипуляций любой сложности и прочих полезных надобностей. Это я вам из буклета цитирую. А Арли, он иногда тоже фокус может откинуть. Веселый парень. Пришел к нему, значит, клиент, этакий хлыщ из Шипси. И просит подровнять ему макушку. У нас это запросто, сэр. А Арли, значит, решил номер отколоть. «А ну-ка, чурбан железный, подровняй мистеру голову!» — приказал. Ну а тот и подровнял. Махнул бритвой — начисто всю голову по самые плечи смахнул. Силищи-то в нем, как в муле… Ну и покатилась голова по полу. Да уж, сэр. Оказывается, ему на заводе не ту ленту в головешку вставили. Не для «манипуляций любой сложности», а для садовника. Ну, он и подровнял по своему разумению… Пришлось бедолаге Своуну свое дело закрывать. Мой-то Аркус смирный, да и к клиентам я его стараюсь не подпускать…

— Потрясающе, — Герти наконец смог разомкнуть зубы, — Вы хотите сказать, что этот механизм понимает все, что сказано? И выполняет ваши приказы?

— Механизм?.. Обычный автоматон, сэр, гражданской модели. Обошелся, если память не врет, в полсотни шиллингов. Зато единственный на всей улице. Толку с него немного, сами видите, зато какая-никакая, а реклама…

Парикмахер принялся что-то закручивать в механической голове. Судя по всему, работа была тонкая, но привычная. Герти неотрывно следил за ним, будучи потрясенным до глубины души.

Ему приходилось слышать о новых автоматических станках на йоркширских фабриках или о механических статуях животных, способных совершать простейшие движения, стоит лишь опустить в прорезь пенни, но здесь…

Здесь перед ним предстало нечто совершенно иное. Не станок, не музыкальный автомат, а самый настоящий голем! Удивительно было представить подобное достижение человеческой мысли, и не на большой земле, а здесь, посреди дикой и нецивилизованной Полинезии! Появись такой металлический остолоп в Лондоне, газеты трещали бы полгода без умолку, восхваляя плод человеческого разума и науки, ну а здесь, кажется, они в порядке вещей, и внимания на них обращают не более, чем на бродячих котов. Поразительно. Вот вам, мистер Уинтерблоссом, и медвежий угол. Вот вам, франт столичный, и дыра на краю Тихого океана. Съешьте-ка…

— И много… много у вас в городе таких… автоматонов? — борясь с пересекающимся дыханием, вопросил он.

— Много ли?.. Ну, душ двести наберется, пожалуй. У нас в Новом Бангоре, если вы, мистер, не знаете, сразу две фабрики по их сбору. Вестингхауса и братьев Бауэр.

— Но это же невероятно! У нас в Лондоне и слыхом не слыхивали о подобном достижении науки!

Парикмахер пожал плечами, не отрываясь от работы.

— Должно быть, товар не ходкий. Сами видите, сколько от них толку… Так вы, значит, из самого Лондона? То-то я вижу, прическа у вас чудная.

— Только что с корабля.

— Как поживает Ее Величество?

— Хворает, — вежливо ответил Герти, — Но прогнозы благоприятные.

— Вот как, значит…

— Скажите… А как устроены ваши автоматоны?

Парикмахер нахмурился.

— Устроены? Да уж как устроены… Обыкновенно устроены. Я, видите ли, людскими головами занимаюсь, а не чугунными, сам-то науке автоматической не обучен. Для этого инженеры на фабриках есть.

— Ну хотя бы в общих чертах? — продолжал настаивать Герти, — Для меня это представляет огромный интерес.

— Спросите тоже… Знаю только, что у них там внутри валик специальный двигается. Латунный, хитрой формы. На этот валик крепится лента. Точнее, это даже не лента, эта такая, понимаете ли, здоровенная катушка с бутылку размером, а уже на катушке этой лента… На ленте хитрыми машинами выбиваются дырочки, и мелко-мелко так, словно воробьи поклевали. Лента, значит, крепится на раздвижном валике, а к этому валику бронзовые молоточки прилагаются подпружиненные, штук, наверно, с дюжину. И, значит, бегут эти молоточки по валику, и попадают в дырочки… Ну а там известно, что происходит. Какую бобину вставишь, такое и следствие. Да, сэр. Бывает, что ленту зажевывает валиком или она там от старости ветшает, тогда у этих ребят начисто мозги отшибает. Хотя они и так не большого ума, как вы заметили. Собака, и та умнее будет, пожалуй. У моего кузена, который всю жизнь на флоте Ее Величества плавал, был славный пес, который, хотите верьте, хотите нет, умел выть на мотив «Моллюск-Билл моряк[15]». А эти… Эти… Ах ты ж, рыбье брюхо!

Из затылка автоматона стрельнула сухая белая искра, парикмахер выругался и отдернул руку. Едва его не опрокинув, механическое подобие человека выпрямилось во весь рост, даже бочкообразную грудь выкатило, ни дать, ни взять, барабанщик Королевского уэльского полка на смотре. Несколько секунд оно изучало с высоты своего роста обоих людей, затем с лязгом открыло рот и громогласно произнесло, совершенно не заикаясь: