Страница 161 из 184
Нервы полковника могли дать фору стальным якорным цепям, но спустя несколько минут начали сдавать и они. Дело было не в страхе, полковник Уизерс, судя по всему, не боялся ни Господа Бога, ни черта. Но для его пылкой и властной натуры бездействие было пыткой.
«Чего ты хочешь, Уинтерблоссом?» — устало спросил он.
«Хочу ответа».
«Тогда тебе лучше поскорее задать вопрос, черт возьми».
Герти испустил вздох облегчения.
— Кто вы такой и как оказались в моей голове?
Забывшись, он спросил это вслух. Но никто из угольщиков не обратил на него внимания. Если кто-то и услышал шепот Герти, то принял, по всей видимости, за судорожную молитву.
«А других вопросов у тебя нет, Уинтерблоссом? — недовольно отозвался полковник, — Мой ответ может занять слишком много времени, а именно со временем у нас сейчас наибольшие сложности».
«Тогда вам лучше поспешить, не так ли?»
Полковник вздохнул. Герти не слышал этого вздоха и не видел, но отчего-то ощутил.
«Всегда терпеть не мог бумагомарак, клерков и прочую канцелярскую шелуху. Как случилось, что из всех остолопов в Новом Бангоре я оказался именно в твоей голове, Уинтерблоссом?..»
«Будьте уверены, при возможности я тоже выбрал бы себе другого постояльца, — мысленно буркнул Герти, — Уж не обижайтесь…»
«Заткнись. Значит, хочешь узнать, кто я? Меня зовут Гай Норман Уизерс, я полковник британской армии. Сорока шести лет, холост, родился в Колчестере, что в графстве Эссекс…»
«Кажется, вы стали известны далеко за пределами Эссекса», — заметил Герти, не удержавшись.
«Меня изрядно поносило по миру, — без особого энтузиазма согласился полковник, — Причем не по самым приветливым и спокойным его уголкам. Так уж сложилось, что всю жизнь меня тянуло туда, куда нормальных людей не заманишь даже генеральскими погонами. Если где-нибудь в Западной Африке, в тысяче миль от цивилизации, обнаруживалась дыра, в которой пресной воды не найти даже за золото, где солнце выжигает все живое, окрестности кишат ядовитыми гадами, а туземцы используют в качестве валюты уши бледнокожих, судьба непременно складывалась так, что я оказывался там в течение недели».
«Беспокойная у вас, должно быть, жизнь».
«И, уверяю, я бы не променял ее на жизнь кабинетной крысы, — не слишком вежливо отозвался полковник, — Да, судьба порядком потрепала меня, но я вроде бродячего пса, который побывал в большем количестве потасовок, чем имеется родинок на заднице королевы Елизаветы. Никак не мог остепениться. То отправлялся подавлять бунты на плантациях, то собирал экспедицию в Анды, то подписывал контракт с Королевским географическим обществом на поиски экспедиции Франклина… Беспокойные были времена, не буду спорить. Но знаешь, Уинтерблоссом, даже кусок черствой маисовой лепешки, запитый затхлой трюмной водой, кажется сладким, когда понимаешь, какой ценой его добыл. Но тебе не понять. Жидкая кровь, другое поколение. Вам бы лишь пачкать бумагу, сочиняя меморандумы и формуляры. Иногда я с ужасом думаю, что ждет Британию, когда подобные вам начнут заводить повсеместно свои правила. Из нации дерзких исследователей и отважных покорителей мы сделаемся подобием разваренной овсяной каши, размазанной по глобусу!..»
«Ближе к делу, полковник, — пробормотал уязвлено Герти, — Как вы оказались у меня в голове?»
Полковник Уизерс печально усмехнулся. Герти отчего-то ощутил это, причем в мелочах, вплоть до морщин на лице полковника, опаленном светом тропического солнца, обожженном морозами и выдубленном тысячью разных ветров. Кажется, морщины были единственным способом, которым это лицо было способно выражать чувства.
«Дело в том, что я имею сомнительную честь именоваться единственным в мире победителем Нового Бангора. И, раз на то пошло, единственным его пленником».
«Мы все тут пленники, — заметил Герти, — Остров не спрашивает, он просто зовет. И сопротивляться этому зову невозможно. Поверьте, я знаю, что такое быть приговоренным к заточению здесь, я живу в Новом Бангоре уже несколько месяцев!»
«Зов!.. В свое время я отдал бы правую руку по локоть за то, чтоб услышать его! Увы, единственное, что мне приходилось слышать в океане, это зов ищущих друг друга китов и крики чаек. Я никогда не слышал зова Нового Бангора, хотя и представляю, как он звучит».
«Так вы не слышали зова?», — удивился Герти.
«Остров не звал меня. Мне даже кажется, он меня боялся. Опасался, что я вырву все его мерзкие тайны наружу, стоит мне пришвартоваться у берега».
«Боялся? Хотите сказать…»
«Да, — с испугавшей Герти убежденностью произнес полковник, — Он живой. Он чувствует. Он мыслит. Он существует».
Для того, чтобы задать следующий вопрос, Герти понадобилось не меньше мужества, чем для того, чтоб взглянуть на готовящийся к обряду трон, уже очищенный от копоти и блестящий.
«Что такое Новый Бангор?»
Ему показалось, что полковник посмотрел на него с необъяснимым сочувствием. Как человек, который единожды увидел брезжащий рассвет на того, кто всю свою жизнь прожил под землей в вечном мраке.
«Не знаю, — сказал он непривычно тихо, — И иногда кажется, что не хочу знать. Иногда мне кажется, что я не смогу этого понять, даже если буду размышлять целую вечность. Это… У меня нет ни названий, которые могли бы пригодиться, ни понятий, чтобы обозначить хоть часть его сущности. Это просто нечто, что существует возле нас. Ужасная формулировка, верно? Извини, я больше привык управляться с винчестером или багром, чем с пером… Может, тебе представиться возможность составить более стройное и изящное описание. Но это то, как я чувствую. Что-то, что существует возле нас».
«Что оно из себя представляет? — жадно спросил Герти, — Какое оно?»
Полковник молча покачал головой.
«Не знаю. Оно такое, каким мы его видим, а ведь человеческий глаз — весьма примитивный оптический прибор. А уж то, к чему он крепится, и подавно нельзя назвать надежным инструментом… Кто-то назовет его божеством, кто-то иным измерением, существующим в ветре квантовой энергии, но в противофазе с нашим собственным. Кто-то найдет мистическую составляющую или что-нибудь еще в этом духе… Для меня это что-то сродни Левиафану».
«Простите?» — вырвалось у Герти.
«Левиафан, — повторил полковник, — Древнее библейское чудовище, живущее в толще вод. Слишком большое и слишком древнее, чтобы существовать с человеком бок о бок, но слишком могущественное, чтобы попросту раствориться в эфире. Иногда, темными ночами, Левиафан всплывает к самой поверхности, чтоб поплескаться в волнах. Именно в такие моменты мы его и замечаем, но все, что нам доступно — описать плеск воды под огромным плавником или отражение света его глаз в воде. У нас нет категорий, пригодных для того, чтобы судить о его истинном размере или устройстве, как у пигмеев тропических лесов нет логарифмических линеек или несгораемых шкафов. Когда-нибудь, возможно, у нас появится что-то подобное, но тех времен, по всей видимости, не увидим ни ты, ни я, ни сама Британская Империя…»
«Я думал, вы плохо разбираетесь в философии», — пробормотал Герти, немного ошарашенный подобным видением.
«Истинный джентльмен должен разбираться во всем, — наставительно произнес полковник, отрешившись от своего задумчивого тона, — В том, как потрошить медведя и в том, как строить железные дороги, в том, как оберегать от холода порох и в том, какой рукой держать вилочку для трюфелей на приеме у герцогини…»
«Умоляю, ближе к сути!»
Полковник усмехнулся.
«Жжение в пятках, Уинтерблоссом? Ты сам хотел услышать историю целиком. Впрочем, сама история, если выкинуть из нее требуху и чешую, не столь уж и длинна. По собственной самонадеянности я вздумал бросить вызов Левиафану. Охваченный гордыней, как другой безумный охотник, старик Ахав[162], я стал разыскивать Новый Бангор. Я не собирался сидеть и ждать зова. Левиафан был слишком хитер и опытен, чтобы звать меня. Я сам искал его».
«Но откуда вы знали, что он существует? Этого острова нет ни на одной карте!»