Гниль

— Отлично. Действительно, просто отлично. Я впечатлен, господин Мунн. Любой другой при мысли о том, что Гнилец мог стать человеком, только посмеялся бы.

— Господи, Маан, я работаю с Гнилью больше лет, чем ты живешь на этом свете. Даже я знаю не все ее уловки и приемы, но если я чему и научился за все это время, так это тому, что Гниль совершенно непредсказуема. К тому же, мы быстро нашли осколки твоего кокона. После этого я сразу понял, что Гниль решила порадовать нас новым сюрпризом. Только не предполагал, каким именно. Значит, теперь ты вернул себе прежний вид?

— Да, господин Мунн. И я на поверхности. Понимаете, что это значит?

— Понимаю. Ты думаешь, что ускользнул от нас.

— Я и сделал это. Теперь вы никогда не найдете меня, Муун, даже если все ваши люди будут обшаривать город денно и нощно. Двадцать миллионов человек, а я лишь песчинка среди них. И все ваши инспектора с их прекрасным чутьем бесполезны — у меня теперь нет даже «купированной нулевой», я невидим для них. Я полностью излечился. Гниль забрала все свои подарки. Она закончила со мной.

— Ты всегда был излишне самонадеян, даже когда я взял тебя совсем мальцом, — Мунн вздохнул, — Хотя, не буду спорить, ты порядком усложнил мне задачу. Искать тебя в человеческом обличье будет куда сложнее. Ты ведь тертый парень, мой Маан, ты отлично знаешь методы и Контроля и жандармерии, ты, конечно, сможешь затеряться в каких-нибудь трущобах, или среди тех же деклассированных…

— Я был вашим учеником, господин Мунн.

— Спасибо за комплимент, — Мунн и в самом деле был доволен. Его голос не был похож на голос человека, проигравшего партию. Впрочем, Маан никогда не слышал Мунна расстроенным. Тот никогда не проигрывал прежде. — Но, как ты понимаешь, наше… кхм… дело вовсе не закончено.

— Я чист, — сказал Маан и сам удивился тому, как это прозвучало, — Я больше не Гнилец. Я даже не инспектор Контроля. Я человек, на сто проклятых процентов. Какой вам толк с меня теперь?

— Зачем притворяться теперь, Маан? — кажется, Мунн скривился. В его голосе звучала легкая укоризна, как у благодушного старика, расстроенного мелкой шалостью любимого внука, — Ты же сам понимаешь, что твоя ценность увеличилась многократно. Ты — единственная «пятерка» на всю планету. Может быть, единственная пятая стадия за миллионы лет. Ты думал об этом?

— Я человек.

— Вовсе нет. Если Гниль покопалась в тебе, она не могла не оставить следов. Да, вполне вероятно, что внешне ты чист. Может быть, даже самый изощренный тест не выявит следов Гнили в твоей крови. Но это не та гостья, которая уходит молча, уж тебе бы следовало это знать. Что-то осталось в тебе. Может, глубоко. Может, где-нибудь в костном мозге или гипоталамусе. Но осталось. И ты отдашь это мне, парень.

— Неуловимый секрет Гнили? Который расскажет вам об ее сущности? — Маан не смог сдержать улыбки, такая страсть прорезалась в голосе Мунна в этот момент.

— Может, и секрет. А может, мы и вовсе ничего не найдем. Я уже говорил тебе, работая с Гнилью, я прежде всего научился ничему не удивляться. Я знаю лишь одно — мы не можем упустить такой шанс. Мы не можем упустить тебя, Маан. Ты нужен не просто мне или Контролю, ты нужен этой планете и миллионам ее жителей. Весь, с потрохами. Твое тело, твои внутренности, твои мысли — весь ты. Целиком. Ты слишком вкусный кусок чтобы я мог позволить себе упустить тебя.

— Я ожидал этого, Мунн. Как вы понимаете, у меня другие планы. И ваша лаборатория не является их частью.

— А мне и не требуется твое согласие. Когда речь идет о судьбе всей планеты, добрая воля представляет собой лишь условность.

— Понимаю. Но вы сами сказали, что теперь затеряться мне будет не очень сложно. Из последней ловушки я выскользнул, а в новую уже не попаду.

— Мы оба понимаем это, Маан. Поэтому давай сделаем иначе. Закончим эту утомительную погоню, которая в равной мере надоела нам обоим, и заключим договор на правах старых знакомых и сослуживцев. Как разумные деловые люди.

— Договор? Это интересно. Я догадываюсь, что могу вам предложить. Но что вы можете предложить мне?

— Договор на то и договор, что позволяет сторонам получить то, чего им не хватает. Контролю не хватает тебя. А тебе тоже кое-чего не хватает, Маан.

Он понял, что сейчас услышит. Знал с самого начала, лишь только услышав первую трель войс-аппарата.

— Нет, — сказал он, неосознанно сжимая в руке проклятую пластиковую коробку, заключавшую в себе голос Мунна, полную лжи, коварства и холодного расчета, — Вы не сделаете этого.

— Твоя дочь, Бесс, — спокойно сказал Мунн, как ни в чем не бывало, — Она ведь еще жива. И невредима — насколько мне известно.

Это прозвучало так по-деловому, что Маан не сразу ощутил страх. Тот пришел позже, прочертив свой путь по его позвоночнику тысячами крохотных ледяных иголочек.

«Ты знал, — подумал Маан, заставив дышать себя размеренно и ровно, Мунн не должен почувствовать его страх, — Он должен был сказать это. Это же Мунн, который никому не позволит оставить себя в дураках».

— Перестаньте. Вы ведь не собираетесь…

— Не собираюсь — что? — с интересом спросил Мунн, — Использовать ее в качестве заложника? Почему бы нет?

— Она ребенок.

— Твой ребенок, Маан. И это главное. Что ты еще скажешь? Что это неэтично? Преступно? Цинично? Цель определяет средства, аксиома. Цель сейчас — это ты. Чтобы получить тебя нет запрещенных средств. Не та ставка сейчас. Ты же понимаешь, что я не могу не использовать эту карту.

Мунн рассуждал об этом так отстраненно и холодно, что Маан, неожиданно для себя, немного успокоился. Для него все это лишь игра. Карты, ставки, выигрыш. Есть карта «Бесс», есть карта «Маан». Сложные ходы, сложные правила. Мунн не испытывал ненависти — ни к нему, ни к его дочери. Он всего лишь тасовал карты в тонких старческих пальцах, прикидывая, как бы утянуть весь куш.

— Что вы с ней сделаете? — спросил Маан прямо.

— Что захочу, — просто ответил Мунн, и в его голосе не было ни капли злости, — Я могу деклассировать ее. Могу просто уничтожить. Или устроить несчастный случай, в результате которого она останется калекой до конца своих дней. Только не подумай, что это доставляет мне удовольствие, Маан. Мне отвратительна сама мысль о том чтобы истязать человека. Но если ты задашь себе вопрос — «А сделает ли он это?», то сам дашь правильный ответ. Сделает. Без колебаний. Ты ведь задавал себе этот вопрос, правда?..

Он задавал себе этот вопрос. Не сейчас, еще раньше. И он слишком хорошо знал Мунна чтоб быть уверенным в ответе.

Мунн сделает.

— Значит, я сдаюсь, а вы отпускаете Бесс?

— Ты всегда был умным парнем, Маан. Ты даже не представляешь, как мне жаль, что ты сейчас не работаешь на Контроль.

— А Кло? — без особого интереса спросил Маан.

— Кло не входит в предмет договора.

— Почему? Собираетесь оставить резервную ставку? Глупо.

— Нет, ни к чему. Кло… несколько не в форме для этого. Ее состояние до сих пор нестабильно. Она здорова — физически. Но, боюсь, ее психике нанесен невосполнимый урон. Я отправил ее в клинику, очень хорошую клинику, но пока это не принесло никаких результатов. Я видел ее. Она и в самом деле очень плоха.

Кло… Он удивился, обнаружив, что едва может вспомнить ее лицо. Память сохранила запах ее духов, но все остальное было едва различимо — точно он смотрел на ее фотографию сквозь толстое запотевшее стекло.

«Возможно, для нее это было лучшим выходом, — сказал голос, — Лишившись мужа и социального статуса, она была бы несчастна. И вряд ли когда-нибудь смогла бы оправиться от того потрясения, когда узнала, что ее муж — Гнилец. Считай это наилучшим вариантом развития ситуации».

— Где Бесс?

— У меня, Маан. В штаб-квартире Контроля. Есть карты, которые лучше далеко не откладывать, а то знаешь… В общем, условия договора тебе ясны. Ты можешь выполнить их прямо сейчас, это просто. Приходи. Мы сделаем все как разумные люди, понимающие суть дела. Ты приходишь, я отпускаю Бесс. Знаешь, я даже могу сделать ей подарок, если ее отец окажется здравомыслящим парнем. Например, присвою ей какой-нибудь социальный класс, более чем высокий для ее возраста и сиротского положения. Скажем, пятидесятый. С таким классом ей не составит труда получить образование и сделать отличную карьеру. Кло была бы довольна.