Гниль

Маан замотал головой. Опять захотелось спать — так сильно, что затрещала шея. Сейчас не выдержит, сломается… Если бы не эта сонливость, он бы сразу все понял. Нашел бы еще один кусочек этой безумной и непонятной картины. Ведь он был где-то, этот кусочек.

— Почему я заболел? — спросил он у Месчината, приближаясь к нему.

Но тот не испугался, даже ощутив возле себя присутствие Маана. Должно быть, когда-то давно он утратил умение бояться. Как и Маан, Месчината не был человеком, но не был им в каком-то особенном смысле.

— Не знаю. Когда мы нашли вас, едва живого, тогда я и почувствовал. Кое-кто из ребят тоже почувствовал. Тай-йин, Лалин… Это было глупо, ведь Гниль — это не простуда, человек не может заразиться ею от Гнильца. То есть мы так думали.

— И Геалах…

— Сказал нам не замечать этого.

— Он сказал «Наш добрый старый друг Маан превращается в Гнильца, но не обращайте на это внимания и не подавайте виду, до тех пор, пока я не прикажу»?

— Другими словами. Но смысл был тот же. Мы думали… Думали, он хочет помочь тебе. Сделать так чтоб не дошло до Мунна. Знаешь, как это бывает. Пистолет, один патрон…

Вот как. Они знали то, о чем он не догадывался. И молчали. И Геалах молчал. Ждал чего-то. Приказа Мунна, конечно. Но выходит, что и Мунн…

Какой-то вздор. Если Мунн так беспокоился из-за своей чудо-вакцины, дарующей людям «купированный нулевой», и боялся появления доказательств ее несостоятельности в виде Маана, он мог бы устранить их еще тогда, когда сам Маан даже не подозревал о том, что болен. Это было бы совсем не сложно. Например, когда он лежал в госпитале Контроля. Одна небольшая инъекция — и остановка сердца выглядела бы более чем естественно. После полученных им травм вопросов бы не появилось даже у самого упорного скептика. Если Маан нужен был ему живым, и это можно было легко устроить — он был беспомощен. Но Мунн не воспользовался шансом. Сам отпустил его, велев не показываться на службе как можно дольше. Если он хотел сохранить болезнь Маана в тайне, более глупого поступка и придумать нельзя.

Ему показалось, что сейчас он все поймет. Сверкнет молния, осветит кромешную темноту, в которой блуждает его рассудок, и высветит единственный возможный ответ. Но этого не случилось. Он все равно ничего не понимал. Кроме того, что все внезапно оказалось сложнее, чем ему думалось.

Но он знал, у кого есть этот ответ.

— Где он? — спросил Маан, — Где Геалах?

Месчината улыбнулся, как умел улыбаться только он. Живой мертвец с пустыми глазами убийцы.

— Он собирался к выходу. Разбирать завал. Глупая затея, конечно.

— Сколько их?

— Их? Двое, — опять смешок, — последних трех Кулаков он застрелил при попытке к бегству. Это было часа полтора назад. Я думаю, они до сих пор у входа. Ты застанешь их там.

— Кажется, тебе не очень жаль его.

— А почему мне должно быть его жаль? — удивился Месчината, — Он умрет. И я умру. И ты, Маан, умрешь. Это будет честно. Это будет справедливо.

— Так и будет, ручаюсь, — сказал Маан твердо, точно давал клятву. Месчината кивнул, успокоенный, — Но ты умрешь раньше нас.

— Я знаю это.

Безумный человек. Даже перед лицом смерти он оставался равнодушен. Маан не знал, завидует ли он ему, или же боится этого мертвенного спокойствия. Чтобы получить подобное, человек должен совершить что-то особое. Что-то более важное, чем продать душу дьяволу.

— Не хочу тебя убивать. Уходи. Я не буду бить в спину. Иди куда хочешь, для смерти не составит труда найти тебя здесь.

— Если бы я мог это сделать, я бы не сидел здесь, — отозвался Мечината, неловко приподнимаясь на камне.

Только сейчас Маан понял, чем вызвана его необычная, кажущаяся чересчур расслабленной, поза. Правая нога Месчината была вывернута в колене под неестественным углом, он увидел осколки кости и порванные мышцы.

— Никогда не бегай в темноте, — Месчината улыбнулся, — Это всегда приводит к проблемам. Но теперь это неважно.

— Извини, — зачем-то сказал Маан.

— Пустое.

Месчината сделал короткое движение, и Маан ощутил в воздухе знакомый запах оружейной смазки. Он попытался уклониться, но понял, что не успеет. Слишком много сил потрачено. Слишком клонит в сон.

Опять опоздал.

Но Месчината не собирался в него стрелять. Он поднял пистолет и какое-то время держал его перед лицом, рассматривая невидящими глазами, точно пытался увидеть оружие в последний раз сквозь кромешную темноту. В его руках пистолет выглядел так же органично, как его собственные пальцы.

— Прощай, Маан. Теперь мне надо побыть одному. Если у тебя больше не осталось вопросов.

— Остались, — неожиданно сказал Маан, хотя еще секунду назад не собирался ничего говорить, — Та история, которую ты рассказывал тогда, в «Атриуме»… Про женщину и… Про человека, который жил и боялся. Это было с тобой?

Месчината улыбнулся. С каким-то сожалением.

— Какая разница? Это ведь совершенно неважно, по большому счету.

— Конечно. Прощай, Месчината.

Тот молча кивнул ему.

Маан прошел мимо него и двинулся дальше, оставляя за спиной человека с мертвым лицом убийцы. Или не человека, но что-то с ним сходное.

Выстрел догнал его, когда он дошел почти до конца. Тоннель на мгновенье озарился короткой вспышкой, недостаточно яркой чтобы осветить его целиком, скользнувшей по камню веселой оранжевой искрой.

Он слишком устал. Путь до выхода, на который раньше он потратил бы десять минут, растянулся на несколько часов. Маану приходилось часто отдыхать, балансируя на тонкой грани между явью и черным провалом сна. Это было тяжелее всего. Но он пообещал себе, что не уснет, пока не закончит свои дела — и теперь заставлял себя идти вперед. Геалах ждал его где-то впереди, и Маан не собирался чрезмерно утомлять его ожиданием.

Все должно было скоро закончится, и это ощущение окончания чего-то долгого, тяжелого и выматывающего приятно согревало его изнутри. Больше никакого бегства. Никаких пряток с судьбой.

Единственное, о чем он жалел, что так и не увидел Бесс. Ее было жаль. Но Маан понимал, что на невидимом графике линии их жизней безвозвратно разошлись чтобы больше никогда не встретиться.

«Не обманывай себя, — сказал голос, часто заменявший ему собеседника, — Уж она по тебе точно не скучает. Она не верит в сказку о скончавшемся от ран мужественном инспекторе Джате Мане, которую растиражировали газеты и теле, она своими глазами видела, как в дом — ее дом — вламываются вооруженные люди, и как ее отец, тот самый мужественный инспектор Джат Маан, посвятивший себя борьбе с Гнилью, бежит прочь, уже мало похожий на человека… До конца своей жизни она будет знать, что ее отец был отвратительным Гнильцом, и ужас будет охватывать ее всякий раз, когда она случайно вспомнит твое лицо».

Это было верно. Он всю жизнь учил ее опасаться Гнили в любом ее проявлении, сознательно пугал Бесс, чтобы в душе у нее появился постоянный рубец страха — страха перед Гнилью. Он думал, что это поможет ей потом. И, черт возьми, он был агентом Контроля, а это тоже кое-что значило. Пожарный пугает своих маленьких детей опасностью непотушенной вовремя спички, врач — злокозненными, подстерегающими кругом, бактериями. А чем пугать своих детей человеку, чья служба заключается в том чтобы выискивать и безжалостно уничтожать Гниль?.. Он никогда не думал, что все обернется именно так. И никто на всей Луне не думал.

Единственный человек, который мог что-то понимать — это Мунн. Маан знал, что бы ни происходило вокруг него, все ниточки неизменно должны были стягиваться к старику. Он всегда был центром любой паутины. Но до него ему уже не добраться. Жаль уходить из жизни, оставив в ней последнюю загадку, но не в его положении было выбирать.

Он почувствовал их, когда подошел к завалу. Здесь почти ничего не изменилось. Да и не в человеческих силах было убрать огромные глыбы камня. Но Маан ощутил идущую откуда-то сверху гулкую вибрацию. Это значило, что наверху уже начали спасательные работы. Быстро. Но неудивительно — Мунн не хотел терять своих людей. И своего Гнильца.