Вылечим всех!

– Вербера в десятую операционную! Да не пыхти ты! Не такой уж он и тяжелый! Ты чего творишь, криворучка? А ну, стой! Куда ты тащишь верпантеру? В десятую палату, дурень! Та-ак! Погоди-и-и… Вертигра на МРТ! А мне плевать, что он много весит! Поместится, куда он денется? Коленом запихай, недотепа! Подкинь энергии жизни, чтобы обратился. Снимок должен быть в ординаторской через двадцать минут! Маргона в пятую смотровую! Я сам туда приду!

Кому-то все эти фразы могут показаться фантастической белибердой, кому-то – розыгрышем. Только не мне. Я работаю в ночной смене в больнице на перекрестке семи миров больше двух лет.

Однажды вечером шла с работы, на родной Земле, поймала такси и… очутилась тут, среди волшебных существ. Полтора года обучения и стажировки медсестрой, и вот он, головокружительный карьерный взлет – я врач третьей категории. Человеку пришлось бы учиться почти десять лет, стажироваться… Но мозг валькирии усваивает информацию не в пример быстрее, легче.

Но самое интересное не это! Самое интересное, что все два года я работала на испытательном сроке, в ожидании, пока получу диплом Академии перекрестной медицины. Стану врачом уже официально, по документам.

Еще бы! Валькирий седьмого уровня тут почти нет. Исцелять, как мы, под силу лишь единицам. А то, что я никакой не медик, а рекламщик, дело десятое.

Начальнику ночной смены – Риккару, Рику, как его тут все зовут, так и вовсе плевать на мою прежнюю профессию. Василиск, что с него взять?

– Самира! Тебе нечем заняться? Или все же зашьешь парню лапу? – одернул меня Рик, привычно хмуря иссиня-черные брови. Его ярко-синие глаза полыхнули знакомым огнем.

Я отставила чашку с кофе на стойку регистрации – голубую, из пластика, похожего на подтаявший лед, и поспешила в первую операционную.

Следом засеменила медсестра Латифа – с ней я любила работать больше остальных. Маленькая, юркая, узкоглазая она напоминала кореянку, хотя на самом деле происходила из рода оборотней-лис.

Шустрая, с очень легкой рукой, Латифа была незаменима на осмотре и даже в операционной. А еще она никогда не говорила мне под руку.

Первая операционная, как и вторая предназначалась для несрочных травм, требующих минимума энергии исцеления.

Рик брезговал рутиной. Поэтому особыми крестовыми швами из сверхпрочных и сверхэластичных нитей – единственных, какие выдерживали обращение оборотней, обработкой ран специальным антисептиком для нелюдей занимались мы, его подчиненные. Точнее, наверное, подданные.

Василиск, способный видеть всех насквозь почище рентгеновского аппарата и воскрешать только что умерших, имел здесь неофициальный статус царя и бога. И официальный – главврача и засранца, каких свет не видывал.

Операционная, выложенная полупрозрачной голубой плиткой, как и стойка регистратуры, напоминала ледяную пещеру. И холодрыга тут была такая же. Хорошо, что я ходила на работу не иначе как в шерстяных колготках и свитере под голубой робой. Даже от нее словно веяло прохладой.

Рысь сидел на кушетке, положив больную руку на специальный высокий столик-подставку из того же пластика, что и все вокруг.

В воздухе пахло кровью и дезинфектантом – ядреная вонь, хорошо, что я давно привыкла, даже можно сказать – адаптировалась. Поначалу глаза жутко слезились, болели, в горле першило.

Жилистый, гибкий оборотень, с ярко-рыжей, как и у большинства рысей шевелюрой, наблюдал за мной хитрющими темно-серыми глазами.

– А ты ниче, – хмыкнул рысь, окатив меня с ног до головы взглядом голодающего, обнаружившего на витрине сочный сэндвич. – Как зовут?

– Твой перелом ключицы, если не прекратишь на меня пялиться, – осадила я оборотня.

Все как обычно в нашем «дурдоме». Двусущие – любвеобильные и нахальные. Маргоны, с которых люди рисовали эльфов – загадочные и утонченные. Даже если уродились любвиобильными, как двусущие. Василиски и драконы высокомерны до тошноты. А мы, валькирии, врачи и медсестры, стараемся не обращать на все это внимания. Ну а что еще делать уроженкам из неволшебных миров, вроде моей, обычной Земли? Только любить сказку, наслаждаться ею и получать удовольствие от общения даже с такими засранцами, как Рик.

Даже о том, что переход между мирами забирает воспоминания, почти никто не жалел.

Рысь хмыкнул и, пока я обрабатывала его рану, откровенно «ночевал взглядом» на груди. Грудь у меня не огромная, но и не маленькая. Подчеркивать ее головокружительным декольте, как некоторые местные девушки-оборотни, не позволяет мерзлячесть. Но двусущим достаточно намека на округлости, неплохой формы. Горячие они, оборотни – температура тела под 37, 5. И темперамент соответствующий.

Рысь подвинулся на кушетке, поддернул черные джинсы и заломил бровь.

– Срежь ему рукав, – попросила я Латифу. – И мне, пожалуйста, бинты, швы для оборотней, иголку и шпильку.

– А шпильку зачем? – хихикнула медсестра.

– Вставлю ему куда-нибудь в чувствительное место. Слыхала выражение «вставить шпильку»? Пошутить, значит. Вот я и пошучу.

С внутренней стороны предплечье рыси было рассечено почти от локтя до запястья, но крупные сосуды не пострадали, да и рана выглядела чистой.

Я тщательно обработала ее дезинфектантом. Оборотню явно успели вколоть обезболивающее, потому, что сидел он расслабленно и напрягался только чтобы изучить мою грудь с другого ракурса.

Я смерила рысь новым взглядом оскорбленной невинности, но это ситуацию не исправило. Оборотень хохотнул.

– Люблю недотрог! Они такие сладкие!

– А я люблю потрогать! – И я кивнула Латифе, чтобы она стянула рану. Рысь чуть заметно скривился, но почти тут же выдал очередную сальную ухмылку.