Риса

  Внизу, под скалой, на льду ручья появилась норка.

  Длинная, тёмная, неуклюжая, она всё-таки быстро бежала большими прыжками, нескладно подбрасывая заднюю часть тела. Пробежав немного, норка встала на задние лапы, вытянулась вертикально, как тонкий и высокий пенёк. Чуть покачиваясь, осматривалась...

  А вверху, на ёлках, на высоких ветвях, ссорились четыре вороны. Одна, сидевшая в стороне от трёх других, время от времени наклонялась в их сторону, вытягивала шею и зло и гортанно выкрикивала свои картавые вороньи слова. Хотя Риса не знала вороньего языка, она понимала, что ничего доброго эти звуки означать не могли. Как только ворона начинала, три другие отвечали ей дружно и тоже раздражённо - отругивались. А над всем этим криком, на верхушке самой высокой ели, царственно сидел старый ворон. Один раз, когда вороны смолкли, он важно и задумчиво произнёс:

  - Карл! - как окончательный приговор.

  Вороны после этого некоторое время молчали. Может быть, их пристыдил спокойный и торжественный голос старика. Или они обдумывали то, что он произнёс или имел в виду. Потом забыли о вороне и возобновили свой скандал.

  Рису всё это забавляло. Раздражал её только Карл. Тем, что он всегда был выше всех. Всегда был очень горд, доволен собой - это было ясно по его голосу. И всегда смотрел на Рису свысока.

  Рысь медленно шла по звериной тропе, по сверкающему солнечному березняку, и ей казалось, что она попала в другой мир, утерянный в те давние времена, когда она в памятный огненный день ушла от людей. В последнее время она как-то переменилась. Прежде всё живое, что она видела, ей хотелось поймать и съесть, и только очень редко она просто наблюдала - за птицами, например, которые были слишком высоко. Теперь Риса всё чаще останавливалась, с любопытством разглядывала птиц или белок, резвящихся на воле, или норку, как сегодня, - разглядывала, совсем не думая о том, что они пахнут свежей кровью, что они вкусны. Всё чаще её тянуло полежать в пещере, она уставала уже и от коротких переходов, далеко от логова теперь не уходила. Даже пять-шесть прыжков наперерез зайцу хоть чуть-чуть, но уже утомляли Рису.

  Весна наступила. Оплывали снега. Длинные усы Рисы шевелились от неожиданно тёплого ветра.

  Ручей, который Риса считала своим, уже промыл слой льда, сковывавшего его всю зиму, и вырвался наружу. Талые воды сделали его бурным. Ему некогда было разбираться, что у него на пути, он смывает и отмели, и корни подмывает у деревьев, и становится мутным. Лишь в мирное летнее время ручей, не подмывший ни одного дерева, может быть чистым. И он хранит свою добрую чистоту, чтобы напоить зверя, человека и птицу.

  В бурные весенние дни Риса пила из озера, но едва ручей успокаивался, становился прозрачным, она радовалась и приходила утолять жажду только к своему ручью.

  3. СТАРЫЙ ВОЖАК

  Они приехали в лесной пустующий домик, как только полностью стаял снег. Земля набухала жизнью. Озеро около дома очистилось ото льда, стало прозрачным и солнечным, словно приготовилось к приёму уток. Но пока птиц не было, оно казалось покинутым.

  С каждым днём всё вокруг оживало. Проклюнулась молодая трава. На голых ветках берёз набухли почки. И не смолкал, не смолкал птичий гомон.

  А люди осматривали ближайшие озёра и лесные участки, проверяли, живут ли барсуки в прошлогодней норе, не ушли ли норки с быстрого ручья, что бежит неподалёку в овраге.

  Людей было двое.

  Риса сразу заметила их появление. Как-то на рассвете, подходя к логову, она услышала в лесу стук. Громкий отчётливый стук по дереву. Риса замерла. Никто, кроме человека, не мог издавать такой звук. Она это знала. И хотя с человеком у неё были связаны в общем-то добрые воспоминания, всё-таки она насторожилась, почувствовала опасность. В этот день ей плохо спалось. Снилась маленькая девочка - дочь лесника. И те большие собаки, которые жили там, в ушедшем детстве.

  Тревога родилась в её душе. Но Рису всё равно тянуло к людям. Возможно, это было просто любопытство. Возможно, неосознанное стремление к общению, к дружбе с человеком. Ведь Риса выросла среди людей, помнила и не боялась их. Хотя врождённая осторожность заставляла всегда быть начеку...

  После того как старый Карл поднял её с днёвки, Риса всё реже и меньше спала днём. Она бродила по лесу, мягко ступая по оттаявшей земле. Рысь всегда ходит не спеша, часто останавливаясь. Если, конечно, обстоятельства не заставляют торопиться. Тогда она становится неожиданно стремительной.

  Она подходила к людям с подветренной стороны. Не очень близко, чтобы две собаки, которые были с ними, не почуяли её. Издали Риса видела своими острыми глазами, как люди подолгу что-то делали с деревом. Стучали. Пилили. Прибивали длинные и тонкие полоски... Люди что-то создавали из тонких деревянных стволов. Это были длинные коробки. Риса не знала, зачем всё это, но потом догадалась, когда увидела в таком ящике норку. Глупый зверёк, заметив рысь, заметался. Риса поняла, что норка в западне, и быстро скрылась в чащобе.

  Ночами, когда Риса охотилась, она приходила к дому, где поселились люди. Не каждую ночь, но приходила. Обходила вокруг, принюхивалась к давно забытым запахам. И хотя она делала круг на довольно большом расстоянии от дома, однажды её учуяли собаки и громко и злобно залаяли. Риса подолгу смотрела на окно, непривычно светлое в тёмном лесу, на загадочный свет, слабо льющийся из него. И ей казалось, что день не весь ушёл за горизонт, что маленький кусочек дня остался в этой деревянной избушке, у людей...

  Был тёплый весенний день, когда Риса, выбрав неподалёку от лесного домика сухой бугорок, покрытый короткой ещё, но уже ярко-зелёной травой, улеглась на нём. Бугорок был окружён кустарником, и она устроилась так, что в промежутке между ветвями ей были хорошо видны и люди, и собаки. Нежась на солнце, рысь не отрывала от них взгляда.

  Эти два человека внешне очень отличались друг от друга. Один был высок ростом, другой мал. У высокого лицо заросло густой чёрной бородой, а у того, который поменьше, лицо было гладкое, без волос. Риса отличала людей издалека. Они всё время, ходили от дома к озеру, что-то переносили. Говорили на своём человечьем языке.

  Тот, кто поменьше, вдруг что-то громко и встревоженно закричал бородатому. Высокий быстро подошёл на зов, присел на корточки рядом с товарищем. Когда подбежавшие к людям собаки злобно и громко зарычали, Риса вдруг поняла, что рассматривают её след. Она вся подобралась, напружинилась, как в момент опасности. Но не ушла. Её след уходил в другую сторону. Опасности пока не было. Ведь, прежде чем залечь здесь. Риса долго петляла по лесной чаще.

  Собаки рванулись к лесу, но высокий резко крикнул, и лайки нехотя возвратились. Один пёс побежал к озеру, сразу потеряв интерес к тому, что запрещено. А второй вернулся к хозяину, лёг около и всё поскуливал, прося разрешение на охоту. Этот пёс был молодой и наивный. Он ещё надеялся, что человек может иногда разрешить то, что хочется ему, псу, а не только то, что нужно самому человеку.

  Поздно ночью, когда Риса выходила на охоту, с высокого взлобка она видела далеко внизу знакомое окно. В серой мгле весенней ночи одинокое окно избушки светилось бледным чётким пятном.

  А внутри этой избушки жёлтое пламя керосиновой лампы вычертило на стенах длинные тени. Жаром тянуло от плиты. В доме пахло деревом и крепким чаем. Люди пили чай и разговаривали.

  - А след-то рысий, крупный, - задумчиво пробормотал бородатый.

  - Давно мы рыся не ловили. Я уж, поди, забыл, как и ловушку-то ставить.

  - Зато я не забыл, - ответил бородач. - Вот съезжу в город, денька через два и займёмся, - добавил он, отодвигая пустую чашку, как будто подчёркивая этим, что ещё одно дело решено... Присутствуй Риса при этом разговоре, она, возможно, почувствовала бы грозящую ей опасность. Она хорошо понимала интонации человеческого голоса. Даже те, едва уловимые, которые сами люди часто не замечают у своих собеседников. Потому что у рыси более острый слух и обострённое восприятие. Когда человек злится, когда он безпокоится, волнуется, настораживается - все эти и многие другие интонации были ей понятны.