Страница 23 из 24
«Гитлер ей не подходил, так она ответила госпоже Наоми Френкель».
Брандт благодарит портниху и вручает ей от имени муниципалитета премию в тысячу марок.
Типичная немка, на лице которой глубокая печаль, привлекает внимание Наоми. Чувства ей подсказывают, что у этой, стоящей отдельно от всех, высокой и худой блондинки, в прошлом случилось что-то тяжкое. Она подходит к женщине.
«Меня зовут Наоми Френкель. Я занимаюсь исследованием Германии. У меня такое впечатление, что и вы должны были получить награду. Я приехала сюда, чтобы искать тех, кто был против нацистов. Буду вам очень благодарна, если вы расскажете о себе».
Они усаживаются за столик в кафе, недалеко от дворца спорта. Наоми, стараясь не быть назойливой, изучает лицо собеседницы, которая, несомненно, в молодости была красавицей.
«Я помню это кафе с детства», – делает Наоми первый шаг, чтобы вызвать немку на разговор, следит за ее движениями.
«Я беженка. Мои братья и сестры сумели бежать, но все дяди и тети были уничтожены в Аушвице. Нацисты схватили моего любимого человека. Он был очень образован. Увезли его в Аушвиц. Я знала, какова судьба еврея, взятого в концлагерь, и решила его спасти».
Немка рассказывает, что проникла в Аушвиц, одевшись в форму женщин, служащих в СС. Обнаружила, что любимый – в списке осужденных на смерть. В порыве отчаяния, она напала на эсэсовца, попавшегося ей на дороге: «Я не хочу иметь с вами никакого дела! Я не хочу вас знать! Отойдите в сторону. Дайте мне дорогу!»
«Я вырвана с корнем. Ни немка, ни еврейка. Нет у меня места в этом мире».
«Поезжайте жить в Израиль. Ваше право – жить с еврейским народом в государстве Израиль».
«Нет у меня права жить в Палестине. Я не прошла все ужасы, которые прошли евреи. И ничего не сделала, чтобы их спасти. Только искала своего любимого человека».
Наоми продолжает скитаться по Германии, и ее гнойные раны кровоточат. Она интервьюирует десятки людей, которые получили награду за спасение евреев. Большинство спасителей были простыми людьми. Как и портниха, многие из них затруднялись объяснить, почему рисковали жизнью во имя спасения евреев. Она приходит к выводу, что ни идеология и ни мировоззрение стоят за их решением. Они обычно повторяли, что Гитлер им не нравился. Большинство из них были верующими христианами и преклонялись перед Иисусом Христом.
Она размышляет над силой религии. Она вспоминала германскую мифологию. Варвары проповедовали убийства, войны, разврат. Германский эпос брутален. И Гитлер думал о том, чтобы вернуть потомкам нордических племен их древние символы. Нордические племена, и среди них варварские германские, не прошли внутренний процесс культурного развития. С помощью меча римская империя навязала христианскую веру германским племенам, но они и их потомки не впитали нравственные ценности. С этими мыслями она снова прочитала книгу «Поэзия нибелунгов».
В германском эпосе, обнаруженном в восемнадцатом веке, она нашла атмосферу язычества, в которой властвует месть, жестокость, безумие. Она углубилась в исследования распространения христианства в северной и центральной Европе. Она рассматривает еврейство как противопоставление язычеству. Еврейский народ, в отличие от язычников, не знал периода варварства. Величие еврейского народа в том, что он хранил народы от варварства. В двадцатом веке «Поэзию нибелунгов» берут на вооружение нацисты. Рихард Вагнер в своей книге «Евреи и музыка» пишет, что евреи – народ чужеродный, лишенный музыкального таланта. Композитор Вагнер, убежденный в своей гениальности, вдохновлен нордической мифологией. Вагнер стилизует нордическую музыку, используя функциональные и весьма необычные формы гармонии с небольшим выбором музыкальных средств. Эта музыка возбуждает публику. Гитлер и его приспешники видели в музыке Вагнера выражение истинно арийского, германского духа. Гитлер поддерживал театр в Байрейте, выстроенный Вагнером, в котором шли все его оперы, соединенные в «Кольцо Нибелунгов».
Наоми пишет и днем и ночью, часами ходит по улицам и переулкам бывшего рабочего квартала.
А в это время израильская спецслужба МОСАД захватил в Аргентине Адольфа Эйхмана.
Немцы, с которыми говорит Наоми, его оправдывают.
«Он получил приказ, а приказ надо выполнять», – говорят ей.
«Госпожа, поговорим откровенно. Женщина его привела к позорному концу. Ева Браун виновна в его падении».
Она слышит это в кафе, ресторанах, в беседах за обеденным столом.
«Госпожа», – говорят ей, – скажу вам правду. Гитлер сделал для Германии много хорошего. Только в самом конце у него был нервный срыв».
«А ведь сколько полезного он сделал», – восторгался вождем в 1936 отец Эльфи, муж поварихи Эмми. Этот новоиспеченный нацист, совсем недавно социал-демократ, с гордостью смотрел на дочь, истинную арийку в форме гитлерюгенда. Он говорил о новой Германии, как о чуде творения. «Нацисты восстановили государство, дали всем обеспеченную жизнь, вернули закон и порядок, – говорил он, и лицо его светилось удовлетворением. Гитлер – нужный человек в нужное время!»
Так считало большинство немцев.
Нацисты ограбили всю Европу. На какое-то время завалили трофейным добром Германию. Многие из ее собеседников словно бы забыли страшную катастрофу страны, и тоскуют по изобилию Третьего рейха. От этих разговоров, Наоми начинает тошнить. На вечеринке у ее друзей Куно и Труды, пристал к ней однорукий инвалид войны. Пригласил ее на танец. Она ответила, что вообще не танцует. Он сидел напротив нее, сверлил ее взглядом, пытался с ней флиртовать, сказал, что только еврейские женщины так красивы, как она. Навязался ее провожать, сказал, что во время войны был офицером.
«Нацистом!» – громко сказала она.
«Да. И знай, что тот, кто был нацистом, никогда не освободится от нацизма. Нацизм это сама сущность жизни».
«Так чего же ты прилип к еврейке?»
«Ах, еврейский вопрос снят с повестки дня. Они потеряны. Гитлер сумел сбросить их со сцены Истории. Я сегодня готов на тебе жениться, и никто мне не скажет: она – еврейка. Я готов тебе доказать в постели, что нет разницы между евреями и христианами».
Она возвращалась домой и думала, что есть правда в его грубости. До войны немецкое еврейство играло определенную роль. Сейчас же, после войны, с кем бы она ни говорила, и куда бы ни обращалась, все говорят о евреях, как о чем-то незначительном. Евреи, оставшиеся в Германии, не придерживаются иудаизма.
Она приходит в семью, которая в тридцатые годы проголосовала за нацистскую партию. В гостиной сидело около двадцати человек разных возрастов, специально приглашенных на встречу с израильской писательницей. Она пришла с набором пластинок речей Гитлера, от первой и до последней, в которой он прощался с народом, и сообщал, что кончает жизнь самоубийством, ибо германский народ не достоин его. Пластинки пользовались популярностью и быстро исчезли с прилавков. Только с помощью Артура ей удалось достать комплект, который она намеревалась подарить институту современного иудаизма при Иерусалимском университете. Она сказала собравшимся гостям, что хочет поставить пластинку с обращением Гитлера к молодому поколению. Тишина воцарилась в гостиной.
«Как мы сдались этой глупости!», – выкрикнул кто-то из присутствующих. Патефон гремел голосом Гитлера, который без конца возвращался к одним и тем же предложениям. Гости же занимались своими делами: ели пирожные с кремом, запивая их кофе. И, все же, Наоми не могла избавиться от впечатления, что равнодушие слушателей напускное, словно они совершенно не интересуются Гитлером. Она видела в их лицах отсвет тоски по улицам с праздничными толпами тридцатых годов, по национальной гордости, по великим надеждам, которые им внушал фюрер.
«И эти глупости вас воодушевляли? Как вы могли?!» – какой-то парень разражается смехом. Молодежь не понимает родителей. Однако Наоми видела своими глазами, как каждый день по городу маршировали колонны людей всех возрастов и слоев населения в отутюженной форме. Колонны шагали по улицам, вызывая восторг толпы, стоящей по обе стороны улиц. В огромном дворце спорта она видела, как Гитлер приводил в безумие массы слушателей своими истерическими речами. Сверкающие значками мундиры, кинокадры, грохот барабанов, пронзительные звуки медных труб, полыхающие знамена, пылающие факелы, – все это возбуждало надежды в сердцах немцев, – и вот к чему это привело.