Страница 1 из 6
Юкио Мисима
ПАРЧОВЫЙ БАРАБАН
Одноактная пьеса
Пер. с японского Г. Чхартишвили
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Ивакити - старик уборщик
Каёко - секретарша
Харуноскэ Фудзима - учитель танцев
Тояма - молодой человек
Канэко - дипломат
Хозяйка модного ателье
Ханако
Модистка
Центральная часть сцены представляет собой проем городской улицы. Слева и справа - третьи этажи двух зданий, с окнами и вывесками. Слева находится юридическая контора: старомодная, скромно обставленная комната, вместилище доброты, искренности. Там стоит кадка с деревцем. Справа модное ателье, обставленное ультрасовременно. Эта комната - вместилище зла и фальши. В углу - большое трехстворчатое зеркало. Весна. Вечер.
Юридическая контора.
Ивакити (подметает комнату, постепенно перемещаясь к окну). Ну-ка в сторонку, в сторонку ноги-то убери. Пыль из-под тебя не выметешь.
Каёко (достает из потрепанной сумочки зеркальце и, повернувшись поближе к свету, подкрашивает губы). Щас-щас, минуточку. Мне совсем чуть-чуть осталось. (Ивакити делает вид, что хочет веником задрать ей юбку.) Ах ты, старый развратник! Что творится со стариками - прямо беда. Ужас до чего сексуально озабоченные. (Наконец встает.)
Ивакити (подметая). Сами вы озабоченные, вертихвостки. Когда девушке девятнадцать-двадцать, ей без помады куда лучше. Спроси хоть у своего ухажера - ему некрашеные губки, поди, больше по сердцу.
Каёко (смотрит на часы).Что поделаешь, дедушка, что поделаешь. Не можешь одеться как хотела бы - так хоть губы подкрасишь. (Снова смотрит на часы.) Вот свинство. Почему бы ему не кончать работу в одно время со мной? Сиди тут. А по улице болтаться опасно - кафе, витрины, того и гляди, на что-нибудь потратишься.
Ивакити. А я, признаюсь тебе, за всю свою жизнь в кафе ни разу не был. Так, на улице перехватишь чего-нибудь, и ладно. Но уж зато мне в точности известно, где с лотка хороший суп продают, а где - пойло. (Кивает на пустой письменный стол.)
Как-то раз хозяин отведал на улице супу по моему совету. Очень хвалил. А мне приятно - будто я его у себя дома угостил.
Каёко. Что-то дела у нашего хозяина все хуже и хуже.
Ивакити. А напридумывали законов-то. Страшное дело. Вот и развелось адвокатов, как собак нерезаных.
Каёко. Может, ты и прав. Такое, казалось бы, место бойкое...
Ивакити. Просто хозяин нипочем не возьмется, если в деле хоть какая кривинка есть. Не выносит окольного да кривого. (Оглядывается на картину, висящую на стене.) Вон, картина на стене чуть-чуть покривится - и то ругается. За такую прямоту я его и уважаю. И работать на него буду сколько сил хватит.
Каёко (открывает окно). Гляди-ка, ветер стих.
Ивакити (подходит к окну). Это хорошо, весной такие поганые, пыльные ветры дуют... Ох, благодать. Откуда это так вкусно запахло?
Каёко. С первого этажа, из китайского ресторана.
Ивакити. Вот это запах! Недаром, знать, деньги такие дерут!
Каёко. Ты посмотри, дед, какой закат! Стекла в окнах так и пылают.
Ивакити. А вон голуби. Это они на крыше того дома живут, где редакция. Ишь, кружат... Красота...
Каёко. Вот что значит любовь. Ты прямо поэт стал.
Ивакити. Любовь-то любовь, да безответная. Не то что у тебя.
Каёко. Ты так и не узнал, как зовут твою принцессу?
Ивакити. Я ее зову "Лунная Азалия".
Каёко (показывает на цветочную кадку). Вот азалия. Деревце как деревце. Ничего особенного.
Ивакити. Ох, полить-то я и забыл. (Убегает.)
Каёко. Сбежал. Застеснялся.
Ивакити (возвращается с лейкой). Прости, азалия, прости. Скоро распустишь новые листочки? (Поливая, гладит листья.) "Черные локоны листвы..." Здорово сказано, да?
Каёко. Что, ответа все нет?
Ивакити. Нет.
Каёко. Нехорошо. Стыдно на письма не отвечать. И я зря, что ли, взад-вперед бегаю, послания твои таскаю? Сколько уж отправил-то?.. Ну да, сегодня как раз тридцатое.
Ивакити. А еще перед тем семьдесят, да боялся отправлять. Семьдесят дней подряд сгорал от любви, писал письма и потом сжигал. Спасибо ты пожалела старика, согласилась передавать. А то бы я так духу и не набрался... Сколько же я всего написал?..
Каёко. Эх ты, математик. Ровно сто получается.
Ивакити. Ох, горе-горькое, любовь безответная.
Каёко. А ты настырный.
Ивакити. Я иногда хочу забыть о ней, правда, хочу. Только еще хуже расстраиваюсь. И так мука, и этак - лучше уж любить. Каёко. И за что на тебя напасть такая?
В комнате справа зажигается свет.
Ивакити. Свет зажегся! Всегда в одно и то же время... Как только у нас тут жизнь замрет, там, наоборот, все начинается... Три месяца уже прошло. Я тогда тоже подметал здесь и все туда, напротив, поглядывал - так, от нечего делать. И тут увидел ее. Впервые. Входит она. С нею - какая-то служанка, горничная, не знаю. Хозяйка сама их ввела... Снимает она шубку - всю такую, из золотого меха, а под шубкой - черное платье. И шляпка черная, и волосы чернее смоли. Как ночное небо. А лицо... лицо - как ясный месяц на небосклоне. Все крутом так и осветилось, так и засияло. Сказала словечко-другое - и засмеялась. Я прямо задрожал весь... Так она рассмеялась, знаешь, - не передать словами... И пока она не ушла в примерочную, я все стоял как вкопанный... Вот как оно началось.
Каёко. Не такая уж она и красавица. Одевается шикарно, это да.
Ивакити. Любовь, девочка, знаешь какая? Ты-то сам стар, уродлив, а она - словно волшебное зеркало, и от твоего уродства только краше делается.
Каёко. Значит, у меня тоже есть шанс?
Ивакити. А как же! Твой парень тебя наверняка наипервейшей красавицей считает.
Каёко. Тогда получается - сколько на свете женщин, столько ясных месяцев на небосклоне?
Ивакити. А ты думала! Полненькие - это полные луны, а худенькие - едва народившиеся месяцы.
В комнату справа входят трое мужчин.
Ивакити. Все, время. Пора письмо дописывать. Каёко. Давай быстрее. А я пока почитаю.
Ивакити садится за стол и пишет. Каёко читает. В модном ателье.
Учитель танцев (у него в руках барабан, завернутый в лиловый платок). Позвольте представиться. Меня зовут Харуноскэ Фудзима.
Молодой человек. А я - Тояма. Это - господин Канэко из Министерства иностранных дел. Вы не знакомы с господином Фудзима?