Страница 2 из 32
И мальчик впервые в жизни понял язык солнца.
Это очень важный момент в книге. Оказывается, чтобы выжить в этом мире, недостаточно понимать звериные языки, надо еще знать и язык солнца, гор, рек и долин. Поняв язык солнца, главный герой начинает понемногу постигать, что окружающая нас дикая природа живет по тем же законам, по которым должны бы были жить все человеческие сообщества.
По законам самосохранения.
К примеру, не убивай больше, чем можешь съесть (попробуйте предъявить эту максиму любому прославленному военачальнику, посвятившему жизнь вытаптыванию чужих огородов и уничтожившему миллионы невинных людей. Он ответит: «А я вообще никого не убивал и тем более не ел…»). Не разрушай то, что не ты построил. Выручай друга. Не нарушай данное слово.
После этой утренней беседы со светилом в Нильсе с каждой новой главкой происходят заметные перемены. Если в начале истории превращенный в Тумметота Нильс совершает хорошие поступки из корыстных побуждений (ему во чтобы то ни стало надо добиться, чтобы гуси взяли его с собой в Лапландию), то постепенно это становится настоятельной, даже навязчивой потребностью – делать добро ближнему.
И он окончательно проникается этой идеологией бескорыстного добра, когда подслушивает ночной разговор между Аккой с Кебнекайсе и лисом Смирре.
– …не только я, но и каждый в моей стае, от самого молодого до самого старого, готов ради Тумметота пожертвовать жизнью.
Вот что говорит Акка. А вот прозрение Нильса:
Он даже подумать не мог, что когда-нибудь услышит что-то подобное. Кто-то готов ради него пожертвовать жизнью!
И после этого он спасает от выстрела медведя, который собирается его убить. Здесь-то он точно заслужил бы аплодисменты Иммануила Канта с его категорическим императивом!
Кант утверждал, что хороший поступок только тогда истинно хорош, когда от него не ждут никакой выгоды.
Одна из кульминаций этого поначалу вполне язычески-природного, но постепенно все более христианского возрождения Нильса – сцена, когда крестьянка делится хлебом с орлом. С огромным, приносящим ущерб хозяйству и опасным даже для людей хищником. Сельма формулирует мораль предельно кратко, оставляя читателю самому поискать примеры вокруг себя.
Сострадание выше ненависти.
Религия Сельмы Лагерлёф истинно христианская, потому что она не ориентирована на конфессиональную замкнутость, на защиту от враждебных учений. Наоборот, она словно предваряет Анри Бергсона, который считал, что функция христианства как раз и заключается не в создании, а в разрушении барьеров не только между отдельными религиозными сектами, но и между народами. Более того, Сельма, как и Иисус Христос, не только мечтает об идиллическом сосуществовании людей разных рас и вероисповедований, но и о всеобщей гармонии всего живого на земле.
Мало того, по ходу рассказа она ставит бесчисленное количество требующих ответа нравственных дилемм и ясно дает понять, что эти дилеммы должны быть решены каждым – в меру его искренности и человечности. Например, что важнее: слепое исполнение патерналистских указов или простая человечность? (Главы «Канун ярмарки», «Легенда о фалунских рудниках».) Почему вороны, вполне мирный, хотя и разболтанный народец, поголовно становятся бандитами, как только во главе стаи оказывается бандит? («Глиняный горшок».) Можно ли для своей выгоды воспользоваться минутной слабостью другого, даже совершенно чужого тебе человека? («Искушение».)
И многое, многое другое, что не потеряло своей важности и сегодня.
Есть такое понятие – философско-нравственный парадокс. Чтобы оно не звучало сотрясением воздуха, приведу известный пример профессора Сандерса.
Вы водитель трамвая, и у вас отказали тормоза. Вы видите, что на путях работают трое дорожных рабочих, и вы их непременно раздавите. Правда, у вас есть возможность свернуть, но на боковом пути тоже рабочий, но один. Что вы выберете и какой выбор будет этически верен?
Это потому и парадокс, что на него нет ответа. Он мало чему учит, разве что дает повод к размышлению. И единственный возможный ответ – не идти в вагоновожатые, а выбрать другую профессию.
Для писателя, впрочем, возможность подобной нравственной эквилибристики очень и очень соблазнительна. На ней построена почти вся постмодернистская литература, да и пораньше. Начать можно с Сервантеса и Достоевского.
Но Сельма Лагерлёф не увлекается философскими парадоксами, она ставит нравственные вопросы прямо и искренне и требует от читателя прямых и искренних ответов. И если считать, что книга адресована детям (в чем, кстати, некоторые литературоведы сомневаются), то ответы эти чрезвычайно важны для формирования того типа личности, о котором мечтает Сельма Лагерлёф.
И последнее: по-видимому, это первая в истории мировой литературы книга, где всерьез поднимаются вопросы экологии, взаимоотношений человека и природы. При этом тревогу бьют не люди, даже не ученые, подсчитавшие, что в таком-то пруду количество головастиков пошло на убыль.
Людей предупреждает сама природа. Нельзя осушать озера. Нельзя бездумно вырубать леса, нельзя рыть направо и налево шахты. Никакое богатство не принесет счастья на мертвом пространстве изуродованной людьми планеты.
Невозможно перечислить все приемы, которые использует Сельма Лагерлёф, чтобы донести до читателя главную мысль своей замечательной книги. Фантастические превращения, как у Свифта? – пожалуйста. Звери размышляют и даже разговаривают между собой, как у Киплинга в «Книге джунглей»? – разумеется. Полные приключений путешествия, как у Жюля Верна? – конечно.
Но все бесчисленные истории в нежной и доброй книге Сельмы согреты любовью и состраданием, юмором и печалью.
Это и есть главная мысль книги.
Любовь и сострадание, юмор и печаль… Вот и весь набор ценностей, который необходим ребенку, чтобы вырасти в настоящего человека. Всему остальному можно научиться позже.
I. Мальчик
Гном
Воскресенье, 20 марта
Жил однажды мальчик. Худой, долговязый, с льняными волосами. Лет четырнадцати. Назвать его примерным или хотя бы просто хорошим мальчиком язык не поворачивается. Нет, ни примерным, ни просто хорошим назвать его нельзя. Больше всего он любил поесть и поспать, но это бы полбеды. А беда в том, что, когда мальчик не ел и не спал, он затевал разные зловредные проказы и каверзы.
Как-то в воскресенье родители собрались в церковь. Мальчик оперся локтями на стол, а подбородок положил на руки. Дожидался, пока уйдут.
Повезло. Часа два их не будет. Можно, к примеру, взять отцовское ружье и пальнуть пару раз, и никто ничего не скажет!
Но отец будто прочитал его мысли. Ведь уже ушел почти, и надо же – в последний момент остановился на пороге и внимательно посмотрел на сына:
– Раз уж ты не идешь с нами в церковь, будь любезен прочитать проповедь дома. Понял?
– Само собой. Почему бы не прочитать.
Только и дел мне, что читать вашу проповедь!
А мать точно пружина подбросила. Не успел мальчик оглянуться, она уже схватила с полки «Домашнюю Постиллу»[1] и впечатала в стол у него перед носом. И когда только успела – открыла книгу как раз на странице с сегодняшней проповедью! Рядом положила Новый Завет. А напоследок придвинула к столу кресло, купленное в прошлом году на распродаже в пасторской усадьбе. С чего бы честь такая – обычно в нем позволялось сидеть только отцу.
Что это они так стараются? – подумал мальчик. Пару страниц прочитаю, но уж никак не больше. Еще чего!
И опять! Да что ж это такое! Отец, похоже, и вправду умеет читать мысли. Подошел вплотную к сыну и раздельно сказал:
– И чтоб прочел как следует! Не с пятого на десятое, а как следует. Придем из церкви, спрошу по каждой странице! По каждой странице! Пропустишь что-то – пеняй на себя.
1
«Домашняя Постилла» – собрание воскресных проповедей Мартина Лютера, изложенных простым и доступным языком. Издана в 1544 году, на русский язык переведена впервые в 2011 году. – Здесь и далее примеч. переводчика.