Другая сторона (ЛП)

— Мне жаль, — говорит Оуэн, — мне действительно жаль, но так и должно быть.

— Почему? — спрашивает Лиз. — Почему должно быть именно так?

— Потому живые должны жить своей жизнью, а мертвые — своей.

Лиз качает головой.

Оуэн снимает свои солнечные очки, открывая симпатичные темные глаза, обрамленные длинными черными ресницами.

— Если это важно, — говорит Оуэн, — я знаю, что ты чувствуешь. Я тоже умер молодым.

Лиз смотрит на лицо Оуэна. Она отмечает, что без очков он выглядит лишь самую малость старше самой Лиз, лет на семнадцать-восемнадцать.

— Сколько вам было, когда вы попали сюда?

Оуэн делает паузу.

— Двадцать шесть.

«Двадцать шесть, — с горечью думает Лиз. — Есть целый мир отличий между пятнадцатью и двадцатью шестью».

В двадцать шесть делают вещи, о которых в пятнадцать только мечтают. Когда Лиз наконец начинает говорить, меланхолия в голосе делает ее старше своих лет.

— Мне пятнадцать лет, мистер Уэллс. Мне никогда не исполнится шестнадцать, и вскоре мне снова будет четырнадцать. Я не поеду в колледж, на выпускной, или в Европу, или куда-либо еще. Я даже не получу массачусетские водительские права или диплом средней школы. Я никогда не буду жить с кем-то, кто не является моей бабушкой. Не думаю, что вы знаете, что я чувствую.

— Ты права, — тихо говорит Оуэн, — я только хотел сказать, что всем нам тяжело смириться с нашими жизнями.

— Я смирилась со своей жизнью, — говорит Лиз, — просто есть одна вещь, которую мне нужно сделать. Я сомневаюсь, что это будет иметь большое значение для кого бы то ни было, кроме меня, но я должна это сделать.

— Что это за вещь?  — спрашивает Оуэн.

— Почему я должна рассказывать об этом?

— Это для доклада, который я должен написать, — говорит Оуэн. Конечно, это правда лишь отчасти.

Лиз вздыхает.

— Если вам надо знать, это был свитер из кашемира цвета морской волны, спрятанный под половицей в моей гардеробной.  Это был подарок на день рождения моего папы. Этот цвет подходит к его глазам.

— Свитер? — недоверчиво переспрашивает Оуэн.

— Что неправильного в свитере? — допытывается Лиз.

— Без обид, но у большинства людей, которые озаботились поездкой к Колодцу, есть более важные причины сделать это, — качает головой Оуэн.

— Это было важно для меня, — настаивает Лиз.

— Я имею в виду дело жизни и смерти. Места захоронения тел, имя убийцы, завещания, деньги. Ты уже улавливаешь ход моих мыслей.

— Извините, но со мной не случилось ничего важного, — говорит Лиз. — Я просто девочка, которая забыла посмотреть по сторонам, когда переходила улицу.

Звучит сирена, означающая, что они прибыли к берегу.

— Так что, у меня неприятности? — Лиз старается говорить легко.

— Так как это было твое первое преступление, по большому счету, ты получишь только предупреждение. Само собой разумеется, что я все расскажу твоему консультанту по адаптации. У тебя ведь Олдос Гент, верно?

Лиз кивает.

— Гент — хороший человек. На следующие шесть недель тебе запрещен вход на любую из Смотровых площадок, и мне придется конфисковать твое снаряжение на это время.

— Отлично, — высокомерно говорит Лиз, — могу я идти?

— Если ты спустишься в Колодец снова, это будет иметь более серьезные последствия. Я не хочу видеть вас, попавшей в неприятности, мисс Холл.

Лиз кивает.

По дороге к автобусной остановке она думает об Элви, своем отце и всех тех неприятностях, в которые она втянула свою семью. Удрученная и слегка мокрая, она понимает, что Оэун Уэллс был, вероятно, прав. «Он думает, что я глупая», — говорит Лиз себе.

Конечно, Оуэн Уэллс ничего подобного не думает. Люди, которые работали в бюро, часто имели больше всего проблем с принятием своих смертей. Хоть они и сопереживают нарушителям, они лучше всех понимают, как важно быть твердыми с теми, кто вступил в Контакт в первый раз. Это слишком опасно — так легкомысленно вступать в Контакт с живыми. Поэтому Оуэну Уэллсу непривычно, когда он понимает, что думает о кашемировом свитере цвета морской воды. Он не уверен почему.  Он предполагает, это потому, что просьба Лиз была такой особенной. Большинство людей, которые посещают Колодец, должны быть остановлены для их же собственного блага, иначе они станут одержимы людьми на Земле. Почему-то ему кажется, что к Лиз это не относится. «В самом деле, что плохого может случиться, если отец Лиз получит свитер?» — спрашивает себя Оуэн Уэллс. Это может сделать вещи чуточку легче для родителей, которые лишились своего ребенка, и для милой девочки, которая умерла слишком юной.

 

Кусок нити

 

Во время стресса Лиз инстинктивно гладит швы над ухом, а вечер путешествия к Колодцу был, конечно, напряженным.  Этой ночью в постели Лиз обнаруживает, что швы пропали. Впервые за последние месяцы Лиз всхлипывает и рыдает.

Она считает, что они, вероятно, пропали во время погружения — наверное, из-за сочетания сильного давления и воды. Лиз в отчаянии, потому что ее последний кусочек Земли ушел навсегда. Она даже подумывает предпринять новое погружение за нитью, но быстро отбрасывает эту идею. Во-первых, дайвинг ей запрещен, во-вторых, даже если бы он не был ей запрещен, нить (точнее полиэфирная нить) меньше трех дюймов в длину и одну шестнадцатую дюйма в толщину. Было бы безумием пытаться найти ее. Лиз проводит мизинцем по шраму, там, где раньше была нить. Она едва его ощущает. Она знает, что шрам тоже скоро исчезнет. И когда это случится, все будет выглядеть так, будто она никогда не была на Земле.

Лиз смеется. Столько слез из-за куска нити, и такая трагедия из-за свитера. Ее жизнь свелась к катушке ниток. Теперь она думает, что не уверена, когда именно потеряла швы. С начала работы, ей нечасто случалось их трогать. На самом деле она даже не может вспомнить, когда дотрагивалась до них до этой ночи. Возможно, они пропали раньше (что если они полностью растворились?), а она этого даже не заметила? Лиз снова смеется.

От звука смеха Лиз Бетти просовывает голову в дверь комнаты Лиз.

— Что-то смешное? Мне не помешает хорошая шутка.

— Меня арестовали, — произносит Лиз со смехом.

Бетти начинает смеяться, а затем останавливается. Она включает свет в спальне Лиз.

— Ты это несерьезно.

— Нет, серьезно. Незаконное погружение в Колодец. Я пыталась вступить в Контакт с папой, — Лиз пожимает плечами.

— Лиз!

— Не волнуйся, Бетти, я усвоила урок. Это была совершенно не стоящая поездка, — говорит Лиз. — Я расскажу тебе всю историю целиком.

Бетти садится на постель Лиз. После того как Лиз заканчивает, Бетти произносит:

— Люди тонут там, знаешь ли. Никто никогда не находит их. Они просто лежат на дне океана, наполовину мертвые.

— Тебе не придется беспокоиться о том, что я утону, потому что я туда больше никогда не вернусь, — говорит Лиз твердо. — Самое худшее заключается в том, что последнее воспоминание для Элви будет о том, как я лгу ему и из-за меня он попадает в неприятности. Если бы он не решил любым способом отыскать свитер, я бы хотела сказать ему: «Эй, Элви, ты потрясающий брат, и я люблю тебя».

— Он знает это, Лиз, — отвечает Бетти.

Лиз тянется к своим швам, но их, конечно, там нет.

— Бетти, — спрашивает Лиз, — как прекратить скучать по Земле?

— Ты не перестанешь, — отвечает Бетти.

— Так это безнадежно? — вздыхает Лиз.

— Я этого не говорила, не так ли? — укоряет Бетти Лиз. — Сделай вот что. Составь список всех вещей на Земле, по которым ты скучаешь. Подумай усердно. Это не должна быть просто куча имен. Потому что ты скучаешь по людям, а здесь у нас тоже много людей.

— Итак, я сделаю список. И что дальше?

— Потом ты или отбрасываешь этот список и принимаешь, что никогда не сможешь иметь эти вещи снова, или принимаешься за дело, чтобы вернуть все обратно.

— Как мне вернуть все обратно? — спрашивает Лиз.