Страница 7 из 47
По словам Айзы, до этого момента лорд только отдавал приказы – сделайте то, откройте это, – но сам почти не принимал участия в своей новой затее, словно все еще сомневался, правильно ли поступает. Но потом он поднялся наверх, увидел двух молодых женщин, беспомощно стоявших перед дверью галереи, и внезапно им овладело желание крушить все подряд. Гатри редко охватывали приступы истинной злости. Человек хладнокровный и гордый, он почти никогда не терял самообладания, и от него скорее можно было ожидать ироничной и жесткой вежливости, нежели подлинного гнева, потому Айзу так напугало охватившее его бешенство при виде злосчастной двери, словно сам Сатана заметался перед вратами, где стражами стояли Грех и Смерть. Подойдя к окошку на лестничной площадке, он хриплым, громким голосом окликнул бесцельно болтавшегося по двору Таммаса и велел принести ему топор, но прежде убедиться, что тот хорошенько заточен. Пусть ему исполнилось семьдесят, но, как всякий Гатри, он был еще способен завалить дерево в своем лесу или выйти с оружием в руках против Гладстона и ему подобных, облапошивших жителей Эдинбурга в 1880-е. Через какое-то время к нему поднялся Таммас с топором, открыв от страха свой вечно слюнявый рот. Топор выглядел необычно – его длинная рукоятка имела небольшой изгиб, каких обыкновенно не делали местные мастера. Гатри скинул пиджак, встал, широко расставив ноги, оставшись в одной нижней сорочке, и выкрикнул:
– Все назад!
Причем таким страшным голосом, что Таммас попятился, запутался в собственных ногах и кубарем скатился с лестницы. Айза охнула, а Кристин кинулась вниз посмотреть, не сломал ли Таммас себе что-нибудь при падении, и только сам лорд ни на что не обращал внимания, не сводя пристального взгляда с дубовой двери галереи. И через мгновение он принялся рубить ее с такой силой, с какой человек пытается пробить себе путь наружу из горящего дома, но только действовал с ловкостью и сноровкой, удары сыпались внешне с легкостью, но точно, в нужное лорду место. Он орудовал топором, как магическим мечом Эскалибуром, вырубая из двери крупные куски древесины и легко замахиваясь для нового удара. Как только топор в первый раз обрушился на дверь, из-за нее донеслось громкое шуршание и визг. Это бросились врассыпную сотни крыс, десятилетиями привыкших мирно укрываться под сенью закрытой галереи. После второго удара подали голос собаки на псарне во дворе замка, а Таммас пришел в себя и принялся в голос стонать. Жена Хардкасла возилась в это время в кухне и, будучи подслеповатой и глуховатой, тут же выбежала во двор, начав звонить в большой ржавый колокол, который еще несколько столетий назад установили, чтобы оповещать обитателей Эркани о пожаре или приближении врагов. Поистине такой суеты не поднималось ни в одном шотландском замке с тех пор, как было найдено тело короля Дункана, обернутое в окровавленные простыни.
Но Гатри орудовал топором без передышки, пробивая бреши в двери здесь и там. Прошел час, когда, весь обливаясь потом, он попросил воды, прополоскал рот и сплюнул, а потом снова вонзился в толщу дерева. Он сильно побледнел, рассказывала Айза, только на щеках горели алые пятна, но его пальцы по-прежнему стальной хваткой держали топор, и не появилось ни малейшей дрожи в ногах. Четыре часа пополудни, пять. Последние лучи солнца, в которых играла поднятая пыль, пробивались на площадку сквозь старую каменную лестницу, во дворе удлинились тени от укреплений восточной стены, напоминавшие сейчас неровные черные зубы. Наконец в половине седьмого остатки могучей двери с грохотом провалились внутрь. Покончив с ней, Гатри спустился вниз, переоделся и попросил подать ужин, причем с таким видом, словно только что закончил вполне обычный для себя рабочий день. Теперь он уже позволил себе выпить вина, того самого, что принесли еще к обеду, и предложил бокал Кристин – торжественно и официально, по описанию маленькой Айзы. Складывалось впечатление, что он угощает незнакомку, оказавшую честь замку Эркани своим посещением.
Таковы были события дня накануне ухода Айзы из замка. Но мне еще только предстоит описать то, что произошло ночью и решило судьбу молодой горничной. А потом я расскажу вам кое-что о Кристин Мэтерс, как и о той роли, которую довелось сыграть мне самому в судьбе замка Эркани.
Был тому виной удар головой при падении с лестницы, или же его настолько поразило странное поведение хозяина, но только что-то нашло на полоумного Таммаса позже вечером. Даже в самые спокойные времена был он человеком неуравновешенным. То вел себя смирно и разумно, а то вдруг как будто последнего ума лишался. Временами казался таким покорным и добродушным, что хотелось пожалеть его: нельзя не посочувствовать, если у парня, как говорится, не все дома. А порой становился злобным и диким, будто дьявол в него вселялся. Но при этом он никогда не доставлял неприятностей женщинам, и даже, казалось, не воспринимал их как существ другого пола, а считал созданиями среднего рода, если позволите мне так выразиться. Айза не опасалась его и кормила в уголке кухни без тревожных мыслей в голове, как если бы кормила кур. Но, вероятно, падение с лестницы оказало на его ум некое пагубное воздействие, для которого лишь мудрец с Харли-стрит нашел бы научное название, а только в ту ночь мужская природа вдруг проснулась в Таммасе, и он решил потешить свое естество с Айзой. Посреди ночи горничную разбудил хруст, издаваемый явно не крысами. Она открыла глаза и при свете полной луны увидела, как Таммас лезет к ней в окно. Одного взгляда на его лицо оказалось достаточно, чтобы она выскочила из постели и метнулась в коридор, чувствуя слабость в коленках. Таммас издал жуткий для слуха рык и проник в спальню, чтобы броситься в погоню.
Первой мыслью Айзы было бежать к Кристин, но даже вдвоем они могли не справиться с впавшим в бешенство безумцем. Кроме того, ей вообще показалось неправильным привести его за собой к молодой хозяйке. Она задержалась ненадолго в конце коридора, где перед ней открывались две возможности. Можно было побежать во флигель к Хардкаслам или в противоположную сторону к башне под защиту лорда. И хотя она побаивалась Гатри, но все же понимала, что в такой ситуации он окажется надежнее Хардкасла, который, во‑первых, сам порой бросал на нее похотливые взгляды, а во‑вторых, был отпетым трусом и мог отказать в помощи. Поэтому, плотнее обернувшись захваченной шалью, она направилась к башне, и только на полпути у нее зашлось сердце, когда она вспомнила, что хозяин запирался на ночь чрезвычайно основательно, а значит, проникнуть в башню и добраться до него совершенно невозможно. Она замерла на месте, когда Таммас уже начинал настигать ее, в отчаянии ища место, где спрятаться. А потом бросила взгляд в большое окно и заметила движущийся луч света вверху на противоположной от нее стороне двора. Гатри еще не заперся на ночь в башне, а обследовал свою вновь открытую галерею. И Айза побежала к главной лестнице, уже не вслушиваясь в звук шагов своего полоумного преследователя, а в спешке преодолевая неровные каменные ступени, и неслась вперед так, словно хотела выиграть главный приз в соревнованиях по бегу во время субботнего школьного пикника.
Только почти добравшись до верха, она додумалась закричать, но не хватило дыхания – из горла вырывались лишь едва слышные звуки. И уже наверху, вбежав в галерею через пролом двери, она громко завопила от страха, потому что прямо перед собой вдруг увидела Гатри, мертвенно бледного, в килте и с огромным боевым топором в руках. Но уже через несколько мгновений Айза поняла, что смотрит на портрет предка своего хозяина, подсвеченный луной – одну из множества старинных картин, развешанных по всей галерее. А самого Гатри ей еще только предстояло найти. Он должен был находиться за углом, а таких углов у галереи, напомню, насчитывалось три.
Она бежала длинным и скудно освещенным коридором из комнаты в комнату, когда внезапно ясно расслышала чье-то дыхание за спиной. «Это наверняка озверевший дурачок», – подумала она, все еще не видя хозяина. В испуге Айза резко заскочила в какой-то альков, рассчитывая, что в нем окажется окно, в которое она уже готова была выпрыгнуть от ужаса. И точно – окно там было, причем выходило оно не во внутренний двор, а за стену замка. И вдруг сквозь наполовину разбитое стекло она услышала песню, отчетливо звучавшую в ночной тишине. Это была «Вороны заклевали кошку» – любимая песенка Таммаса.