Страница 3 из 26
«Надо кустарным способом произвести ремонт самому, — подумал я. — Попробую».
Разрезав банку поперек, обрезал края, соединил перебитую масляную трубку встык, обернул вырезанным из банки листиком жести, обмотал бинтом и обтянул жгутом. Хотел уже заводить мотор, чтобы проверить давление масла, но снова налетели два «мессершмидта» и начали обстреливать самолеты, стоящие на площадке.
Несколько неисправных самолетов они подожгли, а мой самолет отделался пулевыми пробоинами на плоскостях. После ухода «мессеров» я завел мотор, дал полный газ, проверил давление масла. Посадил к штурману в кабину раненого летчика истребительного полка, поднялся в воздух и скоро благополучно сел на свой аэродром в Чугуеве.
Так при нужде сослужила хорошую службу консервная банка. И стал я с тех пор более внимательно присматриваться ко всякого рода жизненным мелочам. В бою всякая мелочь имеет большое значение.
Бои на Украине никогда не забыть.
3-го января 19.42 года мне поручили разведать и уничтожить на участке железной дороги Тарановка — Лихачево (Харьковской области) бронепоезд противника, который сильно мешал наземным войскам, наступающим на город Змиев.
Задание проработано со штурманом и в указанное время мы легли на боевой курс. Подлетаем к переднему краю, видим, как бронепоезд ведет огонь из пушек и пулеметов, маневрируя по железной дороге.
Я снизился, чтобы наверняка поразить цель. При первом же заходе сброшенные бомбы, очевидно, попали в бронепоезд, он остановился, зарывшись в клубы дыма. Делаю второй заход и сбрасываю остальной груз.
— Цель накрыта точно, — передает штурман Белезяк. Теперь бронепоезд годен только для переплавки! При развороте я и сам увидел результаты попаданий.
Наша пехота пошла вперед, и мне стало легче на душе.
Развернув машину, делаю несколько заходов на бреющем полете и бью из пулеметов по фашистам.
Через пять дней командир полка майор Чук вызывает к себе и отдает приказ:
— Лейтенант Горбатов! Поручаю вам разведать станцию Лозовая, найти штаб немецкой армии и разбить. Нам известно, что штаб размещен в двухэтажном здании управления железной дороги и усиленно охраняется. Вы опытный разведчик-бомбардировщик, и, я думаю, задание сумеете выполнить.
Совместно со штурманом Мирончиком проработали маршрут полета, поднялись в воздух и взяли направление на цель.
Я имел уже свыше ста боевых вылетов, но оказать, что на этот раз не волновался, не могу.
Как всегда противник встретил наше появление сильнейшим зенитно-артиллерийским огнем. Машину забросало из стороны в сторону. На сей раз немцы хотели взять нас в вилку, если я не изменю курса, то буду немедленно сбит.
Делаю разворот под 90 градусов и лечу вдоль фронта в юго-восточном направлении. Теперь огонь не преследует меня. Разбираюсь в обстановке, затем делаю разворот на 130 градусов и лечу на северо-запад, зная, что все зенитные средства обращены на восток. Подлетая к станции Лозовая, начинаю еще больше верить в успех. Благополучно прохожу над станцией, всматриваюсь в постройки. Вижу двухэтажное здание. Ошибки быть не может. С высоты трехсот метров сбрасываю все бомбы на штаб! Уходим в сторону территории, занятой врагом. Удачно пресекаем линию фронта и благополучно садимся на своем аэродроме..
— Задание выполнил. Бомбы попали в здание штаба и там возник большой пожар, — докладываю майору Чуку, и он благодарит меня и штурмана Мирончика за отлично выполненное задание.
Агентурные данные подтвердили штабу Юго-Западного фронта, что после налета советского самолета, штаб немецкой армии и узел связи разрушены, убит фашистский генерал, два офицера и много солдат.
17 июня 1942 года наш полк перебазировался на станцию Рудня.
На моем счету было уже 136 боевых вылетов.
Трагический случай надолго вывел меня из строя, и я уже не смог возвратиться в действующую армию, став инвалидом войны. Я почти ничего не рассказал о боевых делах своих подчиненных, а рассказать есть про что.
В моем звене с сентября 1941 года находился комсомолец — старшина Семенкин, родом с Украины, окончивший Сталинградское военное училище. Юноша успел за короткое время совершить 75 боевых вылетов. Мужество и храбрость старшины снискали любовь и уважение товарищей.
Как-то раз, выполняя боевое задание, самолет Семенкина попал под сильный зенитный обстрел и осколком снаряда был поврежден переговорочный аппарат.
Штурман лейтенант Афонин написал записку, в которой указывал, какой надо взять курс на свой аэродром, встал на колени и стал передавать ее Семенкину. В это время в кабине, сзади штурмана, разорвался артиллерийский снаряд, сорвал всю обшивку, пол до хвостового оперения и повредил лонжероны фюзеляжа.
Штурмана не задело осколками, они вошли в парашют и весь его изрешетили. Маневрируя сильно поврежденной машиной под непрерывным огнем, Семенкин едва дотянул до аэродрома. Когда самолет остановился, к удивлению всех, он разломился надвое, по кабине штурмана. Покрышки были пробиты, из них вышел воздух. Трудно было представить, как самолет не распался в воздухе. В полете лейтенант Афонин, стоял ногами на лонжеронах и руками держался за приборную доску.
Был еще и такой случай. Выполнив боевое задание, мы возвращались на аэродром. Горючее было на исходе. Под нами, чуть в стороне, шла немецкая воинская часть. Семенкин отвалил, атаковал колонну с хвоста до головы, затем нагнал меня.
Я рассказал об этом командиру эскадрильи.
— Так отваливать нельзя. Могли сбить и его и тебя. Ваши ценные сведения пропали бы, и кому больше вреда было бы, нам или врагу?
Я сказал Семенкину, что так делать не годится.
— Товарищ гвардии лейтенант, знаю, что делать так нельзя, но не могу я сдержать себя!
Нам было известно, что гитлеровцы расстреляли отца и мать Семенкина, а сестру-комсомолку повесили. Можно ли наказывать человека за его лютую ненависть к врагам.
14 мая самолет Семенкина, будучи подбитым зенитным огнем, не вернулся с задания. С тех пор прошло восемнадцать лет, а мне все кажется, что Семенкин жив и летает во славу нашей Родины.
18 июня 1942 года на станции Рудня я получил ранение глаз. Во время полета к врачу-глазнику в районе Саратова с самолетом У-2, на котором меня везли, произошла катастрофа. Какова причина ее, я не знаю. Но она нанесла мне много новых серьезных травм.
Я остался жив только благодаря неизвестной мне до сих пор медсестре зенитного дивизиона и профессору Гордеевой. Меня вылечили, хотя я потерял глаз и получил инвалидность. Мне поручили готовить пилотов, и я старался отдать им весь опыт и свой и моих боевых товарищей-однополчан.
И хотя прошло немало лет с тех пор, как я воевал, мне одинаково дороги незабываемые дни успехов и фронтовых невзгод, в которых выковывались настоящая любовь к Родине и ненависть к фашистским разбойникам, лишившим советский народ самого дорогого — мира на земле.
М. Д. Воробьев
НА ЗЕМЛЕ БЕЛОРУССКОЙ
Незадолго до войны наш казачий полк стоял в Гродно. Однажды пришел совершенно необыкновенный приказ: поменять коней на машины.
Сначала даже не верилось: казакам, лихим конникам сдать коней и пересесть на какие-то танки и бронемашины. Не может быть!
Но приказ объявлен, и пришлось расставаться с конем, седлом и шпорами.
Офицер Петросян «не сдавался», он умчался на своем скакуне в Ломжу, в кавкорпус, — может, и примут? Да куда там! И здесь лошадиные силы уступали мотору, шагавшему по стране, и здесь конский топот заменялся режущим слух шумом машин. Потные попоны уступали место стеганым капотам и ядовитому отработанному газу.
Меня назначили командовать школой младших командиров 2-й бригады Н-й мотомехдивизии, и я принял дружный коллектив курсантов и офицеров.