Страница 6 из 12
– Это игра на выжидание, – утешала Ди. – Докажи ему, что ты упрямее.
Сколько еще ждать?! Я и так уже давно не пускал кота в дом через обычную дверь – форменное издевательство над ранимой душой. Я пробовал не реагировать: лежал в кровати, пока Ральф под окнами спальни рассказывал мне, что он «Рааальф!». Проходил час, вопли временами стихали, но ненадолго. Ральф, судя по всему, никуда не спешил, а потому победа была ему обеспечена.
Окончательно сломался я примерно через месяц после визита Вики. Это произошло во время финальной части утреннего ритуала – той, где я обычно выходил на балкон и звал: «Ральфик!», а сидящий на теплице кот переставал орать: «Рааальф!» и отвечал мне трогательным писком.
– Он так пищит, потому что считает тебя мамочкой, – говорила Ди. – Он бы, наверное, и грудь тебе сосал, если б ты разрешил.
К тому времени Ральф уже начал использовать новую дверцу, но каждый раз только после длительных уговоров. Я звал его с теплицы на балкон, оттуда кот пулей влетал в дом – часто под неусыпным оком Пабло, который наблюдал за происходящим с глубокомысленным видом и высунутым языком.
В то лето для защиты спальни от утреннего солнца Ди установила над теплицей неплотный ивовый экран. Он к тому же приглушал грохот от кошачьих прыжков на крышу. Обычно коты перебегали с балкона на теплицу по деревянной доске, но Ральф относился к ней с подозрением. Четырехфутовую «пропасть» он предпочитал перепрыгивать.
Итак, я в очередной раз ласково позвал: «Ральфик!» Кот рванул ко мне с верхушки ивового экрана, лоза просела, не дав возможности оттолкнуться вперед, и Ральф, из-под которого словно выдернули скатерть, шлепнулся на землю, растопырив лапы.
Пролетел он футов десять, не больше, и явно не пострадал. Но я все равно на ощупь сунул ноги в первую попавшуюся обувь и помчался вниз спасать кота. Тот нервно облизывался в зарослях формиума, морда вновь выражала вселенскую скорбь. Сумей я взглянуть на происшествие объективно, я бы пришел к выводу, что Ральф сам виноват в своих бедах: именно он первый начал тиранить Пабло, именно он совершил этот дурацкий прыжок. Однако оценивать объективно своих котов я не способен в принципе. Последний раз я испытал столь острое чувство вины, когда Ральф изувечил беременную крысу, а я в гневе швырнул в него пустой картонкой.
Я понял, что проиграл. Уже завтра утром – или даже сегодня днем, – стоит Ральфу попросить, и я открою ему дверь. Разве это так уж страшно? В детстве у меня было два кота и ни одной кошачьей дверцы. Зато сейчас мне не надо тратиться на будильник, спасибо котам. К тому же утро – лучшая пора дня: для работы, для воздушных ванн, для самой жизни. Люди, способные спать под вопли своих питомцев, столького лишены!
Я присел на перила веранды, глянул на пруд в конце сада и прислушался к звукам провинциального британского городка в половине седьмого утра: хлопанью вороньих крыльев, нестройному кряканью, далекому громыханию поезда из Нориджа в Лондон. Ральф, который уже восстановил чувство собственного достоинства, притрусил ко мне, потерся носом о ладонь и пронзительно мяукнул. Звук вышел, может, несколько «девчачий», однако Ральф – кот, а в кошачьем царстве традиционные представления о «девчачести» не действуют. И никакая я ему не мамочка, ничего подобного! Мы с Ральфом – просто два приятеля, вышедшие подышать свежим воздухом. Скоро мы оба пойдем по своим мужским делам. Ральф будет планировать следующую битву, есть мясо – мужчины любят мясо – и спать в вальяжной позе, не обращая внимания на чужие осуждающие взгляды. Я же уберу пивные банки, которые набросали нам во двор ночные спорщики, вернусь в дом, скину наконец блестящие туфельки Ди и возьмусь за работу. Ну а пока мы с Ральфом посидим еще немного вместе, насладимся непривычной тишиной.
Животные, которых мне хотелось украсть.
Номер один – барашек Пипл
Имя:
Барашек Пипл
Профессия:
Баран
Место жительства:
Зоопарк Банхема, Норфолк, Великобритания
Краткая биографическая справка:
Слова «овца» или «баран» никак не ассоциируются с понятиями «прирожденный рассказчик», «эрудированный жизнелюб» или «философ Ален де Боттон». Но барашек Пипл сильно отличается от своих собратьев. Его нельзя сравнивать даже с той овцой, в которую влюбляется герой Джина Уайлдера в фильме «Все, что вы хотели знать о сексе, но боялись спросить». Домом барашку Пиплу служит небольшой загон в зоопарке, расположенном в шести милях от меня. С одной стороны этого загона живут невероятно избалованные карликовые козочки, а с другой – вислобрюхая свинья. Насколько я могу судить, она беспробудно спит в одной и той же позе с лета 2003 года.
Соседи барашка Пипла взирают на мир с видом «нам все должны». Барашек же не таков. Он опирается передними копытами на ограждение и провожает идущих мимо посетителей живым умным взглядом. Обращают ли они на барашка внимание? Улавливают ли исходящие от него флюиды добра? Конечно, нет. Люди слишком заняты, бегут вперед – к сурикатам.
Хочу спросить этих посетителей: чем вам так дороги сурикаты? Какая от них польза миру? Они только и умеют, что сидеть на задних лапах с недовольным видом – будто унюхали какую-то гадость (которая им втайне нравится). Если вы любите подобные зрелища, незачем ходить в зоопарк – сидите дома и наслаждайтесь повторами телепередач с Фионой Филлипс. Излучает ли сурикат профессорский ум и обаяние? Похож ли сурикат на мудреца, который носит очки, жует курительную трубку и цитирует раннего С. Дж. Перельмана? Нет. И все же вы думаете: «Кому в зоопарке интересен баран?» Ну а мне ближе другая точка зрения: «Раз барашек попал в зоопарк, значит, это уникальный экземпляр – настоящий герой среди овец и баранов».
Плюсы:
Великолепные званые обеды. Опрятный газон без малейших трудов. Беспроигрышный аргумент в частых спорах на тему «Разве овцы на что-нибудь годятся?».
Минусы:
Я вообще-то люблю сам косить газон.
Соловей мой, соловей
– Ну же ну, Джо, видала? Ну же ну, Джо, гляди! Том, ну же ну, выключай эту ересь и иди смотреть!
Дело происходило в 1994 году, в родительском доме. Я наверху в своей комнате слушал первый альбом «Smashing Pumpkins» и безуспешно пытался соорудить себе прическу, как у Джима Моррисона с плаката на стене. Мама внизу мастерила войлочную мышку. Папа стоял у кухонного окна и был взволнован. Взволнован папа был почти всегда, поэтому лучше сказать – он был взволнованнее, чем обычно. Верным признаком повышенного волнения служила присказка: «Ну же ну».
Присказку эту отец употреблял, сколько я его помнил. И примерно столько же мы с мамой пытались папу от нее отучить. Как все настоящие северяне и около северяне, рожденные в середине двадцатого века, папа использовал «Ну же ну» в качестве грубоватой замены культурному общепринятому «Ну и ну». Вставка «Ну же ну» означала, что папа хочет нашего внимания, причем немедленно. Мы с мамой могли сколько угодно игнорировать призыв – продолжать мастерить удивительного войлочного грызуна или страдать над прической, по-прежнему напоминающей копну соломы, – да только зря. В конце концов нас всегда вынуждали покориться.
В юности папино «Ну же ну!» злило меня не меньше, чем авангардный джаз, который папа включал в половине седьмого утра. Я уже собрался припомнить ему загубленный сон, когда глянул в окно и увидел, как посреди нашей лужайки хорек вцепился в глотку кролику.
– Видали? – воскликнул папа. – Обалдеть!
– Боже, какой ужас! – хором ахнули мы с мамой.
– Ш-ш-ш-ш. – Папа, похоже, не замечал, что во всем доме гремят только он сам да «Smashing Pumpkins». – Молчите и слушайте.