Операция «Ледокол»

Протянув руку и легонько толкнув девушку за плечо, Бонд усадил ее назад в кресло.

— Останься, Ривка. Но только, прошу тебя, не держи меня за идиота. Ты бы могла справиться с Брэдом Тирпицем — будь он пьяный или трезвый — в одно мгновение, стоило лишь тебе моргнуть своими ресницами…

— Но ведь это совсем не так.

«План, который впервые применили еще в Эдемовском саду», — подумал Бонд. Но кто бы стал спорить? Когда к тебе в номер посреди ночи приходит красивая девушка и просит о защите — пускай даже если она сама может постоять за себя, — она поступает так только по одной причине. Да, но так бывает в реальном мире, а не том в лабиринте из секретов и подлогов, в котором жили и работали Бонд и Ривка. Секс до сих пор считался существенным фактором в секретных операциях, только теперь он использовался не для шантажа, как это было в прежние времена, а для более утонченных интриг, построенных на доверии, хитрости и обмане. И насколько припоминал Бонд, подобную ситуацию он всегда мог обернуть на пользу себе.

После очередной глубокой затяжки Бонд принял окончательное решение. Он был с Ривкой Ингбер наедине и знал, кто она на самом деле. Бонд решил раскрыть перед девушкой все свои карты до того, как она что-либо предпримет.

— Ривка, пару недель назад, а может и меньше. я что-то уже потерял счет дням. что ты сделала, когда Пола Вакер сказала тебе, что я в Хельсинки?

— Пола? — Она искренне удивилась. — Джеймс, я и не знала…

— Послушай, Ривка. — Бонд наклонился к девушке и взял ее за руки. — Порой наша работа порождает странных друзей, а иногда таких же странных врагов. Лично мне не хочется становиться твоим врагом. Но тебе, моя дорогая, нужны друзья. Видишь ли, дело в том, что я знаю, кто ты.

Девушка нахмурила лоб, в глазах появилась настороженность.

— Конечно, знаешь. Я Ривка Ингбер. Агент Моссада и гражданка Израиля.

— И ты не знаешь Полу Вакер?

Ответ последовал незамедлительно:

— Да, я встречалась с ней. И когда-то очень хорошо ее знала. Но мы не виделись уже… у-у. должно быть, года четыре.

— А в последнее время ты не контактировала с ней? — Бонд услышал в собственном голосе нотки легкой надменности. — Ты не работаешь вместе с ней в Хельсинки? Вы не должны были встретиться за деловым ужином, который Пола потом отменила, перед твоим выездом на Мадейру?

— Нет. — Четко, ясно, прямо.

— А как насчет твоего настоящего имени? Анни Тудеер?

Девушка глубоко вдохнула и выдохнула так, словно хотела выпустить из своего тела весь воздух.

— Это имя, которое я хочу забыть.

— Не сомневаюсь.

Ривка одернула от него свои руки.

— Ладно, Джеймс. Я все-таки закурю.

Бонд угостил ее сигаретой и дал прикурить. Ривка глубоко затянулась и резко выпустила изо рта струю дыма.

— Как я погляжу, ты многое про меня знаешь. Тогда, может, ты сам все расскажешь, за меня? — ее голос похолодел, и даже соблазнительные нотки куда — то исчезли.

Бонд пожал плечами:

— Я только знаю кто ты. Еще я знаю Полу Вакер. Она призналась, что посекретничала с тобой о том, что должна была встретиться со мной в Хельсинки. Дело в том, что недавно я заезжал к Поле в гости и наткнулся там на пару профессиональных головорезов, которые хотели порезать меня в мелкий винегрет.

— Я же сказала, что не говорила с Полой уже несколько лет. А что ты еще знаешь, кроме моего прежнего имени и, наверное, того факта, что я дочь бывшего офицера СС?

Бонд улыбнулся:

— Только лишь то, что ты очень красива. И все. Разве что твое, как ты говоришь, «прежнее имя».

Она кивнула с натянутым, словно маска, лицом.

— Я так и думала. Ладно, мистер Джеймс Бонд, я расскажу тебе всю историю, чтобы ты сам убедился, что правда, а что ложь. А после, как мне кажется, для нас обоих будет лучшим попытаться выяснить, что же все-таки происходит. я хотела сказать, что произошло у Полы… В общем, мне самой интересно, где и как Пола Вакер оказалась замешенной в этом.

— Вся квартира Полы была перевернута. Я вчера заскочил к ней, перед тем как выехать из Хельсинки. А по дороге сюда мне пришлось разобраться с ребятами на трех, а может, и на четырех снегоочистителях. Парни выявили желание немного подправить корпус моего «Сааба» со мною внутри. Кто-то очень не хотел, чтобы я добрался сюда живым. Вот так, Анни Тудеер, или Ривка Ингбер, как бы тебя там не звали по-настоящему.

Ривка нахмурилась.

— Моего отца звали, зовут Аарнэ Тудеер. Это правда. Ты знаешь его биографию?

— Я знаю, что он служил в штабе Маннергейма, а потом перебрался к нацистам, когда ему предложили стать офицером СС. Храбрый, безжалостный военный преступник, в розыске.

Девушка кивнула.

— Я не знала этого, пока мне не исполнилось около двенадцати лет. — Ривка говорила очень тихо, убедительным тоном и, как показалось Бонду, искренне. — Когда мой отец уезжал из Финляндии, он захватил с собой несколько боевых товарищей и группу добровольцев. В те дни, как известно, был богатый выбор парней, готовых вступить в подобные гарнизоны. В день отъезда из Лапландии мой отец сделал предложение одной молодой вдове. У нее была хорошая родословная и обширные земельные владения в Лапландии. Моя мать была наполовину лопаркой. Она дала согласие и добровольно поехала с ним, вступив тем самым в его гарнизон. Она прошла через такие ужасы, которые даже трудно представить! — Ривка покачала головой, словно до сих пор не веря в то, чего натерпелась ее мать.

Тудеер расписался с ней на следующий день после отъезда Финляндии. Жена была рядом с ним до последних минут крушения Третьего рейха, после чего они вместе бежали.

— Первым домом для меня стал Парагвай, — продолжала Ривка. — И, конечно же, я ни о чем тогда не догадывалась. Так продолжалось, пока я не осознала для себя, что почти с раннего детства говорю на четырех языках: на финском, испанском, немецком и английском. Мы жили в лагере, расположенном в джунглях. И жили, надо сказать, с большим комфортом. Однако о моем отце у меня сохранились неприятные воспоминания.

— И все же расскажи мне, — попросил Бонд. И по капле он выдавил из девушки ее прошлое. Оказалась вся та же старая история: Тудеер был жестоким тираном с садистскими наклонностями, вдобавок любил выпить.

— Мне было всего десять, когда мы сбежали — мама и я. Для меня это было что-то вроде игры: для побега мне пришлось даже переодеться в индианку! Мы улизнули на каное, а потом местные гварани (Южноамериканские индейцы) помогли нам добраться до Асунсьона. Моя мама была очень несчастной женщиной. Уж не знаю как, но она все же умудрилась достать нам паспорта. шведские паспорта и разрешение на въезд в страну. Мы вылетели в Стокгольм и пробыли там шесть месяцев. Мама каждый день ходила в финское посольство и в итоге получила-таки финские паспорта. Почти весь первый год в Хельсинки мама добивалась развода и выплаты компенсаций за земляные владения, которых ее лишили. Там же в Хельсинки я наконец узнала, что такое школа. Там-то я и познакомилась с Полой. Мы стали очень верными подругами. Вот собственно и вся история.

— Вся? — переспросил Бонд, подняв брови.

— Остальное предсказать нетрудно.

Учась в школе, Ривка начала узнавать факты о своем отце.

— К четырнадцати годам я знала о нем все. Я была в ужасе! Мне было противно от одной мысли, что мой отец бросил родную страну и стал частью СС! Думаю, что у меня это превратилось в наваждение, в какой-то комплекс. И к пятнадцати годам я уже твердо решила для себя, что надо сделать, пока я живу на этом свете.

На допросах Бонд слышал множество признаний. После многих лет подобного опыта начинаешь уже чувствовать, говорит ли человек правду или нет. Он мог поклясться, что история Ривки подлинная, хотя бы потому, что она рассказывала ее быстро, с минимумом деталей. Законспирированные шпионы зачастую выдают тебе чересчур много информации.

— Месть? — предположил Бонд.

— Что-то вроде мести. Нет, это слово не подходит. Мой отец не имел ничего общего с гиммлеровским «Окончательным решением еврейского вопроса». Однако он все равно считался военным преступником. Постепенно я начала все больше и больше ощущать какую-то связь с народом, который потерял шесть миллионов душ в газовых камерах и лагерях. Многие говорили мне, что я перегибаю палку. Но мне хотелось сделать что-нибудь конкретное!