Спящий

– Бастиан! – обратился фон Нальц к старшему инспектору. – Что здесь происходит?!

– Проводятся следственные мероприятия, – ответил тот с невозмутимым видом и выгнул бровь. – А что?

– Прошу извинить нас, Леопольд, – вздохнул Фридрих фон Нальц и позвал Морана в коридор. – На минуту, Бастиан…

Мне окончательно сделалось не по себе, ведь главный инспектор прекрасно знал о моем родстве с императорской фамилией. Пусть мама и была незаконнорожденной дочерью великого герцога Аравийского, брата императора Климента, но кровь не вода. Фон Нальц полагал подобный статус вполне достаточным для вмешательства в мою судьбу, и в прошлый раз это вмешательство обернулось вырезанным сердцем.

Чем оно обернется сейчас, было даже страшно представить.

Разговор в коридоре продолжался никак не менее четверти часа, и это было удивительно по той простой причине, что едва ли кто-то в полиции метрополии мог противостоять натиску главного инспектора столь долго.

Я уж было подумал, что полицейское руководство решило продолжить разговор в кабинете фон Нальца, но тут вновь распахнулась дверь, и в камеру шагнул Бастиан Моран с побледневшим и закаменевшим от бешенства лицом.

Будь старший инспектор сиятельным и обладай его взгляд способностью убивать, мое сердце остановилось бы в тот же самый миг, да и так по спине побежали мурашки.

Но обошлось.

– Леопольд Орсо, вы свободны! – звенящим от напряжения голосом объявил Бастиан Моран, развернулся и покинул камеру, неестественно четко впечатывая подошвы туфель в каменный пол подвала.

Явившийся ему на смену констебль отпер мои наручники и снял кандалы, а затем незнакомый детектив-сержант выложил на стол целую кипу документов, на каждом из которых требовалось проставить подпись об ознакомлении.

Впрочем, подписка о невыезде вкупе с обязательствами сообщать о смене места жительства и по первому требованию являться в Ньютон-Маркт была в этой ситуации меньшим, что только могли на меня навесить. Я не расстроился.

Черт! Да я был практически на седьмом небе от счастья!

Из помещения для допросов меня препроводили в служебную раздевалку с обшарпанными шкафчиками, затхлым влажным воздухом и кранами, из которых текла ржавая вода. Я попытался отмыть с рук тушь для снятия отпечатков, но лишь впустую перевел обмылок да испортил носовой платок. Кожа на ладонях осталась синевато-серой.

Впрочем, ерунда. Я переоделся в возвращенную одежду и, бросив на скамье полосатую тюремную робу, вышел в коридор, уже ощущая себя свободным человеком, но вместо выхода усатый сержант повел меня куда-то вглубь Ньютон-Маркта.

– Простите, любезный… – насторожился я. – Выход в другой стороне!

– Вас желает видеть главный инспектор, – сообщил полицейский и распахнул дверь на лестницу. – Следуйте за мной.

Оспаривать приказ не имело ни малейшего смысла, и с обреченным вздохом я принялся подниматься из подвала. Сержант шагал впереди, сзади шумно сопели два крепких констебля.

Обложили…

В приемной главного инспектора изрядно заинтригованный происходящим адъютант под роспись вернул изъятые при задержании вещи, дал время рассовать их по карманам и лишь после этого уведомил фон Нальца о моем появлении.

– Проходите, главный инспектор готов вас принять, – объявил он, опуская трубку телефонного аппарата на рычажки.

В некоторых ситуациях «готов вас принять» ничем не отличается от «желает вас видеть незамедлительно», поэтому я подавил обреченный вздох и решительно распахнул тяжелую дубовую дверь.

«Цербер» в кармане пиджака придал мне определенную уверенность, но значение имел больше сам факт наличия оружия, а вовсе не возможность пустить его в ход.

В кабинете главы полиции метрополии царил полумрак. Окна закрывал плотный тюль, он скрадывал проникавший с улицы свет и без того пасмурного сентябрьского дня. В камине плясало на дровах тусклое пламя, на стенах приглушенным светом горели газовые рожки. Лампу на заваленном газетами и корреспонденцией столе не включили, и на фоне всеобщей серости помещения ярким светом сияли одни только глаза главного инспектора.

– Вы меня удивляете, Леопольд, – брюзгливо произнес фон Нальц, даже не предложив присесть. – Вы хоть понимаете, что своим поведением дискредитируете память своего великого предка?

– Я не совершил ничего предосудительного, главный инспектор.

Фридрих фон Нальц поморщился и спросил:

– Зачем вам понадобился второй паспорт?

– Хотел начать новую жизнь, – ответил я в общем-то чистую правду. – Разве это запрещено? Паспорт настоящий.

– Окажись он фальшивкой, я не стал бы вмешиваться, – прямо заявил старик. – Но выдвинутое в отношении вас обвинение донельзя…

– Надуманное, – подсказал я.

– Сомнительное, – высказал главный инспектор собственную трактовку. – И поскольку собранные улики являются исключительно косвенными, не вижу оснований удерживать вас на время расследования под арестом. Надеюсь, вы не заставите меня об этом решении пожалеть.

Жгучий взгляд бесцветных глаз ожег недобрым огнем, но тут, к счастью, главный инспектор отвлекся на затрезвонивший телефонный аппарат, и я с облегчением перевел дух.

– Пусть ждут, сейчас спущусь, – выслушав сообщение, ответил Фридрих фон Нальц и раздраженно бросил трубку на рычажки. Несколько секунд он сидел, напряженно глядя перед собой, затем решительно поднялся из-за стола, приблизился и похлопал меня по плечу ладонью, худой и твердой будто доска.

– Леопольд! Мой вам совет: держитесь подальше от неприятностей. Вы ведь не простой обыватель. Ваша репутация должна оставаться безупречной ради памяти деда, который был важнейшим политическим деятелем эпохи становления империи!

Я судорожно сглотнул и сумел выдавить из себя лишь нечто маловразумительное:

– Все это какое-то недоразумение…

– Хочется на это надеяться.

Холодный тон фон Нальца напугал до икоты, и все же я переборол нерешительность и попросил об одолжении:

– Главный инспектор! Не сообщайте ничего моим… родственникам. Я хочу сам решить свои проблемы. Сам, понимаете?

– Это достойно уважения, – кивнул Фридрих фон Нальц. – Думаю, никакой нужды в этом нет. Здоровье ее величества оставляет желать лучшего, ей точно ни к чему лишние волнения.

– Благодарю, – перевел я дух с несказанным облегчением.

Главный инспектор улыбнулся.

– Надеюсь, Леопольд, наша следующая встреча случится при куда менее двусмысленных обстоятельствах.

Я часто закивал – сейчас я был готов соглашаться с главным инспектором решительно во всем, – и поспешил выскользнуть в приемную. Адъютант при моем появлении оторвался от печатной машинки и спросил:

– Вызвать дежурного констебля?

– Нет, выход найду, – отказался я. – Мне понадобится какой-нибудь пропуск?

– Идите, я позвоню на проходную.

– Благодарю!

С чувством невероятного облегчения я покинул приемную и первым делом вытянул из кармана пиджака носовой платок, но тот оказался весь в черно-синих разводах туши, вытереть с лица пот не получилось. Сердце постукивало как-то слишком уж неровно, поэтому на втором этаже я по старой памяти заглянул в мужскую уборную, умылся и уставился на отражение в мутном и потрескавшемся зеркале над раковиной.

Отражение выглядело осунувшимся и напуганным.

Проклятье! Да таким я и был: выжатым, словно лимон, и напуганным, как маленький пастушок, вокруг гаснущего костерка которого кружат голодные волки.

Бастиан Моран не отступится. Дьявол! Он точно доведет расследование до конца, раскопает всю подноготную. И дело не в личной неприязни или желании восстановить правосудие – черт, да я же тугов убил! – у старшего инспектора имелся в этом деле какой-то собственный интерес.

Карьерный рост? Фридрих фон Нальц стар, ему недолго занимать пост главного инспектора, но как мое дело поможет продвижению Морана? Да и к чему стремиться раскрыть преступление, если общественность уверена, будто тугов застрелили сами полицейские?