Спящий

– Куда вы меня везете? – спросил я вместо этого.

– Куда надо, – коротко бросил Люсьен, запирая дверь камеры.

– Тебе понравится, – объявил рыжий Джек, своей недоброй улыбкой уверяя меня в обратном.

На этот раз тележку покатили не в кабинет профессора Берлигера, а в противоположном направлении. Вскоре коридор вывел в небольшой холл с несколькими прикрученными к полу столами и лавками, там подметал пыль то ли наемный работник, то ли кто-то из пациентов. Я не разглядел – санитары сильно разогнали каталку, нисколько не беспокоясь, что любое случайное столкновение неминуемо перевернет ее набок.

Тишину клиники вдруг прорезал протяжный вопль, но никто не обратил на крики буйного пациента ни малейшего внимания. Джек спокойно распахнул дверь с табличкой «Лаборатория», а Люсьен втолкнул каталку в залитое ярким сиянием электрических ламп помещение и спросил:

– Куда ставить, доктор?

– Вплотную к генератору, – указал Эргант на массивное устройство в углу комнаты. – И зафиксируйте пациента ремнями.

Санитары выполнили распоряжение и покинули лабораторию, тогда врач приблизился к каталке и с тяжелым вздохом покачал головой.

– Подкуп персонала – это плохо, очень плохо, – осуждающе проговорил он.

– Плохо? – оскалился я. – Я просто хочу связаться с родными! Это запрещено?

– Любое общение с внешним миром возможно лишь с санкции заведующего отделением, а профессор Берлигер полагает, что сейчас это не пойдет вам на пользу.

– Чушь собачья!

– Таковы правила. В следующий раз простым предупреждением дело не ограничится.

Я рассмеялся.

– И что вы сделаете? Оставите меня без сладкого?

– Мы не столь снисходительны к нарушителям дисциплины! – веско ответил доктор Эргант и наполнил какой-то остро пахнущей анисом жидкостью железную кружку с обколотой эмалью. – Вам надо выпить это лекарство!

– Что за дрянь? – спросил я, но врач не посчитал нужным ответить.

Расчетливым движением он влил содержимое кружки мне в рот, и я едва не подавился, глотая воду с горьковато-анисовым привкусом незнакомой микстуры.

Затем доктор Эргант взглянул на вытащенные из кармана часы, отошел к столу и принялся что-то писать. Видимо, заполнял медицинскую карту.

– Зачем меня привязали? – окликнул я его. – Я же парализован!

– Всему свое время, – ответил врач, не отрываясь от своего занятия, и ничего больше не сказал. На разговоры с пациентом он настроен не был.

Приподняв голову, я принялся рассматривать заставленную оборудованием лабораторию, и в глаза сразу бросились банки с заспиртованными внутренними органами на полках и хирургический стол в углу с облицованными белой кафельной плиткой стенами и полом. На миг почудилось, будто угодил в логово безумных ученых-вивисекторов из какой-нибудь бульварной книжонки, но нет, логовом безумных ученых эта лаборатория не была. Это был «Готлиб Бакхарт».

Лишенную окон комнату освещали электрические лампы, и чем сильнее шумело в голове после влитой в меня микстуры, тем ярче и пронзительней становилось их сияние. Я сощурился и постарался разглядеть приборы у противоположной стены, но застекленные окошки с неподвижными стрелками, многочисленные переключатели, витки кабелей и цепи электрических банок ничего мне не говорили.

А потом распахнулась дверь, и к нам присоединился профессор Берлигер.

– Пациент готов? – с порога поинтересовался он.

– Да, профессор.

– Уже дали ему состав?

Доктор Эргант взглянул на карманные часы и сообщил:

– Четыре минуты назад. Перорально.

– На голодный желудок? Тогда не будем терять времени!

Профессор Берлигер снял и убрал пиджак на вешалку, взамен накинул на плечи белый халат. Потом он хрустнул костяшками длинных тонких пальцев и, наконец, обратился ко мне:

– Вы, должно быть, сейчас ужасно напуганы, но уверяю – бояться совершенно нечего. Пройти курс лечения – в ваших собственных интересах.

Я промолчал. У меня были большие сомнения в искренности профессора.

Того мое молчание всецело устроило.

– Вы глубоко больны, – продолжил он свой монолог. – Вы больны с самого рождения, но не отдавали и до сих пор в полной мере не отдаете себе в этом отчет. Ваше сознание поражено тяжелым психическим расстройством, и мой долг – вернуть вам ясность мысли и трезвость рассудка. Не только вам, но и всем остальным сиятельным!

– О чем вы?! – опешил я.

– Традиционно считается, что корень бед сиятельных заключен в их крови. Будто именно в ней растворен некий яд, наделяющий людей противоестественными способностями. Увы, это не так! Опыты по полной замене крови сиятельных на кровь нормальных людей успехом не увенчались. Равно как не привело ни к каким результатам и обратное переливание крови. И ни одной научной лаборатории, ни одному ученому-естествоиспытателю до сих пор так и не удалось выделить из крови сиятельных некую уникальную составляющую! А почему? Ответ прост: дело вовсе не в этом!

Щеки профессора раскраснелись, сейчас он походил на истосковавшегося по лекциям университетского преподавателя. И хоть вещал Берлигер о каких-то немыслимых, просто запредельных вещах, но ни в малейшей степени не смущался тем, сколь безумно звучат его слова.

– Но если не кровь, тогда что? – продолжил профессор. – Ответ может быть только один: мозг! Дело в человеческом мозге, этом кладезе самых невероятных загадок! Именно там скрывается проклятие сиятельных!

Тут я не выдержал, приподнял голову и оборвал этот дьявольский монолог:

– Нет никакого проклятия! Оставьте меня в покое!

Доктор Эргант взял отложенные на край стола часы и сделал в медицинской карте какую-то лаконичную пометку.

Профессор Берлигер только покачал головой.

– Вы ущербны и даже не понимаете этого. Сиятельные – рудимент ушедшей эпохи. Квинтэссенция всего антинаучного, что только есть в этом мире. Сиятельные отравляют наше общество и тормозят движение по пути прогресса. Одним только фактом своего существования они смущают неокрепшие умы и толкают их на путь мистицизма.

– За такие слова и в тюрьму угодить недолго. Третий департамент…

– Все здравомыслящие люди в той или иной степени разделяют эти воззрения! – резко перебил меня профессор. – У нас хватает единомышленников даже в полиции! И не стоит угрожать мне Третьим департаментом, в отличие от многих других, я категорически не приемлю идею физического истребления сиятельных. И дело не в ложном гуманизме, а в необходимости найти научный подход решения этой проблемы. Убить легко. Вот только убийство не поможет отыскать истину, не даст ключ к загадкам мироздания! Это примитивно, в конце концов! – Берлигер натянул резиновые перчатки и вздохнул. – Ваша роль в моих научных трудах будет по достоинству оценена, можете не сомневаться. Вам это должно льстить. Когда за эти исследования впоследствии мне вручат Нобелевскую премию, будьте уверены – я не забуду упомянуть с высокой трибуны ваше имя.

– Идите к черту!

Профессор прикрыл свое лощеное лицо марлевой повязкой и негромко рассмеялся.

– Это была шутка. Но вам не о чем волноваться. Моя цель – излечить, а не навредить.

– Поищите других подопытных кроликов!

– В вашем случае стоило упомянуть подопытных крыс! – резко бросил в ответ Берлигер. – И чего вы так всполошились? Вы ведь верите в бессмертие души, правильно?

– Верю, – подтвердил я, пересиливая подкравшуюся вдруг сонливость.

– Так что тогда вам до смертной плоти? Вашей пресловутой душе электромагнитное излучение не повредит, ведь так?

– Сложно повредить тому, чего не существует, – неприятно рассмеялся доктор Эргант, поднимаясь из-за стола.

Профессор погрозил ему пальцем и вновь обратился ко мне:

– Вы и в Создателя верите? В рай и ад? В ангелов небесных и Спасителя?

– Верю, – упрямо ответил я.

– Какая незамутненность сознания! – покачал головой Берлигер и предупредил коллегу: – Непременно отметьте этот момент в медицинской карте. Необходимо оценить, как скоро скажется лечение на пациенте со столь серьезным расстройством критического мышления.