Страница 6 из 73
- Вот мороки будет, если Снежка этого в нашем остроге оставят, - говорит Айрис. - Он же, наверное, сильный чародей.
- В нашем и оставят, - Баандар шумно отхаркивается, сплёвывает, - в каком же ещё? А против чар ошейник с подавлением, и вся недолга!
От посёлка, если прямо на север, к ледозаготовительному острогу вела просека. Ходить просто так по ней было нельзя, но "кулак" запреты не отпугивали, а привлекали. Летом пошли, без Ратмы уже, три года назад дело было. Маклай наелся по дороге каких-то ягод, живот ему прихватило, Казарнак нашёл для закрепления какую-то травку, чем только усугубил. Нет, до острога они всё равно добрались, только очень не скоро. И стены из заострённых брёвен видели, и две башни с воротами, и большое колесо над рекой. А их увидел острожный патруль, и, в общем, от отца тогда сильно попало.
- Сколько раз говорил, чтобы туда не ходили? - спрашивал он ледяным голосом под свист ремня, - сколько раз говорил, что опасно?
Те же вопросы задавал потом Айрис и она сильно визжала, а Рута все удары приняла молча, потому что знала - за дело. Видела, какая чёрная туча поднимается над колесом, слышала гул, будто бы пчелиный рой. А ещё она поняла, что отца "рой" не трогает, есть у него какая-то защита. Связано это было со шрамом, о котором Баглай не рассказывал никогда, и никто не рассказывал, а у самой Руты расколоть орешек тайны не вышло, оказался не по зубам.
- Отец пришёл, сам не свой, а Фаргал ему под руку... - Айрис встречает у ограды, по щекам катятся горошины слёз. - Говорила же я, много будет мороки: и убил он кого-то, и едва не сбежал...
- Кто не убил? Кто не сбежал? - Рута только что вернулась с починка, ничего не может понять.
- Да Огненный Снежок этот, Снежок!
Рута хочет обнять, успокоить, но чувствует - дома неладное, нужно спешить. Вбежав, замирает, словно сковал мороз. Отец бьёт Фаргала - бух, бух! - Сабрина пытается встать между ними, мать плачет, закрыв лицо руками, Бригитта прячет за спиной Нина. За что же он его так? Не то слово сказал? Не так посмотрел? Тот случай, когда для пожара достаточно искры. "Это из-за меня, - думает Рута, - всё из-за меня..."
На отказ Киприана взять её в ученицы отец крепко обиделся, пусть не показывал вида. После того, как Фаргал попросил артефакт для Сабрины, обиделся и на него. Рута знала, поведали колокольчики.
- Не лезь под руку, слякоть! - получает удар и Сабрина, охает, сгибается пополам.
- Убийца!.. - Рута сама не понимает, как в руках оказывается бадейка с Чистюлей, как выплеснувшаяся вода превращается в кулак, а кулак ударяет отца.
Пусть Рута знала, кто лишил маму ребёнка четыре года назад, она так никому и не рассказала, что знает. Не смогла. Знание смёрзлось ледышкой, и вот ледышка разорвалась, разлетелась осколочками. Если Сабрину не защитить, погибнет ребёночек, а такого допустить она не могла.
- Что ты сказала? - Баглай, пусть с трудом, но поднимается. Из носа бежит кровь, губа лопнула, щека дёргается быстро-быстро.
- Убийца... - говорит Рута, но уже тише, отступает на шаг.
- Не тронь её! - кричит кто-то. Мама? Бригитта? Фаргал?
Пятясь, Рута обо что-то спотыкается, падает, прикрывается бадейкой. Баглай её вырывает, отбрасывает, поднимает дочь за волосы, отвешивает затрещину. В голове Руты звенит, слух куда-то пропал, она хочет подняться, но ноги почему-то не слушаются. Рядом пузырится Чистюля - буль-буль-буль, дайте воды! Глядя, как он расползается, Рута думает: "Это умирает моя волшебная сила, исчезают последние крохи". Приходит холод, за ним темнота, Рута закутывается в них, как в одеяло.
[Год четырнадцатый]
Первая любовь
Хлада, починок Заливной
[1]
Рута пела, Рута собирала цветы - счастливая, такая счастливая! - а вокруг гудели шмели и пчёлы, стрекотали кузнечики, птицы гомонили на все голоса. Кто назвал северное лето болезненным, чахлым? Дурак! Пусть короткое, зато жаркое, вспыхивает ярким цветком.
Рута упала в объятья травы - мягкие, нежные, такие же, как у него. Завидуют, пусть все завидуют! Расцвела она рано, быстро набрала сок: тугая коса, тонкая талия, крепкие бёдра, высокая грудь. А взгляд? А движения? А улыбка? Ха! Отбросила букет, сорвала ромашку, принялась обрывать лепестки. Любит, не любит...
Как она танцевала в круге, как же она танцевала! Барабаны стучали, струны звенели, а она танцевала. Всю себя отдавала в том танце, без остатка. Пламя костров обжигало, обжигал его взгляд. Бригитта там тоже была, отвела потом, разгорячённую, в сторону:
- И где же ты всего этого набралась? - спросила с укором.
- У Сабрины, - Рута поправила гирлянду цветов на груди, - а что не так?
- Мала ещё для столь горячих плясок!
- А Сабрина сказала, пора уже...
- Жаль, я не твоя мать...
- Да ладно тебе, - Рута улыбнулась, играя ямочками, - как Нин, как Пилип?
Бригитта покачала головой, усмехнулась:
- Лиса-а...
Из дома Баглая Бригитта ушла год назад - кузнец, овдовев, взял в жёны. Нина она, понятное дело, забрала тоже.
- А у Фаргала с Сабриной долгожданное пополнение, ты же знаешь? Уж на что Миринда красавица, а Фиона ещё красивей! Но орёт, но орёт...
Рута и сама не жила больше с родителями. Уже три года тому, как Фаргал поставил в починке большой бревенчатый дом, забрал к себе. Родителей уговаривать долго пришлось, с Баглаем спор особенно тяжёлым вышел, но и брат уже не тот, и отец. Один год от года крепчает, другой - мягчеет.
- Знаю, конечно. Потому, наверное, за тобой и не следят, что Фиона.
- А зачем за мной следить? Я уже взрослая...
- Нет, я всё же тебя проучу!
Рута выворачивается, бежит от огня, бежит в темноту. Бригитта бросается следом, но куда ей, косолапой медведихе, догнать. И что здесь забыла? Сама к Пилипу ушла, а всё туда же! Нолана, наверное, и не любила вовсе...
- Рута, ты здесь?
Он! Рута прижимается к дереву, замирает. Сердце вот-вот выпрыгнет из груди, голова кругом.
- Я же знаю, ты здесь...
Смеясь, Рута бежит, манит, словно дриада. Останавливается у старого белого дуба, в наплывах и мхе, не верит глазам. Не может этого быть! Поднимает голову: всё верно, Гнездо. Думала, без оглядки бежит, а выходит, что понимала? Выходит, что так. Повесив гирлянду цветов на деревце рядом, Рута находит неприметный уступ на коре, второй, третий - поднимается. Кто и когда наложил на охотничий домик чары? Неведомо, но то был искусный чароплёт. Дерево по-прежнему крепкое, звуки за пределы домика не проникают, и от гнуса защита, и от птиц.
Рута зажигает вечную лучину из волшебного дерева, садится на край топчана, застланного шкурами. Рассказала ли Бригитта Фаргалу, как она танцевала? Будет ли брат искать её ночью, или дождётся утра? Рута об этом сейчас даже не думает, мысли заняты только одним. Есть дуб-великан, охотничий домик, она в нём, а ещё тот, кто поднимается следом, больше ничего и никого.
- Тарнум!..
Скользнув в открытый люк, он появляется почти бесшумно, камешек на груди вспыхивает в свете лучины.
- Танцевала... - говорит, - как же ты танцевала!..
- Для тебя...
Руте страшно, но совсем чуточку, что-то в ней поднимается тёплой волной, просит выхода. Тарнум гасит лучину, делает шаг к топчану. Она ищет губами его губы, находит. Сладкие, такие сладкие! Руки Тарнума немножко дрожат, когда помогает освободиться от платья, Рута, кажется, дрожит вся, и не от холода, от внезапно охватившего жара. Кто назвал северное лето болезненным, чахлым? Дурак!
Тарнум входит неумело, поспешно, боль пронзает ледяным кинжалом, но тёплые волны сильнее, растапливают лёд, и Рута отдаёт себя целиком, без остатка. Кажется, сама Горячая влила в неё свои воды, и наполняет, и наполняет. Рута сладко постанывает - сейчас, вот сейчас она переполнится! - и взрыв половодья, и миг исчезновения в нём...