Слепцы (ЛП)

Священник потер челюсть, задумавшись, вернется ли к нему когда-нибудь нормальный голос. Он помнил, что когда-то гордился своей речью, но с тех пор, как оказался в Башне, с трудом воссоздавал в памяти её точное звучание. Вообще говоря, Оровен испытывал проблемы, даже пытаясь представить собственную комнату в Инкарцерии или лицо претора-примарис. Ему не хотелось размышлять о том, как его воспоминания размываются и угасают.

– Что вы хотите сказать? – спросила детектив, не слишком хорошо относившаяся к Оровену. Как и любой не-псайкер, Лазка прекрасно знала, что может сотворить пропитанная энергией атмосфера Башни, но ей не внушало уважения то, с какой видимой легкостью священник отдался на милость ведьминой мари. Кальпурнии, по крайней мере, хватало духу бороться с ней. Реде настолько привыкла к следам, оставленным Бастионом на её жизни, что порой задумывалась, как бы ощущала себя без них.

– Просто обращаю на это ваше внимание, детектив-соглядатай. Возможно, на Гидрафуре вам придется давать показания о её действиях.

– Я не... – огрызнулась было Лазка, но сдержалась и понизила голос так, чтобы скрыть его за монотонным гудением аутистов, шумом и треском их машин. – Я не отрекаюсь от исполнения долга, священник, и спасибо, что указали мне на это, но достаточно ли громко вы произнесли мой чин и титул? Знаю, голос у вас не тот, что прежде, однако попробуйте ещё раз. Возможно, если вы немного постараетесь, то все аутисты здесь узнают, что я не та, кем хочу казаться.

Оровен покраснел, но остался рядом с Реде, раскачиваясь на каблуках и постоянно перехватывая длинный посох в руке.

Помещение скрипториума раньше служило ангаром для перехватчиков «Ярость», базировавшихся на станции. Истребители покоились на адамантиевых площадках вдоль стен, откуда их переносили кранами в пусковой отсек. Теперь эти выступы, каждый шириной с тренировочный плац Арбитрес, были плотно заставлены узкими рабочими кафедрами. Над ними склонялись аутисты-скрипторы, бритые головы и оптические имплантаты которых отражали свет ламп, установленных на потолке. Оттуда же тянулись пучки и сплетения инфожелобов, расходившихся к каждой кафедре. Они изрыгали данные либо на мерцающие зеленью экраны, либо – по кабелям – прямо в мозги аутистам.

Происходившее было полной противоположностью тихой, уединенной работе астропатов. Суета царила над каждым столом; писцы лихорадочно распределяли информацию, поступающую по желобам. Данные с треском выскакивали на транскрипционные планшеты или ленты распечаток, после чего их забирали торопливые, сутулящиеся работники, которые сновали между кафедрами и подхватывали тексты подобно муравьям-сборщикам, уносящим маленькие кусочки листьев.

Часть информации поступала от служителей в гнездах, неистово царапавших тексты на экранах планшетов или стучавших по клавишам. Каждый астропат воспринимал и передавал сообщения по-своему: для многих они превращались в наборы символов, образов, ощущений, тогда как другие выдавали вслух серии слов или цифр. Для самих псайкеров они не имели смысла, но после переписывания ловкими пальцами-перьями архивных сервиторов и загрузки в когитатор превращались в реальные данные.

Наиболее срочные и опасные послания обрабатывались в палате Шифраторов; это были жизненно важные сообщения, вырванные из имматериума целыми хорами самых могучих и умелых астропатов, донесенные умами, стонущими от напряжения.

Часть скрипториума только что приспособили под новую задачу, и семеро арбитраторов рыскали в нижних рядах кафедр, расталкивая плечами толпу курьеров и прислужников. Они требовали от скороходов бежать быстрее, случайным образом выбирали рабочие места для контрольной проверки быстроты и сосредоточенности аутистов. Реде, при всем её уважении к товарищам, сомневалась, что это действительно помогает писцам в их труде.

Но, решила Лазка, это помогало в более широком смысле. Стоило Кальпурнии наконец-то отдать приказ, как беспокойство, вольно расползшееся по всей Башне, тут же испарилось. Соглядатаю было хорошо известно о жалобах на решение Ширы, о том, что оно понравилось немногим, но, зубы Императора, теперь в Бастионе знали, что кто-то встал у руля!

Реде тщательно разобралась в своих мыслях, как и полагалось детективу. По правде, она была обижена на Кальпурнию. Лазка скрупулезно готовила расследование убийства Отранто, могла начать в любой момент, а потом кто-то заметил, что арбитра-сеньорис перевозят неподалеку от Башни, и решил, что её присутствие станет идеальным решением проблемы с излишне чувствительными чиновниками Астропатики, какой бы запятнанной ни была репутация этой арбитра-сеньорис.

Вот что действительно терзало Реде – её шанс заслужить повышение и снова выбить себе пост на Гидрафуре отнял кто-то, не имеющий, если слухи были верны, ни единого долбаного права носить мундир. Из-за Кальпурнии сгинула церемониальная традиция, насчитывавшая десять тысяч лет, случилась жуткая резня прямо в зале суда Арбитрес. Лазка понимала, что допускала промахи в своей работе, но ей требовалась только возможность проявить себя, и тут какая-то женщина, ждущая суда над собой, которая даже не должна была...

Реде удержала себя в руках, и Оровен, взглянув на неё, не сразу определил, думает ли детектив вообще о чем-то.

Курьеры, нагруженные переметными сумками, преодолевали арочные проходы, лабиринты сортировочных комнат и келий архивистов, после чего оказывались в донжоне. Они тащились по коридорам Башни, огибали галереи астропатов и внешние стены инжинариума, следуя к порогу Арбитрес. В светлом помещении снаружи участка громко звучали голоса преторов и спецов из команд аналитиков Реде: они показывали скороходам, куда идти, рылись в их сумках и передавали друг другу распечатки и инфопланшеты.

Претор-секундус де’Мок занял пост у дверей. Склонив голову под низким потолком, арбитр изучал документы, которые приносили ему аналитики, и порой делал аккуратные примечания для себя. Дальше претор пока что переправил лишь несколько листков и планшетов, но, получив в руки очередное устройство и посмотрев на него, он поджал губы, пробормотал несколько распоряжений и ушел в участок, забрав с собой мерцающую зеленью пластину.

* * *

Шира не задержалась в скрипториуме; в отличие от Реде, ей почти не за чем было там наблюдать. Как только служители, трудом которых теперь распоряжалась Кальпурния, уяснили её требования, то всецело обратились к работе, и арбитр стала для них чем-то вроде декорации. В любом случае, ей пора было идти в другое место – Шевенн и его помощник уже заканчивали подготовку.

– Арбитр-сеньорис! – в третий раз окликнул её Бруинанн. – Де’Мок считает, что, возможно, обнаружил нечто важное.

– На мозговой штурм ушло немало времени, дамуазель, – заявил претор-секундус. – У аутистов, Император милостивый, весьма изощренные умы, но при этом, гм, очень деликатные. Думаю, пребывание здесь совершенно не идет им на пользу.

– Пребывание здесь и мне не идет на пользу, претор, – ответила Кальпурния. – Например, я только что окончательно потеряла терпение.

Де’Мок моргнул.