Наивный наблюдатель

А вот когда Зимин пытался думать о Центре, ситуация представлялась прямо противоположной. Он ничего не знал о Центре. Более того, он не был уверен в том, что такое место — Центр — существует в реальности. Зимин склонялся к абсурдному мнению, что Центр, скорее всего, лишь словесная функция, полумифическое представление о долгожданной Утопии. Он придумал красивое объяснение возникшему образу: собрались однажды обремененные достоинствами интеллектуалы и стали думать, как дальше жить-поживать. Решили, что в Усадьбе настоящего счастья не обрести. Пора перебираться в Центр, где они не будут больше зависеть от прихотей опростившихся обитателей Усадьбы. И объединились в группу единомышленников, как раньше простые люди записывались в кружки кройки и шитья. Не исключено, что с тем же самым результатом.

Проверить истинность рассказов Нау о сверхвласти и сверхмогуществе, которыми, якобы, наделены отдельные люди, удостоенные чести принадлежать к Центру, было трудно. Неудивительно, что история с ограничителем, жетоном и тайной организацией стала казаться Зимину наивной детской сказкой. Тем более, что Нау ни разу не напомнил о своем существовании. И это было странно. Чтобы доказать самому себе, что все, что с ним произошло в Усадьбе, правда, а не наркотический бред, Зимин решил, что пришло время самому связаться с Нау и потребовать разъяснений.

В этом был свой резон, прошло уже почти два месяца со времени возвращения в Трущобы, но каких-то серьезных изменений в своей жизни Зимин не заметил. Более того, никто и не думал интересоваться его сочинениями, которые, якобы, так нужны были членам Центра. Можно было подумать, что про него банально забыли. В этом не было ничего необычного, но зачем ему задурили голову?

Мысль о том, что он никому не нужен, больно ударила по самолюбию Зимина. Пора было проявить инициативу. Он вызвал Нау.

Ему ответили. И это придало уверенности. А она ему понадобилась, потому что Нау уже через несколько минут очутился в его комнате.

— Как это возможно? — удивился Зимин.

Он с ужасом смотрел на улыбающегося и довольного собой Нау, развалившегося в кресле, ему стало не по себе.

— Успокойтесь, Зимин. Мне казалось, что вы способны к разумным умозаключениям. Могли бы и сами понять, как мне удалось перенестись в ваше жилище.

— Не понимаю.

— Плохо.

— Может быть, вы объясните мне… Так будет проще.

— По-моему, все очевидно. Вспомните о своем жетоне, который способен загрузить вашему собеседнику ложную память. И у меня есть такой же жетон. Вот он. Мы можем воспользоваться ими оба. Только продуцировать будем не придуманные образы, а самые что ни на есть реальные — вы внушите мне, что разговариваете со мной, а я внушу вам, что сижу в этом кресле. Вы же представляете, как выглядит сидящий в кресле человек. Вот и все. Идеальная нуль-транспортировка.

— Но мы встречаемся в придуманном пространстве!

Нау поднялся и сильно стукнул его кулаком по плечу. Удар получился ощутимым.

— Ну и как?

— Больно. У вас удачно получилось.

Нау довольно засмеялся.

— Ваш мозг был обманут. Вы «вспомнили», что бывает, когда получаете удар. Только и всего.

— Но это всего лишь имитация наших чувств!

— Разве вы способны уловить разницу?

— Наверное, это можно сделать.

— Но зачем? Например, вы говорите по коммуникатору, разве ваши собеседники обижаются, что слышат не ваш голос, а лишь умелую его имитацию?

— Пожалуй, и в самом деле, похоже.

— Именно.

— Очень жалко, что вы не сможете при возвращении забрать с собой… Вот эту тарелку.

— А что мне помешает? Отдаю команду «копировать», и мой 3d-принтер ее уже распечатал.

— Но как вы узнали, что здесь есть тарелка?

— Я ее реально не вижу, но видите вы. В нашем случае это одно и тоже.

— Оказывается все очень просто.

— Когда подробно объяснишь, — засмеялся Нау.

Пример с коммуникатором убедил Зимина. Другого объяснения внезапному появлению Нау в его комнате он не видел. По крайней мере, законы физики, вроде бы, не были нарушены. И Зимина это обрадовало. Ему было бы неприятно, если бы на обитателей Центра законы физики не распространялись. Они и без этого обладали огромной силой. Теперь он в это поверил. И то, что он был одним из них (впрочем, пока это были одни слова), сути дела не меняло. Даже если это подтвердится.

Он вспомнил слова из одной книги:

«Человечество будет разделено на две неравные части по неизвестному нам параметру, причем меньшая часть форсированно и навсегда обгонит большую».

Это было неприятно. Зимин не хотел разделяться. Но его согласия никто не собирался спрашивать. Он был лишен права сделать выбор.

— Я слушаю, — сказал Нау. — Появились вопросы?

— Хочу найти одного человека.

— Кого конкретно?

— Максима Горского, думаю, он работает в Институте.

— Вы, Зимин, не перестаете меня удивлять, — сказал Нау с плохо скрываемым восхищением. — Далеко не все обладают умением задавать правильные вопросы. Вы им наделены в совершенстве. Хотел бы знать, это природное качество или кто-то вас научил?

— Вы о любопытстве? Знаете ли, с детства страдаю от его избытка. Люди на меня часто обижаются. Далеко не всем нравится, что я постоянно задаю вопросы. Понимаю, что бываю отвратительным, но ничего поделать не могу.

— Понимаю. Значит, все-таки врожденное. Буду знать. Писателей, не обладающих любопытством, в природе не бывает. Это необходимое и обязательное качество для людей этой профессии.

— Кошмар, правда?

— Зачем вам понадобился Горский?

— Хочу поговорить с ним о науке. Должна же в нашей стране быть наука. Мне кажется, что в любом, даже самом фантастическом мире обязательно должны быть ученые и любопытные. Мир без подобных людей существовать не может. Мы просто загнемся. И это большая проблема.

Зимин подробно рассказал о любознательном соседе Михаиле и о беседе с профессором Болотовским.

— Вашу фантазию никто не собирается ограничивать. Наоборот, чем оригинальнее окажутся придуманные вами миры, тем лучше.

— Люди по природе своей консервативны. Их фантазия ограничена. Мне хотелось бы пообщаться с настоящими учеными, чтобы узнать, в каком мире они предпочли бы жить. Эти, наверняка, самые привередливые. У них, как правило, богатый внутренний мир.

— Горский понадобился для этого? Еще раз отдаю вам должное, вы правильно выбрали собеседника.

— Поможете его отыскать? — спросил Зимин.

— Со временем вы обязательно с ним встретитесь.

— Но не завтра?

— Горский занимается очень важным исследованием, отвлекать его без веской причины было бы глупо, нужно сначала удостовериться, что ваши возможности отвечают нашим требованиям.

— В каком смысле?

— Вашу способность фантазировать следует тщательно протестировать. Придуманные истории должны легко программироваться, и, что еще важнее, из них следует исключить любые нежелательные воздействия на психику пациентов.

— Но я не знаю, какие воздействия нежелательны, — удивился Зимин. — Расскажите, чтобы я знал, про что нельзя сочинять?

— Это лишнее. Вам надлежит научиться относиться к своим сочинениям отстраненно, ваши чувства не должны мешать придумывать забавные и увлекательные истории. Сатира исключена. Особенно вредны индивидуальные переживания, например, сюжеты про любовные волнения или кризис среднего возраста. Ваши миры должны быть населены жесткими и прагматичными персонажами.

— Странные ограничения.

— Я бы предпочел, чтобы вы больше внимания уделяли вражде, жестокости, ненависти, предательствам, мести, корысти и зависти. Эти эмоции хорошо программируются.

— Но зачем?

— Клиентам будет интереснее жить.

— Может быть и так, но вы обратились не по адресу. Вынужден отказаться. Вряд ли у меня получится сочинить что-то этакое.

— Ерунда, — сказал Нау раздраженно. — Мастерство приходит с опытом. Всегда так, сначала не получается, а потом пойдет, и не остановишь. Будем тренироваться. Давайте для примера разберем какой-нибудь ваш сюжет.