Наивный наблюдатель

Зимин не забыл о Марго. Она была хорошей девочкой. Конечно, он возьмет ее с собой. Глупо было думать о том, что жизнь в Усадьбе может сопровождаться невзгодами или неприятностями, но близкий человек, особенно, в первое время, не помешает. Зимину на миг показалось, что он никогда не расстанется с Марго, что она и есть та единственная, о существовании которой в прошлом веке любили говорить романтики и поэты. Впрочем, Зимин прекрасно понимал, что когда речь идет о столь тонком обстоятельстве, как личные отношения, загадывать, хотя бы на пять лет, не стоит. Мало ли что произойдет за это время. К тому же было бы неплохо спросить у самой Марго, захочет ли она до конца дней своих делить свою судьбу с Зиминым? Он помнил, что она мечтала попасть в Усадьбу. Говорила, что остается с ним именно потому, что рано или поздно ему удастся попасть в мир избранных. Марго хотелось в этот момент быть рядом. Свершилось. Пришло время рассказать ей об исполнении мечты.

— Послушай, Марго, сегодня мы с тобой переезжаем. Собери вещи.

— Надолго?

— Если повезет, то навсегда.

— Куда, если не секрет?

— В Усадьбу.

Наверное, если бы он сообщил, что выиграл в лотерею четырнадцать миллионов, ее восторг не был бы таким сильным. На какое-то время Марго потеряла способность адекватно воспринимать реальность. Потом, конечно, она ожила, щеки ее приятно порозовели.

— Да! Ты сделал это! Я верила в тебя! О, как я в тебя верила. И все-таки ты победил.

Зимин не смог сдержаться и пошутил:

— О чем это ты?

Марго не заметила иронию.

— Я так тебя поняла, что ты получил работу в Усадьбе?

— Верно.

— И мы отправляемся на ПМЖ в Усадьбу?

— Да, если ты, конечно, согласишься разделить со мной все тяготы путешествия.

— Я разделяю, я так разделяю, что если бы ты не взял меня с собой, я бы тебя обязательно убила на пропускном пункте. Ты бы протянул дозорному документы, а я бы тебя кирпичом по голове. Размозжила бы твою умную голову. Не промахнулась бы! Но какой же ты молодец! Умница! Дай, я тебя поцелую!

— Я рад, что ты поедешь со мной.

— Документы у тебя уже на руках?

— Нет. Они у Небова. Он нас будет сопровождать.

— Не верю своему счастью!

— Все будет хорошо, — сказал Зимин, сам он в этом не сомневался.

Они ждали Небова очень долго, часа три или четыре. Марго переживала и нервничала, было видно, что она готова в любой момент закатить истерику. И вот, наконец, Небов прибыл. Теперь Зимин смотрел на него по-другому, пытался обнаружить в его поведении повадки будущих соседей. И кое-что ему не понравилось, Небов старался выглядеть равнодушным и отстраненным. Однако Зимин заметил непроизвольно промелькнувшую у него гримасу отвращения, так смотрят на людей второго сорта. Небов не сумел скрыть свое отношение к их квартире, и, скорее всего, не видел в своей реакции ничего зазорного.

— Давно не бывали в домах нормальных людей? — спросил Зимин.

— Пожалуй, да. Отвык. К вашим трущобным жилищам нужно привыкнуть. Но я видел квартиры несравнимо хуже. У вас еще относительно хорошая планировка. Есть вещи, о которых быстро забываешь, потому что не хочешь о них вспомнить. Так устроены люди, они быстро привыкают к хорошему. Это даже не психофизика, психология.

— Мы живем плохо?

— Я бы сказал так: некомфортно. Впрочем, меня это не касается. Должен предупредить, что и вы, Зимин, не долго будете вспоминать о житье-бытье в Трущобах. Оглянуться не успеете, как у вас появятся новые заботы.

Зимин не любил, когда посторонние люди пытаются предсказать его поведение. Он давно привык считать себя человеком в высшей степени оригинальным и потому скептически относился к любым предположениям на свой счет. Предсказатели всегда ошибались, ошибаются и, если не случится чего-нибудь страшного, будут ошибаться и впредь. Но не потому, что его поступки были как-то по-особенному сложны для понимания посторонних, вовсе нет. Напротив, с точки зрения самого Зимина, они были просты и очевидны, однако логика принятия решений, которой он пользовался, самым разительным образом отличалась от общепринятой. Довольно часто Зимину хотелось каким-нибудь изощренным способом внедрить в общественное сознание привычные для него логические конструкции, но все как-то руки не доходили, он просто не знал, как это можно сделать. Обществу это помогло бы выздороветь, хуже бы точно не стало. В том смысле, что если бы в практической жизни люди чаще пользовались формальной логикой, они бы не совершали многие гадкие поступки.

Правда, какой-то человек, Зимин забыл, как его звали, однажды сказал: «Послушай, неужели ты согласился бы жить в мире, где все без исключения люди будут похожи на тебя»? Зимин кивнул, он не увидел в этом предложении ничего оскорбительного. Уже потом, поразмыслив, он понял, в чем тут загвоздка. Люди по природе своей все разные. Зимин не просто в это верил, он это знал. Вот и пусть остаются разными. Однако, мечта о том, что люди научатся думать, прежде чем что-то делать, казалась ему несбыточной, но привлекательной. Когда-нибудь так и будет. Вот только когда?

Зимин не хотел никого переделывать, вот и сейчас он не стал спорить с Небовым.

— Готовы ли вы к самому потрясающему путешествию в вашей жизни? — спросил Небов.

— В принципе, готовы. Уже собрали личные вещи, — ответил Зимин, указав на две дорожные сумки.

— Это лишнее. В этом нет необходимости. Эти вещи вам не понадобятся. Все необходимое будет предоставлено на месте. К тому же, охрана не пропустит людей с вещами из Трущоб через фильтрационный пункт.

— Вот так новость! — возмутилась Марго. — Чего это вдруг. Это мои вещи! Не выбрасывать же их на помойку. Можно я все-таки попробую их провести?

— Можно. Но я не советую, при досмотре вас, мадам, обязательно застрелят.

— Чего это?

— Таков закон. Законы суровы, но их следует исполнять. Оставьте вещи здесь. Вам нужны лишние проблемы?

Иногда трудно заставить себя относиться с осуждением к неоднозначным историческим событиям. Например, так получилось, что неумолимый социальный прогресс сделал невозможным совместное проживание элиты и остальных граждан. Произошла крупнейшая социальная катастрофа, кстати, и биологическая, человечество разделилось на две неравных части. Сколько же было произнесено по этому поводу сожалений и проклятий! Однако прошло немного времени, и вдруг стало ясно, что сегрегация и апартеид больше не являются предосудительными понятиями. Оказалось, это было на удивление удачное решение — разделительные полосы спасли человечество от полного вымирания.

Отныне люди имели право жить среди подобных себе по воспитанию, образованию, достатку и происхождению. Элита оказалась в Усадьбе, остальные в Трущобах. У них отныне разные возможности, разные потребности, разные судьбы. И это устраивало большинство!

Решительные действия властей сделали невозможным несанкционированное пересечение полосы разделения. Колючая проволока, злые, натасканные на разрывание человеческой плоти собачки, роботы-убийцы, стрельба на поражение очень быстро отучили обитателей Трущоб от экстремального туризма в запретные поселения.

Для некоторых трущобников было сделано исключение. Жители Усадьбы предпочитали, чтобы отдельные работы, не требующие высокой квалификации, поручались не роботам, а живым людям. Романтики говорили о том, что уборка помещений человеческими руками в любом случае качественнее. Консерваторы вспоминали об устоявшихся за столетия традициях, циничная молодежь предпочитала разряжать накопившиеся за день отрицательные эмоции, пиная ногами живых слуг, а не бесчувственных роботов. Старики предпочитали, чтобы за ними ухаживали не машины, а бесправные существа, способные понять, что их оскорбляют. Как пояснил один заслуженный деятель культуры: «Назовешь слугу тупой мордой, и как-то легче становится на душе, чувствуешь, что сил прибавляется. Роботы с вмонтированным чувством юмора подобным эффектом, конечно, не обладали. На моей памяти какой-то придурок попытался запрограммировать чувство оскорбленного достоинства, но у него ничего не вышло, и правда, какое достоинство может быть у робота? Совсем другое дело — живой работник». Так что у каждого обитателя Усадьбы был свой резон.