Наивный наблюдатель

— Есть надежда, что наказание еще не применили? — спросил Зимин.

— Каких чудес на свете не бывает!

— Как мне добраться до семнадцатого квартала?

— Пожалуй, я вас отвезу, — сказал Небов.

— Зачем вам это?

— Мне хочется посмотреть, как вы будете действовать в безнадежной ситуации.

Небов включил фонарик и легко подтолкнул Зимина к своему мобилю.

— Давайте, подброшу вас до жилища. А завтра утром, если не передумаете, отправимся в семнадцатый квартал. Покажу вам Грегора.

— Я могу вам доверять? — спросил Зимин.

— Да. Больше, чем кому-нибудь другому в Трущобах. Странные вопросы вы, однако, задаете. Надо полагать, что не баловала вас жизнь в последнее время.

— Ага, — подтвердил Зимин. — Как только мне пять лет исполнилось, так больше и не баловала.

— Я понял, вы пошутили, — сказал Небов.

На следующее утро в дверь позвонили в назначенное время. Зимин был удивлен, он почему-то был уверен, что Небов его обманет. Пришлось поторопиться. На сборы ушло меньше пяти минут.

— Я готов, — сказал Зимин, застегнув последнюю пуговицу на пиджаке.

— Нет, нет, так дело не пойдет, — неожиданно сказал Небов. — Вы обязательно должны позавтракать, кстати, и я бы не отказался от чашечки кофе.

Зимин отправился за кофе, глупо спорить по пустякам. Тревожило его одно, он не понимал, как так получилось, что этот воспитанный, явно не злобный человек смог напугать до полусмерти Грегора, члена молодежной банды, «злюку», не склонного к рефлексии и душевным переживаниям. Это делало Небова еще более загадочным существом, чем можно было вообразить. Не исключено, что и опасным.

Они сидели за кухонным столом и молча пили кофе. Зимин пытался затолкнуть в рот бутерброд с сыром только для того, чтобы показать Небову, что он выполнил его указание и позавтракал. Сам Небов от бутерброда отказался, достал из кармана пиджака плитку шоколада, разделил ее на две равные части, одну взял себе, вторую протянул Зимину.

Когда спешишь, процесс жевания затягивается. Зимин стал нервничать. Он не любил шоколад.

Наконец, с завтраком было покончено. Небов встал и пошел к выходу. Зимин поплелся за ним следом. Ему показалось, что он участвует в какой-то сложной пьесе, где импровизация не поощряется, поскольку все действие заранее тщательно прописано. Особенно неприятно было сознавать, что он действует, как и предполагалось кем-то, точно по тайному сценарию. А это означало, что он или заранее выучил наизусть свою роль, даже не заметив этого, или на удивление тупой, раз его поведение, мечты и надежды так просты и типичны, что любой дурень может вставить их в свою пьесу. Зимин не мог решить, какой из вариантов предпочтительнее, потому что они оба были оскорбительны. Однако нарушить сценарий ему пока не удавалось. Неудивительно, что остававшийся неизвестным режиссер был доволен его игрой.

— Это и есть тот самый Зимин? — спросил человек, сидящий за рулем мобиля.

— Да, — ответил Небов, потом повернулся к Зимину и сказал: — Познакомьтесь с Контровым, он очень важный в нашем деле человек.

Контров засуетился, покраснел, словно не ожидал, что ему придется говорить с Зиминым, но быстро восстановил душевное равновесие и чопорно кивнул, словно передал важное сообщение. Зимин в ответ улыбнулся, но улыбка у него получилась простая, не содержавшая информации.

— Советую как следует запомнить Контрова, настанет время, и он обязательно поможет, если понадобится.

«Правильно, Грегор говорил, что их двое. Значит этот, за рулем, — второй», — подумал Зимин.

Дорога до семнадцатого квартала заняла не слишком много времени, около сорока минут. Зимин с интересом разглядывал новый для него квартал, но чем пристальней он вглядывался в незнакомые улицы, тем яснее ему становилось, что особой разницы между кварталами нет. Дома, улицы, чахлые деревца, забегаловки — все было стандартным. Даже универсам и тот оказался абсолютной копией привычного из восьмого квартала.

— Как мы найдем здесь Грегора? — удивился Зимин. — Это ведь Трущобы!

— Нет проблем, — сказал Контров. — У меня для этого есть специальный приборчик.

Он вышел из мобиля, достал маленькую коробочку, огляделся. Мимо пробегал парень, Контров ловко схватил его за шиворот.

— Вот что, любезный, нам нужен человек, по имени Грегор. Он — смешной, чужой и глупый.

— Не знаю никакого Грегора, отпустите меня.

— Увы, не так быстро. Тебя как зовут?

— Меня? Жека.

— Хорошее имя. Придется тебе нам помочь. Ты же не любишь, когда с тобой шутки шутят? А мы, с приятелем, такие шутники, что просто оборжешься.

— Откуда мне знать про вашего Грегора? Я и на улицу редко выхожу, люблю телевизор смотреть.

— Я спрашиваю про парня, которого ты вчера привел на демонстрацию.

— А-а! Вы про новенького? Я не знал, что его Грегором зовут.

— Врешь.

— Ну, то есть, знал, а потом забыл.

— Где он?

— У меня в квартире на полу валяется.

— Он жив?

— Конечно. Стану я у себя в квартире покойника держать! Он немного заболел. Но чувствует себя хорошо, только ходить не может.

— Отведи нас к нему, Жека. Этот человек, — Контров указал на Зимина, — хочет с ним поговорить.

Зимин с удивлением отметил, как быстро, прямо на глазах, могут меняться люди. Совсем недавно они были вежливыми, приятными в общении, даже, можно сказать, отзывчивыми людьми. И вдруг — все резко изменилось. Стало понятно, почему Грегор испугался. Действительно, люди из Усадьбы, — а Зимин решил называть их именно так, чтобы ни на миг не забывать, с кем имеет дело, — прямо на его глазах показательно застращали несчастного Жеку. Два обстоятельства в этой истории показались Зимину забавными. Во-первых, для того, чтобы испугать человека, они использовали слова, которые говорили ему, когда пытались завоевать его доверие, так же вежливо и с теми же интонациями. Вот что интересно: и доверие завоевано, и парень трясется от страха. Это большое искусство. Зимин подумал, что когда он все-таки станет писателем, ему придется научиться справляться с такими сюжетными ходами. Понятно, что будет трудно, но ничего не поделаешь, надо будет научиться.

Во-вторых, Зимин почувствовал, что для него люди из Усадьбы не опасны. Почему он так решил, объяснить было сложно, скорее всего, он понадобился им для каких-то непонятных дел. Но это уж совсем другой вопрос, ответ на который в ближайшее время найти, скорее всего, не удастся.

Контров крепко держал Жеку под руку, чтобы тот не убежал. Небов отстраненно улыбался. Подворотни были похожи друг на друга. Как местные обитатели различают их, было непонятно. Трущобы — они Трущобы и есть. Зимин старался не смотреть по сторонам, сосредоточено разглядывая спину Небова. Он чувствовал себя неуютно, словно бы его использовали для плохого дела. Какого? Он не догадывался и злился. Это неподконтрольное чувство показалось Зимину совершенно неуместным проявлением эгоизма. В самом гадком его виде. Было неприятно. Про эгоизм он слышал много плохого. Зимин считал, что это чувство не позволяет человеку правильно воспринимать реальный мир. Эгоизм мешает видеть лес из-за деревьев. Уничтожает малейший намек на объективность. Но он немедленно вспомнил про единую эстетику познания, которую ему настойчиво пытались привить в Институте. Вот, спрашивается, кому нужен писатель, не способный объективно воспринимать окружающий мир? Эгоист, для которого существуют только субъективные переживания? Получается, настоящий писатель должен придерживаться единой эстетики? Это было неприятное открытие. Зимин был готов смириться, если это необходимо. Но почему-то не получалось, ему трудно было продолжительное время изображать нормального человека. Зимин лучше других понимал, что победить эгоизм он никогда не сможет. Если бы он перестал бороться с эгоизмом, то давно занимался своими текстами, а не искал людей, которые назначили бы его писателем, потому что других препятствий на пути к своей мечте он не видел. Но что тут поделаешь?