Наивный наблюдатель

— Хочу знать, что уполномоченный Семенов делает в нашем секретном кабинете? — спросил Зимин.

— Исполняю долг.

— Какой долг?

— Отстань от человека, — вмешался Горский. — Пусть себе исполняет, тебе-то какое дело?

— Нет, я скажу — возмутился Семенов. — Мне поручено проследить, чтобы вы злонамеренно не засорили сознание майора каким-нибудь стихам. За вами эта провинность числится, не увиливайте.

— Я больше не читаю стихи, — признался Зимин.

— Почему? — удивился Семенов.

— Зимин переключился на прозу, — сказал Горский и включил в кабинете свет.

— Это правда?

— Правда, — подтвердил Зимин.

— Ведете блог? Если про футбол, я бы подписался.

— Увы. Футболом не интересуюсь.

— Может быть, потом поговорите? — сказал Горский зло. — Мы пришли работать.

— Да, конечно. Не смею вас задерживать.

Семенов вернулся на свое место.

Горский включил компьютер. На мониторе появилось лицо майора Кротова, его губы причудливо шевелились. Горский покрутил ручку настройки на динамике. С этой минуты Кротова можно было услышать. Он рассказывал о себе:

— … так я стал академиком.

— Вы уверены? — удивился Зимин.

— Конечно. С памятью у меня полный порядок. Я — всемирно известный ученый, академик ряда академий, один из трех создателей методики переноса сознания на внешний носитель. Потомкам еще только предстоит оценить мой персональный вклад в решении проблемы электронного бессмертия. Не исключаю, что я сам найду время, чтобы дать разъяснение по этому вопросу.

— Горский! Как ты мог? — возмутился Зимин.

— А что такое? По-моему, получилось прикольно. Одна маленькая подпрограмма, а сколько радости она принесла слушателям.

— Мерзавец!

— Не придирайся.

— Наверное, сначала следовало испробовать методику на заместителе, — продолжал макет майора Кротова, не обратив внимания на реплики посетителей. — А потом я подумал: зачем? Мои подчиненные могли бы расценить такое решение, как проявление нерешительности или слабости, что при моей должности недопустимо. Нужно было недвусмысленно заявить, что я настолько уверен в своей методике, что просто обязан первым записать свое сознание, воспользовавшись служебным положением, так сказать, правом первородства.

— Складно излагает, — признал Зимин.

— А ты думал! Это и есть искусственный интеллект!

— Впечатляет.

— Все бы ничего, но есть проблема, — сказал Горский с тоской в голосе. — Наш хваленый квантовый компьютер, который должен обеспечивать сознанию возможность управлять новым искусственным телом, не справляется со своей обязанностью, постоянно тормозит и зависает.

— А что Кротов — 2?

— Живет он не регулярно, импульсивно, его постоянно приходится перезагружать. Некоторые эпизоды своей истории, те, что не удается автоматически сохранить, он вынужден проживать по нескольку раз.

— Ну и?

— Самому было интересно узнать, как будут работать повторы, но похвастаться нечем, — погрустнел Горский. — Результат трудно назвать удовлетворительным, поведение модели абсолютно идентично. Слово в слово.

— Его поведение запрограммировано. Насколько мне известно, импровизации не предусмотрены.

— Само собой. Теперь думаю, как поступить: оставить как есть или добавить функцию некоторой погрешности при выборе решения?

— Ух ты! Искусственный интеллект, принуждаемый отказываться от оптимального решения или, что еще неожиданней, запрограммированный совершать ошибки! Это, по-моему, чересчур изыскано!

— Будем думать!

— Раньше надо было думать. Тебе не кажется, что мы занимаемся уже не наукой, а какой-то пошлой ерундой? Обыкновенным жульничеством?

— Нет. Мы начинаем новое дело. Никто не застрахован от мелких шероховатостей, — сказал Горский.

— Мелких, говоришь! Не буду спорить. Я только хотел обратить внимание на тот очевидный факт, что обещание бесконечной жизни обернулось для Кротова гнусным обманом, — Зимин хотел услышать от Горского что-то более разумное, оправдывающее их занятие.

— Никто твоего Кротова не трогает, сам знаешь, что мы работаем с макетом его сознания. Сам-то он сидит сейчас в столовой санатория и с удовольствием пожирает фирменный бефстроганов. Только если у нас получится, мы приступим к совмещению сознаний Кротова и его макета. Думаю, что это будет не трудно.

— Правильнее будет сказать: «приступим к замещению его сознания».

— А даже если и так.

— Тебе не страшно?

— Нет.

Плановая работа с макетом сознания майора Кротова оказалась на удивление нудным занятием. Приходилось задавать тысячу тестовых вопросов, выискивая потом в его ответах логические несоответствия. Зимин терпеливо составлял список ляпов и несуразностей для того, чтобы программисты могли их исправить.

Пресловутый квантовый компьютер продолжал сбоить. Это мешало приступать к отладке управления внешними устройствами, которые должны были заменить Кротову биологические органы чувств: осязание, обоняние, слух, зрение и двигательную систему. Маленькая тележка, которая должна была обеспечить макету майора Кротова способность передвигаться в пространстве, напоминала древний марсоход. Наличие на платформе с колесиками телевизионной аппаратуры, руки-манипулятора и целой серии полезных приборчиков делало это сходство еще более очевидным.

В первые дни Зимина смущало присутствие в кабинете Семенова, но он довольно быстро привык и не обращал на него внимания. Такая работа была у этого человека — вслушиваться в чужие разговоры, пытаясь отыскать в них враждебные для единой эстетики слова и утверждения.

Со смыслом этой единой эстетики Зимин так и не смог разобраться до конца. Он считал, что люди по природе своей разные и надеялся, что так будет и дальше. В конце концов, как можно стать писателем, если окажется, что все люди одинаковы? Одинаковым людям или, тем более, их записанным сознаниям писатели не нужны. Можно было бы задать этот вопрос Семенову, пусть попробует выкрутиться, но это было бы слишком муторно, вступать в диспут с ним Зимин не желал. Проще всего было оставить Семенова в покое, сидит себе человек и сидит, пить-есть не просит.

Однако однажды утром Зимин обнаружил, что Семенов разговаривает с макетом майора Кротова. Это было очень интересно. Он уселся в уголке, рассчитывая, что Семенов не заметит его, и стал слушать.

Говорил макет майора Кротова:

— В отсутствии физического тела есть неоспоримые достоинства. Например, отныне я не связан со своим не слишком здоровым организмом. Его жизненные функции больше не отягощают мой жизненный опыт болезнями и немощью. Больше не требуется с помощью тренировок поддерживать его в тонусе, отпала даже необходимость в ежедневной зарядке. И это никак не отразилось на моей способности совершить подвиг. В любой момент я могу отправиться в путешествие на Марс. Или на Сириус. Даже если для этого мне придется провести в пути тысячу лет. В этом не было бы ничего страшного или ужасного, если бы не один существенный нюанс, ставший для меня важным только сейчас.

— Какой нюанс? — спросил Семенов, его голос дрогнул, так показалось Зимину.

— Отправившись на Сириус, я не смогу общаться не только с людьми, но с их копиями. Для меня это большая потеря. Меня это волнует уже сейчас. Я не смогу вести привычный образ жизни.

— Никогда прежде не замечал у вас острых приступов человеколюбия. Вы не любили людей.

— Да, не спорю. Однако перспектива тысячелетнего полета поражает самое пылкое воображение. Не хотел бы совершить его молча.

— У вас, майор, воображение не пылкое, — возразил Семенов.

— Все равно трудно привыкнуть к мысли о том, что мне придется молчать тысячу лет!

Семенов рассмеялся.

— Почему вы смеетесь, Семенов?

— Попытался представить, о чем вы могли бы говорить без остановки тысячу лет. Ничего путного в голову не пришло. Говорящий тысячу лет человек — это персонаж для нового варианта ада, беспощадное наказание для злостного грешника. Надо будет этот сюжет подкинуть Зимину, рано или поздно он начнет писать книги, вот ему и пригодится. Пусть потом не говорит, что мы обижали его и не давали творить.