Страница 45 из 66
В середине марта 1922 г. Хлебников знакомится с Митуричем. Это стало важнейшим событием его жизненного конца, целиком заполненного мыслью о судьбе своего открытия. Оказалось, что если не ожидать материального вознаграждения от государства, то можно и не добиваться особого «мандата» для публикации «законов времени» и других новых вещей. В условиях НЭПа стал вполне возможен договор с хозрасчетными типографиями, не подведомственными ГИЗу, коль скоро речь шла о малых тиражах и скромных расходах дешевой бумаги. Митурича поддержали молодые художники, фанатично преданные новому мышлению в искусстве: Сергей Исаков, Нина Коган, Анатолий Борисов. Чем больше Митурич проникался идеями и заботами Хлебникова, тем сильнее Хлебников проникался недоверием, а потом и враждой ко всем «гилейцам» вместе и к Маяковскому в частности. Все чаще он возвращался памятью к рукописям, переданным Маяковскому в 1919 г. для ИМО. Это переживалось им так, словно пропавшие бумаги представляют главную ценность именно сегодня. Но ни Маяковскому, ни кому-либо из его окружения Хлебников лично не предъявил никаких претензий или обвинений.
Подготовка возможных публикаций совпадает с новым обострением болезни, приобретавшей черты осложненной малярии. Из писем самого Митурича известно, что в конце марта – начале апреля он получил от Маяковского четыре миллиона «на лечение Вити». В пик денежной инфляции значимость рублевых миллионов была призрачной. Тем не менее и это и другие вспомоществования (например, от отца Сергея Исакова) позволили вести переговоры об издании «Досок» и «Зангези».
В конце апреля Хлебников перестает бывать у Бриков, но накануне весеннего пролетарского праздника ему сообщили, что там ожидается нарком Луначарский. 1 мая Хлебников последний раз видел В. Маяковского и О. Брика. Присутствовали еще Н. Асеев, В. Каменский, А. Крученых, Б. Кушнер, Б.Пастернак. По сведениям Н. И. Харджиева, на этом домашнем первомайском вечере А. Луначарский «изъявил желание способствовать изданию неопубликованных произведений Хлебникова и даже быть редактором его сборника» (Харджиев, 1997. Т. 2. С. 289). Скорее всего, имелся в виду сборник поэм для издательства Московской ассоциации футуристов, организованного на полиграфической базе Вхутемаса. Но история МАФ оказалась еще короче, чем ИМО.
2 мая Маяковский на две недели уезжает в Ригу. 13 мая Хлебников с Митуричем в товарном вагоне отправляются в Новгородскую губернию, чтобы подлечиться на деревенском молоке и лесном воздухе. От промежуточной станции железной дороги до пункта назначения в деревне Санталово (там учительствовала первая жена Петра Васильевича) ехали еще двумя переходами в телеге. Весь этот тяжелый путь, пребывание в деревне, неожиданное обострение болезни и мучительная смерть Хлебникова, последовавшая 28 июня 1922 г., подробно описаны в дневнике художника (см.: Петр Митурич. Записки сурового реалиста эпохи авангарда. М., 1997). Памятью о пребывании Хлебникова в Санталове осталась недописанная страница драматической сцены, в которой есть ассоциации с такими разными авторами, как Е. Г. Гуро и В. Г. Короленко.
Дитя. Кэ!
Няня. Она молока хочет.
Дитя. Боботик!
Няня. Болит животик.
Парнишка. Щи худые.
Няня. Возьми иголку и заплатай их, будут крепки.
Парнишка. Холова неделю будет плакать.
Няня. Это она жертвы просит. Раз давно в ней утонул парнишка, такой как ты. Она и избаловалась. Каждую весну жертвы просит, играет. Вот и шумит. Вот и шумит.[10]
Сколько-нибудь точных сведений о болезни Хлебникова нет. Предположительно, страшная гангрена случилась у него от полной закупорки вен в ногах. Похоронили его на кладбище в деревне Ручьи (Борковский сельсовет Крестецкого района Новгородской области). В 1960 г. племянник поэта, художник М. П. Митурич-Хлебников, перезахоронил останки в семейную могилу Хлебниковых на Новодевичьем кладбище в Москве. К девяностолетию поэта надгробьем на могилу поместили найденную в азиатских степях «каменную бабу» (см. илл. СС, 3:195).
Перипетии посмертного хлебниковедения начались «Открытым письмом художника Петра Митурича Владимиру Маяковскому» с прямыми обвинениями и перечнем пропавших или уничтоженных рукописей Велимира (ср. автограф Хлебникова «Вопрос в пространство» – СС, 5:369). Положительным следствием этого отчаянно-несправедливого демарша стало вскрытие сейфа МЛК по сигналу Якобсона из Праги. В сейфе оказалась часть перечисленных Митуричем вещей (например, повесть «Есир», поэма «Каменная баба»), там заведомо не могло быть произведений, написанных позже («Ладомир», «Разин», «Царапина по небу») и там не оказалось тех действительно пропавших текстов («Семь крылатых», «Тринадцать в воздухе»), которые Хлебников пересылал в 1916 г. из Астрахани в Харьков Асееву и Петникову. Весь этот печально-невразумительный эпизод в истории издательского дела футуристов[11], конечно, не должен объясняться только безбытной неорганизованностью Хлебникова, даже его болезненно-мнительным состоянием весной 1922 г. В конечном счете, достойна сожаления безучастность и Маяковского, и Якобсона, морально ответственных за рукописи, которые они держали в своих руках и о судьбе которых в любом случае они сами должны были сообщить автору. Но и это не главное. С 1923 г. начала воздвигаться глухая стена между Митуричем и его окружением и официально оформленной литературно-художественной группой Левого фронта искусств со своим журналом «Леф». Реальному делу Хлебникова эта стена всячески вредила.
В частных изданиях Митурича (и Веры Хлебниковой, ставшей его женой) разоблачались «эксплуататоры» и «нахлебники» хлебниковского таланта. В «Лефе», который в первых же своих номерах стал печатать тексты Хлебникова («Уструг Разина», «Ладомир») и воспоминания о нем (Дм. Петровский), анонсировалось также Собрание сочинений под редакцией поэта Н. Асеева и лингвиста Г.Винокура. Однако это Собрание не могло состояться, поскольку основной корпус рукописей Хлебникова принадлежал его юридическим правопреемникам. Да и оценки хлебниковского творчества у редакторов объявленного Собрания были не совсем адекватны.
В 1927 г. в ленинградском Институте Искусств под председательством опоязовца Ю. Н. Тынянова (1894–1943) был организован семинар современной литературы с прямым интересом к изучению рукописного наследия Хлебникова. Более других занимался этой темой ученик Тынянова литературовед Н. Л. Степанов (1902–1972). Он стал убеждать Митурича, что к «Лефу» Институт Искусств не имеет никакого отношения, а солидными книгоиздательскими возможностями располагает. Так состоялся знаменитый ленинградский пятитомник Велимира Хлебникова «под общей редакцией Ю.Тынянова и Н.Степанова» (1928–1933). А. Крученых, еще до выхода первого тома, затеял в Москве стеклографированные выпуски неизданных произведений Хлебникова, имея свой запас автографических источников. Степанов сумел договориться с ним о включении в пятитомник части материалов, принадлежавших «группе друзей Хлебникова». Следует заметить, что в пятитомник не вошли (вероятно, по идеологическим соображениям) напечатанные в 1922–1923 гг. стараниями Митурича три выпуска «Досок Судьбы». Новый слой читателей Хлебникова само это загадочное словосочетание знал только по IV плоскости «Зангези».
В лефовском лагере пятитомник вызвал разнородные суждения. В.Шкловский прежде всего оспорил вступительную статью своего друга Ю. Тынянова, который представил Хлебникова вне связей с футуризмом. По мнению зачинателя «формального метода», это означало возвращение литературоведения к привычной канонизации литературных генералов и соответственно забвение опоязовской цели изучения эстетической культуры как имманентного процесса (см. «Под знаком разделительным. Канонизаторы» – «Новый Леф». 1928. № 11). Обозрение «ретушированного Хлебникова» – так назван пятитомник в статье Н. Харджиева и В. Тренина в «Литературном критике». М., 1933. № 6 – было смесью справедливых фактических замечаний с довольно предвзятым отрицанием всей вообще проделанной работы. Но Н. И. Харджиев (1903–1996) и Т. С. Гриц (1905–1959) сумели показать новый уровень текстологии, составив в 1940 г. исключительно важный том «Неизданных произведений» Велимира Хлебникова.
10
Велемир Хлебников. Стихи. М., 1923. С. 44.
Холова – река в Новгородской обл., приток Меты.
11
Из позднейшего объяснения Якобсона: «Это была идиотская история, которая, конечно, взорвала Маяковского и очень обозлила его. Он не помнил, что случилось с рукописями, ничего об этом не знал. На самом деле он был совершенно ни при чем» (Р. О. Якобсон. Из воспоминаний // Мир Велимира Хлебникова. Статьи, исследования 1911–1998. Составители: В. В. Иванов, З. С. Паперный, А. Е. Парнис. М., 2000. С. 88.