Страница 9 из 84
§ 4. Ухо и ум.
Глухой и глум.
Глу+х.
Глу+м.
Х+олод.
М+олод.
§ 5. Печь – изгнать воду в виде пара огнем, вычесть воду из тела, сделать пищей для еды.
Пить – прибавить воду в себя, налить ее.
Жечь – разрушать огнем, отымать бытие, жизнь.
Пар – состояние воды, изгнанной теплом.
Жар – излучение огня.
Жизнь есть частное числа дел и количества времени.
§ 6. Сарынь есть сарыч-хищник. Сарынь на кичку – значит «коршун на голову»: так разбойники обрушивались на суда.
<1912>
<Узы со>*
Хотя утонченный вкус нашего времени различает оттенки соленый и сладкий, но во времена дорогой соли, подобной драгоценным камням, и соль и соленое казались сладки; солод и соль так же словесно близки, как голод и голь. Соль по строению звона обратна сору (посторонней примеси), следовательно, в ней есть значение нарочитой примеси, посольства. Между послом и солью, любимой зверьми и древними людьми, то общее, что они посланы, увеличивая узы (со) между пославшим 1) дальней страной и 2) едой, то есть между двумя неспособными сами по себе прийти в связь предметами. Соль вызывает влечение к пище и призвана установить мир и согласие между ртом и вкусом пищи.
Слива, или сладкая.
Ясно значение сетей как связывающих движение улова и являющихся со – узами между охотником и добычей.
Общая кровь потомков – сой, то есть люди общего племени связаны общими правдами и нравами и идут со. Село – место, где люди находятся в со с землей (неподвижная ось людей), а сад – то же для растений.
Слово есть своего рода посланник между людьми; слыть – значит быть посланным в слове; славить – создавать для других; слух – приемник слова, а слуга – исполнитель слова. Сухой увеличивает связь – со между частями и частицами. Вода растворяет, и льющаяся грязь делается, высыхая, сушей: в ней частицы вошли в со, став неподвижными.
Если сухой тот, из кого вытекла вода, то судно, посудина – то, что мешает течь воде, непроницаемо для нее.
Если грязь – источник гор на дороге, князь – источник, водопад закона (кона), то <звуковая> связь – условие сов и сычей, то есть малоподвижных, неуклюжих <птиц>; людей неподвижных, молчаливых в обществе называют совами. В то же время, так как сон есть состояние неподвижности (со в самом себе), то сова есть и сонное животное. Соловый – готовый уснуть.
<Т>аким образом в со есть область сна, солнца, силы, солода, слова, сладкого, соя, сада, соли, слыть, сына.
<1912>
Песни 13 вёсен*
Прекрасно, когда после года молодого месяца славы рок берет свою свирель и прислоняет ее к нежным детским устам и заставляет ее звать о мужестве и к суровым добродетелям воинов.
Здесь можно заглянуть на сущность вольного размера. Вот «Песнь к ветру»: восемь слогов строки – восемь чисел в одежде звука; в них гулки нечетные слоги:
Здесь есть строгость созерцания. Нов следующих шестнадцати слогах,
над словом «перестань» нет двух ударов, и очаровательная свобода от ударных слогов вызывает смену действующего лица первых шестнадцати слогов действующим лицом вторых шестнадцати слогов.
Действующее лицо первых шестнадцати слогов скорбное, строгое, грустное. Вторые наделены веселой лукавой усмешкой и задором к ветру. Это юное смеющееся лицо. Итак, отвлеченная задача размера погрешностей заключается в том, что в нем размеры суть действующие лица, каждое с разными заданиями выступая на подмостках слова.
Очаровательная погрешность, только она приподымает покрывало с однообразно одетых размером строк, и только тогда мы узнаем, что их не одно, а несколько, толпа, потому что видим разные лица.
Заметим, что волевой рассудочный нажим в изменении размера у В.Брюсова и Андрея Белого не дает этих открытий подобно погрешности, и лица кажутся неестественными и искусственно написанными.
Этот размер есть театр размеров, так как покрывало размера приподнято ворвавшимся ветром, и смотрит живое лицо.
Строчка есть ходьба или пляска входящего в одни двери и выходящего в другие.
Строгий размер есть немая пляска, но свобода от него (не искусственная, а невольная) есть уже язык, чувство, одаренное словом.
Это общая черта людей песни будущего.
Трогательной просьбой кончается строчка.
Пользование выражением в «прекрасных хоромах» относительно римлянки и римской жизни указывает, что в этой душе даже самые высокие числа иноземного быта не выше чисел русского быта, и юный дух с отчаяния бросается на меч, доказывая это.
Итак, мы делаем вывод, что чувства этого сердца опережают его возраст. Они весть «я» в будущем – «я» сегодня.
Вот описание чувств:
Этот тончайший взмах кисти на тонкой глине детской души. Ей нежно руки сжал,
Особую красоту дает пользование простым словом для построения образов: сердца цветок «поблек, И смерть уже около ходит»
Как просто и изящно.
Полуклятва:
Вот слава на щите юной волны. Не могли бы поучиться ей взрослые?
Итак, взрослые не отравленную ли чашу бытия дают детям (России завтра), если могла возникнуть эта горькая решимость:
Вот строчки прекрасные по мировой тайне, просвечивающей сквозь милые еще сердцу детские образы:
Все прекрасно, что прекрасно, говорите вы, закрывая неровный почерк этих строчек.
Здесь слышится холодный полет истины: родина сильнее смерти. Но эта истина становится величественной, когда ее твердят детские уста.
Итак, к детскому сердцу мировая скорбь находит путь через французский и немецкий, через умаление прав русских. Отчего не закрыть это крыльцо?