Горбатые мили

Крабу захотелось на волю. Шлепнул пузом о палубу. Бич-Два шагнул к нему, не очень надавил сверху, и все услышали, как треснул радужно-фиолетовый, пупырчатый панцирь…

Кок заждался мойщицу, о чем известила громкая связь. С магнитной дорожки пискнула о своем любовном томлении солистка. Бич-Два приостановился и опять принялся за свое.

Какой клешней ни шевелил краб, она тотчас же оказывалась вырванной с мясом. Он уже остался ни с чем, все клешни вырвал Бич-Два и побросал в пузатую бочку у траловой лебедки. Потом в нее, до половины залитую забортной водой, бухали клешни других крабов. Тралмейстер почему-то выбирал самых проворных, брал за коготь и подтягивал к себе. Ну, хватит. Поискал, куда запропал резиновый шланг.

Все чудесно. В бочку, под накинутый на нее брезент, ударил пар.

Огромные, свободно пасшиеся крабы, такие в продаже редкость, на «Тафуине» шли за прилов. Добытчики не знали, как от них избавиться.

Бич-Раз, Клюз и Бич-Два еще сколько-то стояли у слипа, смотрели за корму, потом взялись снаряжать про запас оснастку, вымеривать тросы, рубить манильский канат на метки для ваеров. Они не нуждались в том, чтобы кто-то досматривал за ними, следил — то ли делали, так ли, и за это Зельцеров произвел их в матросы первого класса.

— Доспели! — смеясь над содеянным, чтобы не осудили, удовлетворенно сказал тралмейстер, и все из-под промыслового мостика потянулись к бочке… Перед вожделенно раскрытыми глазами сквозь струистый пар, пробивая его, заиграли, задвигались золотисто-пурпурные выступы с переменчивыми растекающимися оттенками. А какой взвился запах!

— Ай-яй! — понарошку захныкал боцман. — Клешни-то какие! С пуд! Не удержу никак. Эхма! Не удержу! — одну из выхваченных палкой подбросил, чтобы обдуть пальцы. Загривок его попунцовел.

Не в силах совладать с собой — слюньки текли, Ершилов поддал плечом Зельцерова:

— Скорей! Нам не достанется. — И обежал бочку, потирая руки.

Ершилову пригодилась проволока. Вынул ее из кармана, конец загнул — получился крючок. Запустил его за крабовой шейкой.

Несмотря на то что Зельцеров изрядно проголодался, все же он не оставил свое, так же злобствовал. Шепнул-прошипел Ершилову:

— Не знаю уже как вился вокруг нашего чифа первый помощник, а все равно никакого проку. Нет ничего, никаких окуней. Обоих надо гнать отсюда в три шеи.

Все враз ощутили одно и то же: настал срок вспарывать крабьи клешни, нельзя медлить. Звякнули ножницы.

Какой только морской пищи не отведали русские богатыри-добытчики. Они, а с ними боцман, в общем круговороте не отученный от своих неусыпных забот, Ксения Васильевна, настроенная вежливо подшучивать над Назаром, осторожничающий Лето (как бы не испачкаться!), всегда, в любом случае серьезный начальник рации и безудержный весельчак Дима — все они старательно протыкали острым концом хитиновый желто-красный, сизо-молочный покров, расстригали его повдоль, разваливали на две стороны с внутренней матовой белизной. Пряно дымила им в нос воздушная багрянцево-матовая мякоть. А сок-то оказался каким! Где до него наивкуснейшему куриному бульону!.. Потесненный Плюхиным Клюз смачно швыркал, втягивал его в себя обожженными о клешни влажными губами и не вспоминал про соль: сами крабы взяли ее из океана сколько требовалось.

Не переставая жевать, Плюхин локтем приподнял козырек фуражки, запустил раздвинутые ножницы в белую клубящуюся мглу, прикрывающую кипяток, поводил ими, чтобы поддеть яблоко — конечную часть правой клешни, чуть-чуть не круглую и в меру подрумяненную, ее вполне хватает одной на стандартную жестяную банку. Туда же, в бочку, полез тралмейстер, отмахиваясь свободной ладонью, дурашливо изображая, как хочет есть. Столкнулся с Клюзом. А с ним не так-то просто. Может отмахнуться. Но Клюз как будто ничего не заметил. Вытянул руку, чтобы помочь Плюхину завладеть клешней. Обморячился, привык, что старшему помощнику ничто не давалось как следует, не только траление.

— К… Ник!.. — поманил к себе Кузьму Никодимыча памятливый самоучка — электромеханик Бавин. — Передвигайтесь!.. У крабов какая кровь?.. Не опередили меня с этим известием? Никодимыч, взгляни, голубая. Вот, вот — у меня на ладони. Я ее… — втянул в себя и причмокнул и посмотрел, кто делает то же.

На правах распорядителя на пиршестве тралмейстер вытащил со дна еще одно яблочко, все в румянах, сплюнул подхитиновую пленку, утерся рукавом.

— Не потому ли так охочи до крабов короли? — сказал и не стал ждать, у кого появится желание высказаться. — Только не есть им свежих, прямо из океана. Разве сунутся сюда! Их участь — хуже не придумать. Пробавляются размороженными. Ничего?

— Как здорово, что нас никто не короновал! — поддал Бич-Раз.

— Впредь будем такими! — как на зло кому-то, сказал Дима. — Мы же не эти, не августейшие особы! Так, подражатель?

Рулевой с бородой викинга зыркнул на него, поперхнулся. Плюхин кончил смаковать, пошел по своему штурманскому делу наверх.

Игнатич скосил глаза налево. Оказывается, боцман набирал клешни в беремя. Для себя, что ли?

— Это Венке всего полезней, — сказал рачитель всего такелажа, вещевого имущества, инструмента и прочего, включая флотские полезные привычки.

Ксении Васильевне никак не поддавалось пододвинутое ей не кем-то, а Назаром превосходное, не очень плоское яблоко со щупальцами в виде орлиного клюва. Такое же от него досталось мойщице посуды. Стесняясь, та наклонила голову, не зная, что делать. «Не уйти ли? К тому же кок может спохватиться: где я?»

Ксения Васильевна осмотрела ее как возможную соперницу, придирчиво: «Что же Назар-то?.. Почему такой? Не заходит лишний раз. Стесняется? А я так не могу!..»

Бичу-Раз больше нравились не только что сваренные крабы, сбегал с ними к морозилке. Поделился с первым помощником:

— Попробуйте! Объедение.

— Майнай, я говорю! — прогремела над промысловой палубой команда Плюхина. — То есть, вирай! Сбился с вами. — Он, сконфуженный, не убавил ход «Тафуина». Спустился на ботдек.

А Бич-Два и усач Серега, точно так же как Клюз, только заложили за обе щеки. Поскакали, понеслись громко топочущей оравой к бухте стального троса, второпях свалили с нее расправленные для просушки рукавицы.

— В рубке!.. — позвал Плюхин рулевого.

— Я уже!..

— Повернул?

От включенной траловой лебедки исходил раздольный, ни на что не натыкающийся, много чего обещающий вой. Все невольно, уже растревоженные одной неделимой надеждой, охотно отдавались ему, суеверно не позволяя себе прежде времени обрадоваться, чтобы не навредить тому самому, выверенному чувствами ходу событий.

Из жилого отсека выбежали друзья-электрики. К ним примкнули смешливые буфетчицы и представительный, сильно раскачивающийся кок. В пестром скачущем потоке замелькали белые колпаки.

— Окуни? — все спешили удостовериться. — Нет, правда? — хотели побыстрей в это поверить.

Озябший Назар переходил на ботдеке от капитанской лодки к борту, от него — к осаженному боцманом спасательному кругу. Он, атеист, молил, чтоб им с Плюхиным посчастливилось, если справедливость не что-то вообще, а действительно беспристрастно и полной мерой венчает безупречно осуществленные начинания.

Возле него недолго пробыл Дима. Не полез с разговорами…

Напротив объявился Зельцеров… Что делалось вокруг? Океан как вроде опал, потому что не знал, с чем из него в тот раз вымчит вверх, кутцом вперед, трал. Только что искал, какой шпангоут у «Тафуина» самый слабый, и уже гладил слип так нежно, как ластами ласковых морских котиков, надвигал на него, ухал вниз. Над ним обезоруживающе бесконечно парили, отставали, взмывали и крючконосые глупыши, и белощекие крачки, и юркие маевки, и длиннохвостые поморники, и чегравы, и черноголовые хохотуны, и сизые качурки, и бургомистры, и клуши, — такие пронзительные — заглушили траловую лебедку. Куда они метили сесть, туда переводил взгляд Назар. То же делали Игнатич, рулевой с бородой викинга, Серега. Мотали головами. Только Ксения Васильевна стояла потерянно, вроде бы к тому же озябла — уверяла себя в том, что Назар не разглядел в ней ничего исключительного.