Раки

Входит Счеткин, за ним кассир. В руках кассира ведомость

и пачки денег. Ленский, улыбаясь, идет им навстречу.

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Квартира Лопоуховых. Празднично накрытый стол. В центре

большое блюдо с крупными вареными раками. На серванте

коробки с тортами, конфеты, фрукты. В стороне маленький

столик, на нем и под ним бутылки с пивом. На

холодильнике большая декоративная ваза с драконами. На

табурете патефон. Возле стола Аглая Ивановна и Люция.

Люция в накидке из рыжих лис.

Аглая Ивановна. Нет, по-моему, положительно не к чему придраться! А по-вашему? Что бы вы, Люция, еще добавили или сняли?

Люция. Меня смущают эти раки...

Аглая Ивановна. Чем же они вас смущают? Раки как раки.

Люция. Немного крикливо. Может быть, их пока поставить на маленький столик? Поближе к пиву?

Аглая Ивановна. Что вы! Что вы, Люция! Это же украшение стола! Уверяю вас, вы только приглядитесь хорошенько.

Люция. Нет, все же крикливо. А потом - уместны ли для такого семейного торжества именно раки? Как-то символично. Как в пивной!

Аглая Ивановна. Нет, нет! Я с вами никогда не соглашусь. И потом Степан Феофанович так распорядился. Это его любимая закуска...

Из кабинета выходят Лопоухов, Кареглазов и Уклейкин. Они

в новых, совершенно одинаковых серых костюмах.

Одинаковые сорочки, одинаковые галстуки. У Кареглазова

забинтован указательный палец.

Лопоухов (сердито Кареглазову). Ну хорошо! Ну пускай комиссия. Я ничего не имею против комиссии! Я сам назначаю комиссии, сам выезжаю с комиссиями... Проверка всегда что-нибудь дает. Но что проверять в нашем тресте? Человека только что назначили. Дайте ему сначала самому разобраться. Дайте проявить инициативу! Пусть поработает как следует. А потом уж и посылайте к нему комиссию.

Уклейкин. А то, что вы Синицу освободили, - это ваше дело, хозяйское. Вы осуществляете общее руководство, вам и кадры в руки.

Лопоухов. Я освежаю аппарат. Я окружаю себя такими людьми, с которыми мне легко работать... Синица! Да, по мне, будь он хоть филином, но таким, чтобы не будил меня по утрам заместо петуха. На это у меня два будильника есть. Вот еще эта Овечкина! Чего она ко мне ходит?

Кареглазов. Вот именно! Чуть ли не с самого утра сидит у вас в приемной. Я ее лично каждое утро там вижу. Приходит и сидит.

Уклейкин. Значит, у нее есть время сидеть.

Кареглазов. И она не понимает, она не хочет понять, что, если у нее есть свободное время, это еще не значит, что оно есть у вышестоящего лица. Ей безразлично то обстоятельство, что, может быть, в тот самый момент, когда она сидит и бесполезно проводит время в ожидании приема у товарища Лопоухова, товарищ Лопоухов решает вопросы, от решения которых, весьма вероятно, в той или иной степени зависит судьба самой гражданки Овечкиной. (Передохнув.) Она не понимает этого и потому пишет всюду жалобы на товарища Лопоухова, на меня, на всех тех, кто, по ее личному мнению, видите ли, мешает ей нормально жить и работать. А она, спрашивается, нам не мешает? (Зловещим шепотом.) Мешает! Еще как мешает!..

Уклейкин. Походит-походит и перестанет. Ноги у нее больные... А хочет жаловаться, пусть обращается к Советской власти. Советская власть сидит в исполкоме. Вы - не Советская власть!

Лопоухов. Правильно ты говоришь. Какая же я Советская власть? Ничего общего!

Кареглазов. Аглая Ивановна, куда же это молодые пропали?

Аглая Ивановна. Они должны быть с минуты на минуту. Буквально с минуты на минуту.

Лопоухов. Может, в театр позвонить? Узнать, как там, кончилось или нет?

Люция. Спектакль давно уже кончился. Это очень коротенькая комедия.

Лопоухов (подозрительно). А что за комедия такая? Кто ее написал?

Уклейкин. Наш местный автор, Степан Феофанович. Коротенькая, это верно, но, я бы сказал, довольно ехидная штучка...

Кареглазов. Я сам еще не видел, но, говорят, смешно. Народ смеется.

Лопоухов. А над чем он, с позволения сказать, смеется?

Кареглазов. Да уж там, говорят, нашли кого на смех поднять.

Уклейкин. Много намеков...

Лопоухов. И на кого намекают?

Уклейкин. На разных лиц... И даже с положением.

Кареглазов (с иронией). Бичуют, так сказать, родимые пятна! Пережитки в сознании. Это неплохо... Но как и в какой степени - вот в чем вопрос. Ведь пережитки у кого? У нас, у советских людей?! А что скажут за границей?..

Лопоухов (откупоривает пиво и разливает по бокалах). Я бы этого автора вызвал и указал бы ему... Есть у тебя талант - пиши! Мы не запрещаем. Хочешь обязательно про нас писать - собери материал, подработай его как следует, с нами посоветуйся. Мы плохого не подскажем. Покажи, как мы работаем день и ночь, руководим... (Пьет пиво.) Богатейший материал собрать можно. А уж плохие мы или хорошие, это наше непосредственное начальство лучше знает! И на сцену нас для этого вытаскивать не к чему! Нужно будет, так безо всякого смеха, по-деловому, как назначили меня, так и освободят, когда время придет.

Уклейкин. Я думаю, Степан Феофанович, запретят эту комедию как миленькую. Да еще автору всыплют по первое число. И тому, кто играл, всыплют, и тем, кто смотрел. Всем всыплют.

Лопоухов (продолжает, не слушая). Если ты автор, ну, зайди лично ко мне, по-приятельски скажи: мол, не нравится тебе, как я руковожу. Разве ж я не пойму?! Разве я обижусь? Да я тебе рюмку водки за такую критику поставлю и сам с тобой выпью! А тот, кто открыто, при всех, да еще в резкой форме, у того цель ясная: подорвать твой авторитет и сесть на твое место. Я это так понимаю. Если у тебя рука чешется, хочешь кого-нибудь высмеять, изобличить, посмотри вокруг, выбери, что потипичнее, и смейся на здоровье! Я бы, к примеру, эту Овечкину на сцену вытащил да в какой-нибудь комедии и прохватил как следует. Вот уж тут бы и я посмеялся от души, и ей бы полезно было!

Кареглазов. Однако, я слышал, наше новое начальство артистам хлопало. И автора вызывали. Говорят, понравилось...

Уклейкин. А может, еще поощрением отметят и автора и тех, кто играл. И так бывает...

Лопоухов. Пока вышестоящие организации официально этот спектакль не одобрят, я лично смотреть его не пойду. И вам не советую. А то рассядешься в первом ряду, на виду у всех, да еще с Аглаей Ивановной, а она у меня смешливая. Начнешь поначалу смеяться, а по концу-то выйдет - не смеяться тебе, а плакать надо!