Страница 48 из 54
Средиземное море стало европейским. Это была новая историческая реальность, казавшаяся многим французам естественной: ведь они еще на школьной скамье зазубривали названия «департаментов французского Алжира» с их главными городами и префектурами.
Уже давно затихли в городах средиземноморского побережья отзвуки карнавала 1834 года, когда в конце осени некий знатный англичанин, лорд Брум, явился в таможню Сен-Лоран-дю-Вара и заявил, что направляется в Ниццу. В Сен-Лоране (ныне город в департаменте Приморские Альпы) имелась таможня, потому что в 1814 году Ниццу передали Савойскому дому (Ницца вновь стала французской в 1860 году). Пьемонтские таможенники не разрешили лорду Бруму пересечь границу.
– Но почему?
– Во Франции свирепствует холера.
В 1832 году в Париже от холеры умерло 18 000 человек. Болезнь добралась до Марселя в декабре 1834 года, а до Тулона, где было зарегистрировано 2000 смертей, – в июне того же года. Я уже упоминал об эпидемиях холеры и чумы, свирепствовавших в Средиземноморском бассейне, да и во всей Европе, и не хотел бы повторяться. Лучше расскажу о непредвиденных последствиях закрытия пьемонтской границы в 1834 году.
Лорд Брум, выдающийся адвокат, юрист и политический деятель, ставший в 1810 году членом палаты лордов, был в свое время государственным министром при двух правительствах. Выйдя в почетную и заслуженную отставку в возрасте пятидесяти шести лет, он решил совершить путешествие на юг Франции. Его не очень напугала парижская холера 1832 года. И когда пьемонтские таможенники запретили ему проезд в Ниццу, он сказал: «Ну что же, проведу зиму в Каннах».
Ему там очень понравилось, холера 1834–1835 годов в Марселе и Тулоне его не затронула. Он выстроил себе в полюбившемся городке великолепный дом (1838 год). Отдыхая там, он писал своим английским друзьям такие восторженные письма о мягкости климата, красоте местности, милом характере жителей, что каждую зиму число англичан, отдыхавших в Каннах и его окрестностях, росло. Не стоит и говорить, что отдыхающие приносили существенный доход краю. Возможно, что и без пропаганды лорда Брума побережье с его благодатным климатом стало бы со временем притягательным как магнит, но так уж случилось, что именно он оказался пионером и благодаря ему первыми отдыхающими стали культурные и любящие природу люди. Лорду Бруму в Каннах поставлен памятник – он его заслужил.
Портовые грузчики долгое время удивлялись невиданному грузу, который доставляли английские суда в Канны. Это был газон. Он прибывал в рулонах, которые во время морского перехода приходилось постоянно смачивать. Газон предназначался для вилл богатых англичан.
– Здесь он не приживется!
Всем известна любовь англичан к газонам. Привезенный в Канны газон акклиматизировался и перенес зиму. До наступления южного лета, которое все (кроме местного населения) считали невыносимым, англичане уезжали к себе на остров, оставляя виллы под присмотром сторожей. И газон умирал. Но каждый год англичане снова привозили его на Французскую Ривьеру, как тогда называли это побережье. В 1887 году адвокат Стефан Льежар написал книгу о своих впечатлениях после путешествия по этому району и назвал ее «Лазурный Берег». Название понравилось и прижилось.
Румын Негреско начал карьеру с нижней ступени гостиничного дела. Он служил в Монте-Карло, Англии, Франции. Став в 1903 году директором ресторана при казино Ниццы, он как-то предложил одному из своих клиентов-друзей:
– Господин Даррак, Ницце не хватает роскошного отеля. Давайте построим его вместе!
Даррак производил автомобили. Он согласился и нашел компаньонов. Были созданы два общества с капиталом в два с половиной миллиона золотых франков – одно для строительства здания, второе для создания коммерческого фонда. Работы начались в 1910 году.
– Открытие состоится через два года, в первый день нового года, – объявил Негреско.
Крупнейшие газеты мира говорили об этом строительстве. В ноябре 1912 года они сообщили, что открытие задерживается на месяц. В кабинете Негреско раздался телефонный звонок. Это был американский промышленник, некто Герни:
– Несколько месяцев тому назад я заказал номер, чтобы встретить вместе с семьей Новый год в вашем отеле. Требую подтвердить мой заказ.
– Будет сделано, господин Герни.
Работы продолжались день и ночь, и единственный номер подготовили к назначенному сроку. Официальное открытие состоялось лишь через месяц.
Цены за проживание в отеле казались до смешного низкими американским миллионерам с мошной, набитой долларами. Один из соотечественников Герни купил под Ниццей виллу, больше похожую на замок, – некую смесь архитектурных стилей Средних веков и Ренессанса. Своих слуг он вызывал, стреляя из револьвера. Однажды он заявил: «Я люблю лунный свет и хочу любоваться им каждый вечер».
Электрики и инженеры немало потрудились, чтобы установить искусственную луну, которая вращалась вокруг замка. Он нанял сорок статистов, которые низко кланялись ему, когда он выходил из дома. Если миллионер отправлялся в ресторан, две дюжины статистов заранее занимали соседние столики и отвешивали ему столь же низкий поклон, когда он появлялся в зале.
К счастью, репутация Лазурного Берега создавалась не только богатыми англичанами, сливками европейского общества и консервными королями. С 1886 года в прибрежных водах на борту своей яхты «Бель-ами» («Милый друг») появился Ги де Мопассан. Яхта часто останавливалась в Каннах. Преуспевающий и богатый писатель продолжал создавать по две книги в год, несмотря на ужасные головные боли. Он жил в Шале-де-л’Изер на авеню Грасс в Каннах.
Позже побережье стал посещать Жан Лоррен (настоящее имя Поль Дюваль) – талантливый поэт, сказочник, романист, журналист, редактор отдела сплетен в «Журнале», декадент и эстет. А Кап-Мартен облюбовал юный, но уже признанный талант Жан Кокто.
Лазурный Берег стал основной темой в творчестве многих художников. В Эксе жил Сезанн, изредка наезжавший в Эстак. В Агэ рисовал Гийомен. В Жуан-ле-Пене недолго жил Клод Моне. В 1892 году в Сен-Тропе прибыл Поль Синьяк. Немалый подвиг, поскольку путешествие представляло большие трудности: в Тулоне пересадка с линии Париж – Лион – Средиземное море на узкоколейку Южно-Французской железной дороги до Ла-Фу, откуда в Сен-Тропе можно было добраться на небольшом суденышке.
В Сен-Тропе Поль Синьяк купил виллу «Ла Юн», а потом еще и домик поменьше «Ле Сигаль». В 1908 году в дверь виллы позвонили три молодых художника – Андре Дюнуайе де Сегонзак, Жан-Луи Буссиньоль и Люк-Альбер Моро. Синьяк поселил их в «Ле Сигаль». Художники посещали в Сен-Тропе старенькое кафе «Фредерик», с диванчиками, обитыми потертым бархатом, и столиками из белого мрамора. Возникла так называемая средиземноморская художественная школа, к которой позже присоединились Матисс, Боннар, Марке, Камуан, Лебаск, Манген.
В 1906 году шестидесятилетний Огюст Ренуар купил в О-де-Кань усадьбу «Колетт» с оливковой рощей и построил себе простой домик, окруженный розовыми кустами. Мэтр поселился там с женой и тремя сыновьями, а также со своими моделями, чьи лица и тела он увековечил гениальной кистью: крепкой крестьянкой Большой Луизой и няней Габриэль. Самая юная из трех его натурщиц, Деде, приезжала из Ниццы на трамвае. В «Колетт» бывали Клод Моне, Одилон Редон, Дерен, Модильяни, Роден, Майоль и торговец картинами Дюран-Рюэль, первым поверивший в талант Ренуара.
Художники, жившие на Лазурном Берегу, в летнее время были здесь почти единственными «чужаками». Отели в это время пустели, виллы казались мрачными и унылыми, владельцы магазинов оспаривали друг у друга скудную клиентуру – сторожей безлюдных имений. Закрывались театры и казино.
Сигналом к началу курортного сезона было обычно открытие знаменитого казино в Монте-Карло. В 1891 году принц Альбер I отделил театр от казино. На премьеры опер Вагнера, Гуно, Пуччини, Массне, Сен-Санса попадали лишь знаменитости. В этой золоченой клетке, наверное самом удачном архитектурном творении Гарнье, спектакли ставили с невероятной роскошью, ведущие певцы получали громадные гонорары – две тысячи франков за вечер платили Патти, Шаляпину, Саре Бернар. Такие расходы стали возможны благодаря игорному дому, прибыли от которого кормили все княжество.